III
Бесшумные снежинки бились в окна от пола до потолка, как заблудившиеся призраки. Яркое, мистическое освещение, которое всегда освещало внешнюю часть Храма, превращало кружащиеся хлопья в сверкающие драгоценные камни, пока ветер не подхватил их и не унес к месту встречи с окном. Хоуэрд Уилсин наблюдал, как они превращаются из великолепных драгоценных камней в пернатых призраков, и почувствовал холод, гораздо более глубокий, чем холод ночи за окнами, шепчущий и шепчущий в глубине его костей.
Он отвел взгляд от превращающихся снежинок и посмотрел на роскошные апартаменты, отведенные его брату. У каждого викария были личные апартаменты в огромном, величественном здании Храма, и, как и следовало ожидать, апартаменты Сэмила Уилсина не были особенно огромными. Они также не были крошечными, но все же были значительно скромнее, чем мог бы потребовать викарий с таким старшинством, как у Сэмила.
Они также были обставлены более просто и непритязательно, без чрезмерной роскоши, которой требовали другие викарии. Жэспар Клинтан, нынешний великий инквизитор, был тому примером. Ходили слухи (почти наверняка верные), что одни только сокровища искусства в его покоях, вероятно, стоили общего годового дохода большинства баронств. И это даже не учитывало тот факт, что Клинтан потребовал и получил одни из желанных угловых апартаментов с окнами, выходящими как на восток, так и на север, что позволяло ему обозревать крыши, башни и здания города Зион через одну сторону и великолепный купол и колоннаду главного Храма через другую.
Хоуэрд предположил, что можно было бы привести аргумент - как, очевидно, сделал Клинтан, - что такие помещения просто соответствовали должности человека, ответственного за надзор за состоянием души Матери-Церкви. Не раз он слышал, как Клинтан благочестиво декламировал о необходимости должным образом поддерживать авторитет и престиж великого инквизитора. О необходимости подчеркивать необходимую - всегда необходимую - степень власти этого должностного лица над всеми детьми Матери-Церкви способами, которые могла бы распознать даже самая мирская душа. Обратиться к тем, кого слишком легко впечатлить атрибутами и силой этого мира, способами, которые даже они не могли игнорировать. Речь никогда не шла о его собственном прожорливом, жадном, развратном, властолюбивом личном образе жизни или желаниях. О, Лэнгхорн, нет!
Хауэрд почувствовал, как его губы сжались, а в животе закипела кислота, когда он сравнил избранную братом простоту - отсутствие скульптур, нехватку бесценных ковров, отсутствие потрясающих картин маслом величайших мастеров, которых когда-либо создавал Сэйфхолд, - с Клинтаном. На стенах Сэмила висели картины, но это были портреты как его первой, так и нынешней жены, трех сыновей, двух дочерей, зятя и первого внука. Мебель была удобной и, конечно, недешевой, но все же это была всего лишь мебель, выбранная потому, что она была удобной, а не для того, чтобы подчеркнуть важность ее владельца. И произведения искусства, украшавшие его книжные полки и молитвенный стол, были скромными и сдержанными, почти все изящно выполненные, но в своем большинстве менее известными художниками, которых он решил поддержать своим покровительством, потому что что-то в этих произведениях тронуло его собственное сердце, его собственную душу и веру.
Если бы только Сэмил победил на выборах, - с горечью подумал Хоуэрд. - Он подошел так близко. На самом деле, я все еще не уверен, что Клинтан действительно победил. В конце концов, за подсчет голосов отвечал этот лизоблюд Рейно, и посмотрите, чем он кончил!
Конечно, если бы победил Сэмил, если бы он стал новым великим инквизитором вместо Клинтана, огромная пропасть между тем, как он обставил бы свои апартаменты в Храме, и тем, как Клинтан сделал то же самое, была бы наименьшим из различий Матери-Церкви.
Во-первых, этого проклятого раскола никогда бы не произошло. Сэмил никогда бы не согласился на спонтанное предложение Клинтана полностью уничтожить целое королевство только потому, что это его разозлило. Если уж на то пошло, Клинтан вообще не был бы в том положении, чтобы отвергать подобные предложения! Конечно, - мрачно признал Хоуэрд, - возможно, по меньшей мере с такой же вероятностью, что если бы Сэмил победил, его бы уже убили. В конце концов, это случалось не с одним из наших предков. Так что, по крайней мере, пока нас пощадили.
Не то чтобы в конце концов это что-то изменило.
Он глубоко вздохнул, и его суровый взгляд смягчился, когда он взглянул на своего брата. Они с Сэмилом всегда были близки, несмотря на почти десятилетнюю разницу в возрасте. Он всегда восхищался Сэмилом, всегда знал, что Сэмилу суждено совершить великие дела для Бога и Матери-Церкви.
