Глава вторая Кэлли

Оглядываясь назад, я должна была понять, что это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Лучшие вещи в жизни обычно — это стойкая помада, Диснейленд и вибраторы двойного действия.

— Ладно, давай заценим тебя, — говорит Шерил, сгибая колени так, что она оказывается на уровне моих глаз. При росте 5,7 (~ 174 см) я не совсем маленькая, но Шерил похожа на женщину-воина из Спарты, ростом более 6 футов (~ 183 см) с привлекательными темно-рыжими волосами и широким, часто смеющимся, всегда громким ртом.

Шерил работает в подсобном помещении, здесь, в театре "Фонтан". Когда мы обе были студентками Университета Сан-Диего, мы столкнулись друг с другом — в буквальном смысле слова — на территории кампуса, в результате чего бумаги в ее руках разлетелись, как листья в ветреный день. Нам потребовалось двадцать минут, чтобы поймать их все — и к тому времени, как мы это сделали, это было началом прекрасной дружбы.

Я открываю глаза так широко, что глазные яблоки могли бы выпасть, если бы не были прикреплены к голове.

— Макияж не испортился?

— Ты в порядке, — подтверждает Шерил.

Я оттягиваю губы и спрашиваю:

— Зубы?

— Чистые и блестящие, как у младенца.

Я откидываю голову назад.

— Нос?

Настоящие друзья проверяют, нет ли в пещере летучих мышей.

— Все чисто.

— Хорошо, — я стряхиваю руки и делаю глубокий вдох. — Я готова, — закрываю глаза и шепчу слова, которые на протяжении многих лет всегда помогали успокоить мои нервы. Слова, которые не принадлежат мне.

— Визуализируй победу. Увидь, как это произойдет, а затем сделай это. У тебя получится.

— Что это? — спрашивает Брюс.

Я открываю глаза на светловолосого, долговязого, безупречно одетого мужчину в сером твидовом пиджаке, брюках бежевого цвета и красном галстуке, стоящего за правым плечом Шерил.

— Просто то, что говорил мой школьный парень, — я пожимаю плечами. — Он играл в футбол.

Брюс — актер театра "Фонтан", как и я много лет назад, до того, как перешла за кулисы ради более стабильной зарплаты и доросла до главного менеджера.

— Я не знаю, почему ты нервничаешь, Кэлли. Дорси — придурок, но даже он видит, что ты должна быть исполнительным директором. Ты это заслужила.

Люди театра — редкая порода. Для самых истинных из нас дело не в деньгах, не в славе, не в том, чтобы попасть на обложку журнала People — дело в спектакле. Шоу. Дело в Офелии и Эпонине, Гамлете и Ромео, или даже в девушке из хора №12. Это магическая связь со зрителями, запах пыли, грима и ткани костюмов за кулисами, теплое сияние прожекторов, взмах бархатного занавеса, грохот декораций и эхо клип-клап туфель по сцене. Это пронзительное волнение премьеры и душераздирающая печаль, которая приходит с заключительным выступлением. За кулисами или на сцене, актерский состав или команда, левая или правая сцена — нет ничего, что бы я не любила.

Но для нашего недавно ушедшего на пенсию исполнительного директора, мадам Лоралей? Не так уж и много из этого имело значение.

Ее больше заботила работа на телевидении на стороне и постоянная роль закадрового голоса в успешной серии рекламных роликов лекарств от воспалительных заболеваний кишечника, чем развитие театра. Она не вкладывала время и энергию в расширение нашей аудитории и выбор инновационных проектов, которые могли бы превратить нас в культурную достопримечательность Старого города Сан-Диего.

Но я могу все это изменить. Как исполнительный директор, я была бы равна художественному руководителю, выше только основатель Миллер Дорси, который наслаждается престижем владения театральной труппой, но имеет тенденцию не вмешиваться в реальное управление ею. У меня было бы право голоса в отношении бюджетов и расписаний, маркетинга и рекламы и того, как распределяются наши ресурсы. Я бы боролась за "Фонтан", потому что это часть меня, единственное место, где я работала после колледжа. Я бы бросилась в бой, как девчонка из Джерси, — набила бы морду, дала бы взятку, пошла бы на бартер и шантаж, если бы пришлось. У меня есть опыт, навыки и решимость сделать эту компанию таким мощным предприятием, каким, я знаю, она может быть.

Я хочу эту должность — очень хочу. И именно поэтому я так нервничаю. Потому что, чем сильнее ты тянешься к чему-то, тем больнее, когда в итоге ты ударяешься лицом об асфальт.

Миссис Эдельштейн, секретарь Миллера Дорси, выходит в коридор.

— Мисс Карпентер? Он уже готов принять вас.

Шерил показывает мне большой палец вверх, а Брюс улыбается. Я делаю еще один глубокий вдох, затем следую за Эдельштейн через дверь офиса, слыша в голове уверенный, сильный голос.

"Ты справишься, Кэлли".

~ ~ ~

— У-у-у-у-у! — мои губы морщатся, когда я выпиваю четвертую порцию лимонных шотов. — Не могу поверить, что у меня получилось!

— Конечно, у тебя получилось, подруга! — кричит Шерил, хотя мы стоим совсем рядом друг с другом.

Мы начали в модном, слишком крутом для школы винном баре — потому что именно туда должны ходить праздновать тридцатилетние. Но в итоге мы оказались в грязном захудалом баре в неблагополучном районе города, потому что именно там настоящее веселье.

