Печаль убирает лишнее — оставляя только то, что важно, только то, что имеет значение. Это не просто слова, которые я говорю — это слова, которые я имею в виду до глубины души. Я хочу поделиться всем этим с Гарреттом — каждой радостью и каждой болью тоже. Хочу идти по жизни с ним рядом — лицом к лицу со всем, что с ним происходит.

Мы не могли этого сделать, когда были молоды. Любовь была там, но мы не были готовы. Мы не могли справиться с неожиданными болезненными моментами. Теперь можем. Мы стали старше, мудрее — сильнее вместе. Мы можем быть рядом друг с другом, быть утешением друг друга, несмотря на хорошее и плохое.

Гарретт поднимает свою ладонь напротив моей, сжимая наши руки вместе, наблюдая, как наши пальцы переплетаются. Он смотрит мне в лицо и откидывает назад мои волосы.

— Я тоже люблю тебя, Кэл, так сильно. Все остальное — это просто детали.

Я приподнимаюсь и сдвигаюсь так, что лежу на спине, а голова Гарретта может лежать у меня на груди. Я тихо напеваю, потому что ему всегда нравился мой голос. И он позволяет мне гладить его по волосам и обнимать его, мы обнимаем друг друга всю ночь напролет.

~ ~ ~

Гарретт

Первый день после смерти Снупи — тяжелый. Боль все еще свежа и нова, рана все еще кровоточит. На логическом уровне это странно. Мой мозг говорит мне, что Снупи был собакой — моим домашним питомцем, — что он хорошо пожил, что мне повезло, что он был у меня так долго. Но мое сердце не понимает этого послания. Это чертово разрушение, как будто я потерял члена своей семьи, почти, как если бы один из моих братьев умер.

Когда мой класс приходит на третий урок, я знаю, что они уже в курсе. Это видно по их подавленным, мрачным лицам, когда они занимают свои места — море сочувствующих выражений, которые могут лишь на мгновение встретиться с моими глазами.

После последнего, позднего звонка я закрываю дверь, и когда я возвращаюсь к своему столу, Нэнси тихо говорит:

— Мы слышали о Вашей собаке. Нам очень жаль, тренер Дэниелс.

Мне удается натянуто улыбнуться.

— Спасибо.

— Это отстой, мужик. — Дуган качает головой.

— Да, — киваю я. — Да. Так и есть.

— Если мы можем что-нибудь сделать, — говорит мне Ди Джей с первого ряда, — скажите нам, хорошо?

Я прочищаю горло, их необычная доброта и сочувствие скручивают мои легкие в узел.

— Спасибо, ребята.

Затем я сосредотачиваюсь на плане сегодняшнего урока и выполняю его.

Второй день сложнее. Я чувствую себя разбитым, когда осознаю, что Снупи ушел навсегда. У меня бывают такие сумасшедшие мгновения, когда я ожидаю, что он с лаем выскочит из-за угла или прыгнет на меня, когда я войду в парадную дверь. И каждый раз, когда я понимаю, что его там нет, мне снова становится больно.

Кэлли со мной каждый день, почти каждую минуту. Обнимая меня, любя меня, отвлекая меня, делая все это немного проще, потому что она — это она, и она здесь.

На третий день я прихожу на третий урок, и весь мой класс уже там, на своих местах. Это странно для них. Посреди моего стола стоит картонная коробка, и сначала я думаю, что это может быть шутка — вонючая бомба или граната для пейнтбола.

— Что это такое?

— Это для Вас, — говорит Скайлар.

И они все смотрят на меня... ждут... улыбаются, как жуткие дети-клоуны в фильме ужасов.

— Хо-ро-шо, — говорю я подозрительно, а затем снимаю крышку с коробки.

И пристально смотрю… на спящий клубок золотистого меха, свернувшийся калачиком в углу.

Это щенок — щенок золотистого ретривера — примерно восьми недель от роду, судя по его размеру. Я осторожно поднимаю его и прижимаю к своему лицу. Его ноги свободно болтаются, а мордочка растягивается в широком, острозубом зевке. Затем его черные глаза открываются и смотрят на меня.

Воздух вырывается из моих легких — весь. Отчего мой голос стал хриплым и сдавленным.

— Вы, ребята, вы купили мне собаку?

И они принесли ее в школу — она намного лучше, чем петух.

Они кивают.

И я совершенно сбит с толку. Мои глаза горят — и мой член достаточно большой, чтобы признать, что я действительно могу, бл*дь, заплакать.

— Он Вам нравится? — спрашивает Рифер.

— Я... уже люблю его. Это один из лучших подарков, которые мне когда-либо дарили.

