— А что станет с покалеченной птицей, которую не найдет какая-нибудь добрая душа?

— Могу себе представить. Но, честно говоря, для меня это слабое утешение.

Пилар повернула голову и в упор посмотрела на Рефухио.

— Ты стоял перед мучительным выбором — оставить Исабель медленно умирать в муках или разом положить конец ее страданиям. Если бы мы дольше оставались там, возле лагеря апачей, то они вполне могли обнаружить нас и убить. