Лицо Эолин опустилось на дно миски, пока она пила острое варево Гемены.

«Жестокая ведьма, раз говорит о том, чтобы отправить меня обратно, когда она не собирается этого делать».

— Я знаю лесника, который бродит по этим местам, — продолжал Гемена. — Он мог бы проводить тебя домой.

— У меня нет дома. Ничего нет. Я уже рассказала тебе об этом.

— Ты говорила о смерти отца и брата, но как насчет твоей матери? Где она?

— Мама ушла прошлой весной. Она так и не вернулась.

Седые брови Гемены сдвинулись.

— Почему она ушла?

— Я не знаю, — горло Эолин начало болеть. — Я думаю, что она пошла искать своих сторонников, потому что ее союзники погибли. Так сказал папа.

Эолин потянулась за толстым ломтем хлеба и намазала его мягким сыром. Она чувствовала, как Гемена изучает каждое ее движение, хотя размышляла ли ведьма над словами отца или оценила разочаровывающую ширину руки Эолин, девочка не могла сказать. Она задумалась, где находится печь Гемены, и содрогнулась при мысли об обугленных остатках детских костей внутри.

— Это твоя мать научила тебя собирать урожай в лесу? — спросила ведьма.

— Да.

— Чему еще она научила тебя?

Эолин отвернулась от стола, забыв о хлебе. Почему ведьма продолжала задавать надоедливые вопросы? Теперь у нее болел живот. Может, еда была отравлена!

— Она научила тебя лекарствам? — спросила Гемена. — Она рассказала тебе, как лечить растениями?

Воздух двигался у стен, горячий. Эолин стиснула зубы.

— Я не должна об этом говорить.

— Я понимаю, — Гемена кивнула. — Как ее звали?

— Кайе.

Старуха резко выдохнула сквозь желтые зубы.

— Я знала твою мать, — тихо воскликнула она, и на ее лице отразилось удовольствие от открытия. — Давно. Конечно. Я вижу сходство сейчас. Она была магой-воительницей, одной из лучших в своем поколении.

У Эолин внутри все сжалось. В самом темном из миров не могло быть, чтобы эта ведьма знала свою мать.

— Что это? Что такое мага-воительница?

— Мага — это женщина, которая знает магию. Мага-воительница также обучается военному искусству.

— Мама не была ведьмой! — гнев Эолин придал ей сил. — Мама была красивой.

Гемена вдохнула, словно собираясь ответить, и задержала дыхание, сжав губы. Беспокойная грусть заполнила ее глаза. Она оттолкнулась от стола и побрела к входной двери. Невысказанные мысли тянулись за ней тонкими облаками.

Голова Эолин опустилась на руки.

«О чем я только думала? Я только что оскорбила ведьму».

Она наверняка умрет до того, как выпадет первый снег.

— Прекрасный день, — объявила Гемена. — Думаю, один из последних в сезоне. Почему бы тебе не помыть посуду, Эолин, и не встретиться со мной в саду? Мы вместе выпьем чаю.

Стремясь исправить свой проступок, Эолин повиновалась.

Убрав со стола, она вышла на улицу и нашла старуху на скамейке, с туго натянутым на плечи плащом. В воздухе витал аромат трав. Пригласив девочку сесть, Гемена подала ей чашку с водой и аккуратно положила веточку мяты.

— Я хочу тебе кое-что показать, — сказала ведьма. — Смотри на меня.

Сложив руки вокруг деревянного сосуда, Гемена закрыла глаза, поднесла жидкость к губам и произнесла короткий стих на странном языке:

Эхекат нэом цефур. Эхуки.

От воды начал подниматься пар.

— Как ты это сделала? — любопытство Эолин отбросило ее осторожность. — Как ты нагрела воду?

— Разве ты не видела? Попробуй. Я верю, что ты можешь сделать это так же, как и я.

Сложив руки вокруг чашки, Эолин повторяла стих, как могла, но вода не нагревалась.

— Это было очень хорошо, — сказала Гемена, — но дело не только в подражании. Встань прямо, твердо упираясь ногами в землю.

Эолин сделала, как ей сказали, схватив чашку и крепко зажмурив глаза.

— Подожди, дитя. Открой глаза. Дай мне эту чашку. Сними туфли и чулки.

Эолин прижала босые ноги к влажной земле. Смутно знакомое тепло струилось по ее ногам, открывая ее чувства и привлекая к ее восприятию каждый едва уловимый звук сезона.

Гемена вернула чашку чая в руки Эолин.

— Вот и все. Теперь расслабься и закрой глаза. И дыши.

Холодный воздух наполнил легкие Эолин, резко прижавшись к ее ребрам. Эолин казалось, что она больше не стоит на том же месте, будто сад Гемены сменился другим, который выглядел так же, но работал совсем по-другому.

— Что ты чувствуешь у своих ног? — спросила Гемена.

— Землю, — сказала Эолин.

— Да, но скажи мне, на что это похоже.

— Она твердая и неподвижная, — Эолин растопырила пальцы ног на прохладной земле. — Но и в движении. Как это может быть? — она открыла глаза.

— Держи глаза закрытыми.

Эолин повиновалась.

— А теперь сделай глубокий вдох и скажи мне: что ты чувствуешь в воздухе?

Эолин втянула вечерний воздух, обращая внимание на то, как он проходит через ее горло, как расширяется в ее груди, как уходит теплым и влажным облаком.

— Он несет жизнь, как… как невидимая нить.

— Отлично. А теперь расскажи мне о воде.

— Она неподвижная. И все же она течет в чаше и… под моей кожей.

Дрожь проникла в слова Гемены.

— И, наконец, твое сердце, Эолин. Что ты чувствуешь в своем сердце?

Это был самый простой вопрос из всех.

— Тепло. Мое сердце теплое, как очаг в твоем доме.

— Отлично, моя девочка. Теперь вот что я хочу, чтобы ты сделала. Собери воедино все элементы, о которых ты мне только что рассказала: землю у ног, воздух в легких, воду в чашке и огонь в сердце. Представь, что все это объединяется в одну блестящую точку света. Когда увидишь этот свет, повтори стих так, который я говорила.

Ночь сгущалась от усилий Эолин. Задача была не из легких. Воздух можно задушить землей, а огонь потушить водой. Эолин поняла это и работала с осторожностью, пока небольшое белое сияние не осветило ее внутренности. Она открыла глаза и выдохнула стих:

Эхекат нэом цефур. Эхуки.

Чашка ответила мягким паром.

— Отлично! — воскликнула Гемена.

Вернулось щебетание насекомых и шелест трав. Эолин огляделась, словно впервые увидела сад. Она чувствовала себя другой внутри. Теплой. Полной. Будто она нашла что-то, что всегда искала, что-то, что всегда ускользало от нее.

— Подойди и сядь со мной, Эолин, — сказала Гемена. — Давай вместе выпьем чаю.