Он знал, что его мать была встревожена, когда Сэмил выбрал шулеритов. Возможно, она и не была Уилсин по рождению, но вряд ли была слепа к тому, как наследие семьи, в которую она вступила, выйдя замуж, за последние три или четыре столетия настроило так много ее членов против церковной коррупции. Она поняла, что привлекло Сэмила в орден Шулера, признала его горячее желание сделать что-то, чтобы бороться со злом, которое, как он видел, собиралось вокруг Храма... и тогда она вспомнила, что случилось с его прадедом чуть более ста лет назад. Великий викариат святого Эвирахарда был самым коротким в истории, и, что бы ни говорили официальные истории, никто никогда не сомневался, что его "случайное падение" было прямым результатом его усилий по реформированию викариата. И великий викариат великого викария Тейрела, двоюродного дедушки Сэмила и Хоуэрда, был почти таким же коротким. Не было никаких слухов, указывающих на то, что смерть Тейрела была подстроена, но он был стар и болен, когда его возвели на трон Лэнгхорна, без силы и энергии, которые характеризовали Эвирахарда. Его коллеги-викарии, возможно, считали, что они могли бы просто подождать естественных причин, чтобы положить конец его усилиям по реформированию. Конечно, также всегда было возможно, что "естественные причины", которые в конце концов убили его, были немного подтолкнуты вперед, несмотря на то, что кто-то мог подумать.
Ну что ж, мама, - подумал теперь Хоуэрд. - Ты была права, что беспокоилась. Я просто рад, что вас с отцом здесь не будет, чтобы посмотреть, что произойдет. Уверен, что вы все равно узнаете, но в Писании говорится, что со стороны Бога все имеет смысл. Надеюсь, что это правда, потому что с того места, где я сижу прямо в эту минуту, в том, что сейчас произойдет, нет ни смысла, ни здравомыслия. И уж точно, как Шан-вей, в этом нет и следа справедливости!
- Что ты думаешь о вине? - спокойно спросил Сэмил, и Хоуэрд фыркнул.
- Я подумал, что оно превосходно. От святого Хиндрика, не так ли? 64-го? - Сэмил безмятежно кивнул, и Хоуэрд снова фыркнул, на этот раз громче. - Ну, по крайней мере, это единственное, до чего Клинтан не доберется своими свинячьими лапками!
- Не совсем причина, по которой я решил подать его сегодня вечером, но мысль, которую стоит запомнить, я полагаю. - Сэмил согласился так безмятежно, что в глубине души Хоуэрду захотелось закричать на него в отчаянии. Эта безмятежность, эта полная, всегда обоснованная вера были одной из тех вещей, которыми Хоуэрд всегда больше всего восхищался в своем брате. Однако в данный момент это действовало ему на нервы почти так же сильно, как и успокаивало. И настоящая причина, по которой это произошло, как бы мало он ни хотел исследовать истину, заключалась в том, что спокойствие Сэмила - его принятие Божьей воли - фактически заставило Хоуэрда усомниться в своей собственной вере.
Он боролся с этим сомнением изо всех сил, но так и не смог полностью победить его. Несомненно, истинно справедливый Бог, архангелы, которые действительно служили Свету, никогда бы не покинули такого хорошего человека, как его брат, который стремился только служить Богу и любить своих ближних. Не просто бросить его, а отдать в руки мерзкого, продажного, злого человека, такого как Жэспар Клинтан. В руки человека, готового уничтожить целое королевство. Руки человека, который был вооружен всеми ужасными наказаниями Книги Шулера... и совершенно готового, страстно желающего обрушить каждое из них на непорочных детей Божьих, чьим единственным преступлением было сопротивление его собственному развращению.
Хоуэрд Уилсин знал свои собственные слабости, свои собственные недостатки. Он тоже не мог честно сказать, что считал что-то из них настолько ужасным, чтобы оправдать судьбу, уготованную им Клинтаном, но все же был готов признать, что тоже стал жертвой греха честолюбия. Что иногда он позволял соблазнительной силе своего рождения и занимаемой должности вести его по легкому пути, принимая короткий путь, используя Бога вместо того, чтобы использовать себя в Божьей службе. Но он также знал, что Сэмил этого не делал. Что Сэмил действительно был духовным наследником святого Эвирахарда, а не просто его потомком. О чем мог думать Бог, чтобы позволить человеку, который должен был быть Его защитником, человеку, который охотно принял бы собственную смерть, чтобы искупить Свою Церковь, прийти к такому концу?
Это был не тот вопрос, который кто-либо, а тем более кто-то, посвященный оранжевому цвету, должен был задавать Богу. И викарий Церкви Ожидания Господнего не должен был ругать Бога, обвинять Его в том, что Он оставил даже самого безупречного из Своих слуг. Вот для чего должна была быть вера. Помочь человеку принять то, чего он не мог понять.
Он начал говорить именно это. Выразить свои сомнения, свой гнев Сэмилу, как он часто делал раньше, зная, что его брат выслушает без осуждения, а затем произнесет тихие слова утешения (или мягко строгие слова предостережения), которые ему нужно было услышать. Но на этот раз никакие слова не могли успокоить вопросы, пылающие глубоко внутри Хоуэрда Уилсина, точно так же, как никакие слова предостережения не могли прогнать их. И на этот раз он не хотел - не мог - добавлять бремя собственных сомнений к тому грузу, который уже обрушился на его брата.