Скользкий, гниющий усик вырвался из стены позади меня, обхватил мою талию петлей, как лассо, и потащил меня назад. Мои ноги оторвались от пола. Я полетела назад, через дом. Шон повернулся ко мне. Я увидела его лицо, побелевшее от тревоги и шока, а затем стены стали смыкаться между нами одна за другой, когда щупальце пронесло меня через комнаты, направо, налево, направо, вырвало метлу из моих рук и швырнуло меня в темноту.

Я ВТЯНУЛА ГОЛОВУ, КОГДА ПАДАЛА, ПОКАТИЛАСЬ ПО ПОЛУ И ПОДНЯЛАСЬ на ноги. Тренировки с Шоном принесли свои плоды. У меня было несколько синяков, но ничего не сломано.

Я оказалась в маленькой комнате. Зажегся свет, появились те же противные волдыри. След раздавленных грибов и мха затемнял пол там, где я упала. Моей метлы нигде не было видно.

Я вытерла неприятное пятно со своей щеки тыльной стороной ладони и повернулась. В стене передо мной образовался дверной проем, прямоугольник сине-зеленого света.

Это была гостиница. Я была уверена в этом. Гниющий труп одной, но все же гостиницы. Каким-то образом она оказалась здесь, внутри горнодобывающего предприятия Доминиона, и медленно разлагалась, превращаясь в осадок.

Кто мог это сделать? Это было чудовищно.

Магия выплеснулась из стен. Половицы потели крупными бусинами. Она струилась ко мне. Теперь я поняла. Я была хранительницей, и эта жалкая мерзость гостиницы знала это. Она была неизлечима, но она все равно тянулась, как умирающая собака, ползущая к человеку, чтобы в последний раз ее погладили по голове. Таща себя, избитую и разбитую, всего лишь для еще одного объятия, чтобы облегчить боль.

Это было так больно.

Я вытерла слезы. Я найду того, кто это сделал. Я разорву его на части голыми руками.

И я по-любому найду его. Если это гостиница, кто-то контролирует ее. Мне ни за что не позволят добраться до Шона. Моим единственным шансом было найти хранителя и убить его.

Я вытащила хлыст и прошла через дверной проем. Передо мной открылась большая куполообразная комната, освещенная синим кубом, пойманным в сеть роботизированных рук, образующих колонну от пола и потолка. Гниющие доски впереди заканчивались неровным полукругом, оставляя голый полимерный пол. Гниющие стены поднимались примерно на треть высоты, отражая границу, определяемую полом. Остальное: стены, высокий округлый потолок были прозрачной материей, за которыми простиралось оливковое ничто.

Куб запульсировал. Перламутровая волна прошла сквозь стеклянный купол. Мне потребовалась минута, чтобы собрать все воедино. Мы находились под океаном Каррона, и база использовала генератор силового поля ближнего действия, чтобы держать планету в страхе. Кто-то устроил гостиницу внутри шахты, но она не могла процветать здесь. Она была отравлена, испорчена и умирала, настолько слабая, что даже не могла полностью заполнить эту комнату.

Высокотехнологичные приборные консоли выстроились по периметру купола. Огни все еще мигали. Если я была права, куб был генератором энергии нулевой точки, выкачивающим энергию из микроскопического пространственного кармана. Я уже видела такое раньше, приводящее в действие искусственную червоточину. Тулы не проявляли никакого уважения к вселенной, но иногда их устройства работали. Это был один из тех редких случаев, когда их технология была стабильна. Неудивительно, что Косандион был уверен, что шахта работает. Куб будет питать ее почти бесконечно, управляя всеми системами поддержки и поддерживая пузырь силового поля вокруг объекта, чтобы Каррон не мог к нему прикоснуться.

И прямо сейчас роботизированные руки загораживали мне обзор.

Я пошла вперед. Магия следовала за мной, преследуя меня, собираясь в моих следах. Я сошла с досок на высокотехнологичный пол. Магия разрасталась позади меня, не в силах следовать за мной. Она накатывала все больше и больше, как прилив, отчаянно желая продолжать прикасаться. Каждый контакт с ней причинял боль, как наблюдение за тем, как любимый человек делает свой последний вздох.

— Я сейчас вернусь, — прошептала я.

Магический прилив задрожал, излучая столько горя, что я споткнулась.

Я прошла по полу к дальнему концу купола, обогнув колонну. Слева от меня, на открытом месте находился Уилмос, застыв в столбе света, будучи пойманным в стазисное поле.

Должно быть, он пришел в себя после того, как его привезли, потому что оборотень внутри столба был в другой форме. Большой, с лохматой темной гривой с проседью, Уилмос выглядел готовым к прыжку, его руки были подняты, рот разинут, острые клыки готовы были атаковать.

Мой пульс ускорился.

Я стояла очень тихо, слушая и вглядываясь. Уилмос был приманкой. Казалось, не было ни единой души.

— Дочь Странника… — произнес мужской голос позади меня.

Я медленно повернулась. На полимерном полу стояло существо. Нет, не существо, человек. Хранитель в темной одежде, изодранной в клочья, с поднятым капюшоном, держащий в руках белую метлу. Одеяние струилось, меняя цвет от смоляно-черного до пятнисто-серого и снова черного. Его изношенный край расходился клёшем по полу, двигаясь, скользя, превращаясь в ничто и восстанавливаясь.

