Глава восемнадцатая Гарретт

— Что, черт возьми, ты имеешь в виду, говоря, что не ставил елку?

Сегодня днем мы отправились на ферму Фостера "Сруби-свое-дерево" и заметили красивую 2,5 метровую дугласову ель для дома родителей Кэлли. Потом Кэлли поцеловала меня рядом с ней, одно привело к другому — и позже мы вышли оттуда с деревом, в промокших куртках и с сосновыми иголками в волосах от возни в только что выпавшем снегу.

Сейчас мы прогуливаемся по Мейн-стрит, рассматриваем столы с выпечкой и поделками на ежегодном Рождественском базаре на берегу Озера — говорим о ее каникулах в Сан-Диего. Она искоса смотрит на меня из-под своей красной вязаной шапочки — кончик ее носа такой милый и розовый от холода. Мне хочется его укусить.

— Ну, был только я — казалось, что для одного человека много работы. Я ставил настольную елку.

— Настольную елку? Какая у тебя была печальная, маленькая жизнь. Слава Богу, теперь у тебя есть я, чтобы спасти тебя от этого.

Она закатывает глаза. Затем тянет меня к столу с романами, основанными на классике. Она покупает "Графа Монте-Кристо" и несколько других для Дэвида. Я везу Кэлли, чтобы навестить его завтра — за три дня до Рождества — в Джеймсбургском доме для мальчиков. Она несколько раз разговаривала с ним по телефону, и он, похоже, чувствует себя хорошо — сидит спокойно, пока его государственный защитник договаривается о сделке о признании вины за него.

— Привет, тренер Ди, привет, мисс Карпентер!

— Привет, ребята.

— Все путем, тренер Дэниелс! Хорошо выглядите, мисс Карпентер!

— Привет, дети.

Это происходит каждые несколько минут — нас замечают и приветствуют толпы наших студентов, пока мы пробираемся сквозь толпу. Это профессиональная опасность — как и быть загнанным в угол чересчур нетерпеливым родителем и подвергнутым импровизированной конференции.

— Дарпентер навсегда! — раздается безликий голос позади нас. И мы с Кэлли оба смеемся.

Она на мгновение останавливается на тротуаре, берет меня под руку, прислоняется ко мне и смотрит вниз по улице. Украшенные венками уличные фонари и цепочки мерцающих белых огней создают звезды в ее глазах.

— Я и забыла об этом, — тихо говорит она, наблюдая, как семьи в пальто и шапках — почти весь город — суетятся, разговаривают и смеются, пьют гоголь-моголь с пряностями и горячий шоколад. — Я забыла, каково это. Быть дома на Рождество.

В Рождестве в маленьком старом городе есть что-то другое, более теплое. Это заставляет вас чувствовать, что картины Нормана Рокуэлла и "Эта замечательная жизнь" реальны — как будто вы живете внутри них.

— Это волшебно, — вздыхает Кэлли.

И она выглядит такой хорошенькой, что мне, бл*дь, просто необходимо ее поцеловать. Я прижимаюсь губами к ее рту, ощущая на ее губах вкус зимы. А затем злобно шепчу ей на ухо:

— Приходи сегодня вечером ко мне домой, и я придам магии совершенно новый смысл.

Она хихикает, а потом приезжает ко мне домой, где я горячо и потно выполняю это обещание.

~ ~ ~

Во время зимних каникул Кэлли проводит дни со своими родителями, затем переключается на свою сестру и проводит большую часть своих ночей со мной. В четверг вечером перед Рождеством мы "У Чабби". В музыкальном автомате звучит "Танцующая королева" ABBA, и Кэлли, перегнувшись через стойку, подпевает Сидни, своей старой театральной подруге. Они снова начали общаться, разжигая свою дружбу, и я не собираюсь лгать — я рад. Потому что в течение последних нескольких недель в моей голове звучал голос, который говорил, что чем дольше Кэлли здесь, тем больше корней она возрождает... тем больше вероятность, что она останется.

А пока я качаю головой, отгоняя эти мысли прочь, сосредоточившись на здесь и сейчас и на том, что передо мной.

Кстати, о том, что передо мной.

Идеальная задница Кэлли. Округлая и цепляющая взгляд в облегающих джинсах. То, что я могу сделать с этой задницей — я делаю долгий глоток пива — не могу дождаться, когда она вернется ко мне сегодня вечером.

Песня ABBA заканчивается, и ее место занимает "Должен был быть ковбоем" Тоби Кита. Кэлли возвращается к нашему столику, неся еще по одному бокалу для себя, меня и Дина. Она садится ко мне на колени и поет с Дином о Калифорнии, женщинах, виски и золоте. Она улыбается, смеется, и все это кажется таким чертовски приятным.

Пока все не идет прахом.

И Бекка Сейбер не подходит к нашему столику, ее голубые глаза устремлены прямо на меня. И Богом клянусь, что она звучит в точности как Малефисента из того диснеевского фильма, который я смотрел со своей племянницей Фрэнки пару недель назад.

— Так, так, так, Гарретт Дэниелс. Прошло много времени.

Бл*дь.

Это будет не очень красиво.

Кэлли перестает петь и смотрит на Бекку — открыто и невинно.

— И Кэлли Карпентер. Я не знала, что ты вернулась в город. Ну разве это не как в старые добрые времена?

Последнее, что я слышал, Бекка вышла замуж за бизнесмена и жила в Северном Джерси.

— Привет, Бекка, — говорит Кэлли.

В прищуренных глазах Бекки появляется злобный блеск, что-то острое и опасное.