Большой, грузный бармен с татуированными руками размером с мою голову улыбается Шерил из-под своей густой светлой бороды, наливая нам еще по одной порции. Шерил ловит его улыбку и хлопает накладными ресницами.

Но они слипаются, поэтому общий эффект не столько кокетливый, сколько судорожный.

Брюс в дальнем углу болтает с дружелюбной блондинкой средних лет в майке и кожаных штанах. Он очарователен и обходителен с дамами... но на нем также лежит проклятие "хорошего парня". Это ужасно и стереотипно, но это правда. Брюс слишком вежлив — в нем нет остроты, нет страсти. Уж мне ли не знать. Мы с ним пытались встречаться, когда только познакомились, много лет назад, но быстро выяснилось, что единственной искрой для каждого из нас был огонек дружбы.

Приоткрыв один глаз, Шер поворачивается ко мне, поднимая свою стопку.

— Я только что кое-что поняла! Это значит, что ты наконец-то сможешь переехать из этого захудалого здания, кишащего нищими аспирантами, и переехать в то место, о котором ты годами мечтала — то, где лежат тюлени!

Я до сих пор живу в той же квартире, в которой жила в выпускном классе колледжа. Но я откладываю деньги, год за годом, понемногу, на первый взнос за прекрасную квартиру с двумя спальнями на берегу океана в Ла-Джолле.

В частности, есть одна квартира с балконом и прекрасным видом на скалы, куда каждый день после обеда приходят погреться на солнце тюлени. Здесь спокойно и волшебно — дом моей мечты.

Волнение поднимается от пальцев ног, распространяется по всему телу, и я чувствую себя как Кейт Хадсон в фильме "Почти знаменит".

— Это все происходит! — я поднимаю свою стопку, выплескивая немного мутной жидкости, потому что я буквально подпрыгиваю.

И страшный человек-бармен поднимает свою стопку, произнося тост вместе с нами.

— За тюленей. Люблю этих пушистых маленьких ублюдков.

~ ~ ~

Пока длится ночь, я, Шерил и Брюс напиваемся так, как это делают в кино. Жизнь сводится к моментам — таким, как Брюс, размахивающий своим галстуком над головой, как лопастью вертолета, как Шерил, танцующая на стуле... прямо перед тем, как упасть с него, как мы втроем формируем персональный паровозик и кружимся вокруг бара, пока из динамиков играет "Давай прокатимся на поезде".

В конце концов, мы возвращаемся в мою крошечную квартирку с одной спальней. Я скидываю туфли в углу, а Шерил делает доверительное падение на диван.

Брюс расстилает свою спортивную куртку на бежевом ковровом покрытии, а затем ложится на нее, вздыхая.

— Ох! О, — кричит Шерил, забираясь в блузку, чтобы вытащить из лифчика свернутую салфетку. — Смотрите, что у меня есть! Номер Горного Человека!

— Горного человека? — спрашивает Брюс.

— Бармена, — она выдыхает, затем бормочет: — Я собираюсь взобраться на него, как на гору, — Шер заядлая скалолазка в свободное время. — Он может вонзиться в меня в любое время...

Ее голос затихает, и я думаю, что она заснула. Пока Брюс не вырвал бежевую подушку из-под ее головы.

— Эй! Какого черта, чувак? Мне нужна эта подушка.

— У тебя есть диван, Шерил. Если ты получила диван, я получаю подушку, — ворчит Брюс.

— Я не могу лежать ровно после выпивки. Мой кислотный рефлюкс прожжет дыру в моей груди.

И вот как вы узнаете, что вы стары.

— У тебя избирательный кислотный рефлюкс, — возражает Брюс. — Ты вспоминаешь об этом, только когда чего-то хочешь.

— Да пошел ты, Брюси.

Шерил и Брюс похожи на кошку и собаку, выросших в одном доме.

— Успокойтесь, дети. У меня есть запасные подушки и одеяла в шкафу.

Когда все хорошо, легко забыть о законе Мерфи — все, что может пойти не так, пойдет не так. Но именно тогда вам нужно помнить о нем больше всего. Потому что закон Мерфи — это как тихая змея в траве на пикнике. Когда ты повернут спиной, когда ты не ожидаешь его... вот тогда он тянется вверх и вонзает свои клыки в твою левую ягодицу.

Когда я делаю шаг в сторону прихожей, звонит мой телефон. Я пытаюсь достать его из своей захламленной сумочки, но маленький ублюдок прячется, и в итоге мне приходится вывалить всю сумку, забрасывая Брюса случайными конфетами "Тик-Так", которые отскакивают от кофейного столика.

Я смотрю на экран и вижу улыбающееся лицо моей старшей сестры, которая смотрит на меня, а вокруг нее, высунув языки, стоят мои очаровательные племянницы. Я сделала эту фотографию в прошлый День благодарения на озере Тахо, где мои родители, сестра и я сняли домик на время каникул.

Мне не приходит в голову, что она звонит мне в два часа ночи. Я просто отвечаю.

— Привет, Коллин! Что...

Ее слова вылетают в спешке. И я думаю... думаю, что она плачет. Что странно, потому что Коллин никогда не плачет. Моя старшая сестра непоколебима. Крутая. Она родила троих детей естественным путем... ничто ее не тревожит.