И дело не только в собаке. Дело в том, что это исходило от них — этих эгоистичных, близоруких, удивительных, потрясающих детей. То, что они были достаточно добры, отдали достаточно, чтобы сделать это... Это заставляет меня чувствовать, что, может быть, я делаю что-то правильное с ними.

Я перекладываю щенка на сгиб своей руки, глажу его мягкую шерсть и чешу за маленькими ушками.

— Как вы смогли себе его позволить?

Он выглядит как чистокровный — мы говорим о восьмистах долларах.

Дуган поднимает руку.

— Я хотел украсть его.

— Не воруй, Дуган.

Он заправляет свои волосы до плеч за ухо.

— Я не собирался попадаться.

Я качаю головой.

— Не имеет значения — не воруй. Это испортит тебе жизнь.

Он пожимает плечами.

— Мы все скинулись, — говорит мне Нэнси. — Все, кто ходит к Вам на занятия.

— И футбольная команда тоже, — говорит Ди Джей.

Нэнси кивает.

— Мы все помним, как Вы иногда приводил Снупи в школу.

— И на тренировки, — добавляет Ди Джей.

— И мы знали, что это неправильно, что у Вас больше нет собаки, — говорит Скайлар.

— И мы хотели что-то сделать для Вас, — заканчивает Нэнси.

Я подавляю смех, качая головой.

— Не могу поверить, что вы, ребята, купили мне собаку. Спасибо, правда, это... это невероятно. Это значит для меня целый мир.

— Как Вы собираетесь его назвать? — спрашивает Ди Джей, широко улыбаясь.

— Хороший вопрос. — Я смотрю вниз на маленького парня у меня на руках — он уже снова спит. Тогда у меня появляется лучшая идея на свете.

Я мотаю головой в сторону двери.

— Пойдемте. Школьная прогулка. Задолго до вашего появления мисс Карпентер назвала Снупи. Кажется правильным, что она также придумает что-то для этого плохого парня.

Я набрасываю куртку на щенка на случай, если мисс Маккарти патрулирует коридоры, и веду свой класс в аудиторию. Кэлли встает с первого ряда, скрестив свои изящные руки, почему-то сейчас она выглядит еще более горячей, чем когда мы выходили из моего дома этим утром.

— Тренер Дэниелс. Чем я обязана таким удовольствием?

Я приподнимаю куртку, обнажая очаровательный сверток в моих руках. И любая иллюзия профессионализма вылетает в окно.

— О Боже мой! — воркует она и визжит. — Кто это?

Я передаю малыша и жестом показываю на свой класс.

— Подарок от детей.

Она встречается со мной взглядом, и ее лицо смягчается. Потому что она знает, она знает, что это значит для меня. Она знает меня насквозь.

— Как нам следует его называть? — спрашиваю я Кэлли.

И на секунду, когда наши взгляды встречаются, кажется, что мы единственные два человека в комнате.

Она смотрит на щенка, наморщив лоб, обдумывая это. Затем она снова смотрит на меня.

— Вудсток. С этим красивым золотистым мехом, определенно Вудсток. И мы можем для краткости называть его Вуди.

Я смеюсь, кивая.

— Ты выбираешь лучшие имена. Это прекрасно. Вуди — потрясающе.

— Могу я подержать его? — спрашивает Нэнси.

Я киваю, и Кэлли передает его Нэнси. Дети толпятся вокруг ее, когда она садится, отодвигаясь достаточно далеко от нас, чтобы Кэлли могла прошептать, чтобы они не могли услышать:

— Я действительно, действительно хочу поцеловать тебя прямо сейчас.

И я ухмыляюсь, потому что — черт возьми, да.

Я указываю на Нэнси, используя свой тренерский голос — тот, за которым всегда следуют.

— Не спускай глаз с Вуди. Есть проблема, с которой мисс Карпентер и я должны разобраться за кулисами.

Если они достаточно умны, чтобы понять, что мы делаем, они этого не показывают. Я веду Кэлли вверх по ступенькам боковой сцены и отодвигаю тяжелый занавес в сторону. Мы заходим за него, а затем, на всякий случай, я тащу ее в маленькую темную нишу справа от сцены. Как будто это место было создано для того, чтобы целоваться с этими непослушными театральными людьми.

Я прислоняюсь спиной к стене, поднимаю руки и смотрю на свою девочку.

— Возьми меня, детка. Я весь твой.

Кэлли тянется вверх, дергает меня за рубашку, приближая мои губы к своим.

— Да, ты действительно весь мой.

Затем она прижимает свои сладкие губы к моим и целует меня до исступления.