— Насколько это смешно? — она тычет большим пальцем в сторону бара. — Мой муж занимается недвижимостью; мы владеем парковкой снаружи. Я была в этом районе и решила забрать чек за аренду и столкнулась с вами двумя. Вы, ребята, как, снова вместе?

Кэлли улыбается, холодно, спокойно и полностью собранно.

— Да, так и есть.

— Это восхитительно. Боже, Гарретт, я не видела тебя с той ночи… В Рутгерсе, помнишь?

Кэлли застывает у меня на коленях.

— Мы были так пьяны и довольно дикими в ту ночь. Хорошие были времена. — Она наклоняет голову в сторону двери. — Ну, мне пора идти. — Ее глаза скользят по мне, и я чувствую холод, слизь, как инопланетное вторжение. — Убедись, что на этот раз ты крепко держишься за него, Кэлли. Он просто невероятный.

Ее голова отворачивается от нас.

— О, привет, Дин.

Дин опускает подбородок.

— Дьяволица. — Он машет пальцем. — Убедись, что остерегаешься священников. Один хороший всплеск святой воды, и, — он машет руками, — для тебя прямиком дорога домой, в ад.

— Пока, Дин, — сухо говорит Бекка, а затем уходит.

За столом воцаряется тишина. Я наблюдаю, как эмоции разбегаются по лицу Кэлли. Ее лоб морщится, и между бровями появляется маленькая морщинка, которую я хочу разгладить.

— Ты, ты трахнул ее?

На этот вопрос нет хорошего ответа.

Ладно, "нет" было бы хорошим ответом, но это не тот ответ, который я могу дать.

— Это было очень давно.

Кэлли отворачивается от меня, уставившись на свои руки на столе. Затем она встает.

— Я, пожалуй, пойду.

Я встаю со стула, но Кэлли поднимает руку.

— Не хочу быть рядом с тобой прямо сейчас.

И она, черт возьми, уходит.

Я смотрю на Дина, который машет рукой.

— Иди, Ромео, иди. Я позабочусь о счете.

— Спасибо, чувак.

И я следую за Кэлли через дверь на пустую парковку.

— Каллауэй! Эй, ты куда собралась?

Она не оборачивается.

— Домой.

— Я отвезу тебя.

Свет ее телефона освещает ее лицо бледным голубоватым светом.

— Нет, я возьму Uber.

Я фыркаю.

— Это займет час. Самое близкое к Uber здесь — задняя часть велосипеда Микки Кадески. — Я подхожу ближе, и она не отстраняется. — Давай, Кэлли. Садись в машину.

Она смотрит на меня, и все это в ее глазах — гнев, предательство и такая боль, что у меня перехватывает дыхание. Но потом она напряженно кивает и садится в мой джип.

~ ~ ~

Кэлли

Дыши... просто дыши ...

Часть меня знает, что я веду себя глупо. Мне тридцать четыре года, я женщина. Взрослая. Это не должно так меня расстраивать.

Гарретт спал с Беккой Сейбер. Он трахал ее, прикасался к ней. Его губы целовали ее, ее руки касались его. Всего его.

Я обхватываю себя руками, и с моих губ срывается стон. Потому что это больно. Больно так же сильно, как было бы, если бы я узнала об этом, когда мне было семнадцать. И это похоже на то, как будто эта семнадцатилетняя девушка овладела мной — как будто она руководит шоу.

— Ты солгал мне.

Краем глаза я замечаю, как Гарретт качает головой, пока ведет машину.

— Я не лгал.

— О, дай мне, бл*дь, передышку! — я поворачиваюсь к нему. — Думаешь, я идиотка? Я упомянула ее имя в продуктовом магазине несколько недель назад! И ты ничего не сказал — это ложь.

Его руки крепче сжимают руль.

— Это не имеет значения.

— Это имеет значение для меня! И ты знал это — вот почему ты солгал.

— Это было семнадцать гребаных лет назад! Ты сейчас ведешь себя совершенно нелепо.

— Не делай этого! Не смей преуменьшать мои чувства. Ты знал, что я расстроюсь, поэтому пошел на этот дерьмовый ход и солгал. Мне позволено злиться из-за этого.

Минуту спустя мы въезжаем на подъездную дорожку к дому Гарретта.

— Ты сказал, что отвезешь меня домой, — шиплю я.

Глаза Гарретта — два твердых черных камня, а челюсть — гранит.

— Нам нужно поговорить об этом. Это не тот разговор, который я собираюсь вести с твоими родителями в соседней комнате.

Хорошо. Ладно, мне все равно хочется кричать.

Я рывком открываю дверцу машины и топаю по дорожке. Гарретт открывает входную дверь, и Снупи уже там, чтобы поприветствовать нас в фойе. Присутствие маленькой собачки дает мне момент спокойствия, рациональности. Я глажу его под подбородком.

— Привет, Снупи.

Гарретт идет на кухню, и мы со Снупи следуем за ним. Он открывает заднюю раздвижную дверь и выпускает собаку. Затем он поворачивается ко мне, и его взгляд становится мягче. Сожалеющим.

— Мне очень жаль, Кэлли. Ты права. Я должен был сказать тебе. — Он качает головой. — Это просто, это не имело значения для меня, и после всего этого времени я не хотел, чтобы это имело значение для нас. Не тогда, когда мы были счастливы и восстанавливали то, что у нас было. Я не хотел, чтобы это испортило отношения между нами.

На мое семнадцатилетнее "я" это не произвело впечатления.

— Что бы ты почувствовал, если бы это была я... Если бы я трахнула Дина?

— Это даже не одно и то же! Бекка не была твоей лучшей подругой. Это было бы то же самое, только если бы я переспал с Сидни.