Щупальца силы хранителя скользнули ко мне. Они тронули меня. Лед накрыл меня электризующей волной. У меня по коже поползли мурашки.

Мантия была не из ткани. Это было разложение, источник тьмы внутри Майкла, лучшего друга моего брата, и ад-ала, которого я уничтожила в Баха-чар. Он был облечен в порчу, которая изливалась из его тела. Он и мантия были единым целым.

И он знал моего отца.

— Твой отец является проблемой. — У него был ужасный голос, который затихал, пока он говорил, касаясь моей кожи, как холодная слизь. — Твоя мать — проблема. Твой брат — проблема. Теперь ты — проблема.

— По факту. — Он сказал «является». Мои родители были живы.

Все во мне хотело наброситься на него. Ни один хранитель не мог видеть эту гнилую оболочку гостиницы и не захотеть уничтожить ответственного за это. Он был мерзостью. Но я должна была поговорить с ним. Если я этого не сделаю, мы никогда не узнаем, почему все это произошло.

Мужчина повернул голову и посмотрел на лазурный океан снаружи. Мне была видна только узкая полоса его челюсти. Она была странного цвета, имеющего слегка лиловый оттенок.

— Нас двое, только ты и я. — Хорошо, мы установили, что он умеет считать. — Было больно, когда семя умерло?

Как он узнал о дите-гостинице? Должна ли я отвечать? Я решилась.

— Да.

Он кивнул.

— Все еще больно?

— Да. — Мне было больно каждый раз, когда я думала об этом. Большинство хранителей гостиниц так и не пережили смерть гостиницы, к которой они были привязаны. Несмотря на то, что наша связь длилась всего несколько минут, смерть той гостиницы чуть не прикончила меня. Мне очень повезло пережить это.

Он кивнул.

— Мне тоже было больно, когда я убил свою гостиницу. Смерть каждой гостиницы, которую я убиваю, причиняет боль. Боль нескончаема.

Каких гостиниц? Сколько?

— Почему?

Он не ответил.

— Зачем ты убил свою гостиницу? Она доверяла тебе. Она любила тебя. Почему ты предал ее?

Он повернулся ко мне, и я увидела нижнюю половину его лица.

— Спроси их.

Их кого?

— Других хранителей?

— Спроси их о Себастьене Норте. Спроси их, что они сделали. Как я страдал.

Да ладно!

— Как ты. — Его голос прокатился по куполу, превратившись в шипение. — Они тебе не сказали.

— Что они мне не сказали?

— Из всех нас, ты и я — единственные, кто выжил, познав боль. Она всегда с нами. — Он сделал паузу. — Я дам тебе один шанс. Забирай оборотня и уходи. Покинь свою гостиницу. Покинь свою планету. Не оглядывайся назад, и я приду за тобой последней.

— Зачем мне нужно покидать планету?

— Потому что я пожру ее. Каждую гостиницу, каждого хранителя, каждого ад-ала. Каждого человека.

В том, как он это сказал, была ужасная окончательность. Он не был зол, или обижен, или воинственен. Он просто констатировал факт.

Он не скажет мне ничего больше, пока я не найду с ним общий язык. Он сочувствовал мне, потому что мы оба пережили величайшую трагедию, которую может вынести хранитель. Если то, что он сказал, было правдой, он существовал в состоянии постоянного страдания. В нем должна была остаться хоть капля человеческих эмоций. Я должна была найти их и использовать. Мне нужно было знать, почему он это делал.

— У тебя была кошка?

Он не ответил.

— Я нашла кота, большого серого мейн-куна с зелеными глазами. На нем ошейник с инициалами «СН».

— Белод.

Ого, ничего себе. Это был его кот.

— Он все еще жив? Он здоров?

— Да. Если бы у меня был мой телефон, я бы тебе показала. Я сфотографировала его. Он ходит по гостинице, как ему заблагорассудится. Она открывает для него стены.

Голос мужчины был почти задумчивым.

— Он всегда так делал. Я нашел его во время грозы. Он был таким маленьким, что умещался в одной ладони. Это было 30 мая. Я помню, потому что на следующий день королевский губернатор Мартин сбежал из Трайона-паласа в Нью-Йорке, а мой отец открыл заветную бутылку виски. Это был мой первый глоток спиртного.

Трайон-палас находился в Нью-Берне, в Северной Каролине. Мой отец возил нас туда в гости. Мартин был последним королевским губернатором Северной Каролины, и он бежал в 1775 году. Я знала это, потому что папа помнил Мартина, и он ему не нравился. Черт возьми. Этот человек был ровесником папы.

— Почему ты ненавидишь моего отца?

— Я не знаю. Странник встал на пути. Он всегда встает на пути. Теперь ты на моем пути.

Итак, мы прошли полный круг.

— Я понимаю, что ты пытаешься пробиться к моей душе, — сказал мужчина. — Ты не найдешь ее.

— Я хочу понять, почему. Чего ты хочешь?

— Убить нас всех.

— Но какова цель? Должно быть, с тобой случилось что-то ужасное, но убийство всех не заставит тебя чувствовать себя лучше.

— Это не для меня. Я ничего не почувствую. Гостиницы и хранители не должны существовать. Я сотру их симбиоз с лица земли. Тебе не обязательно это понимать. Прими это как неизбежное и уходи.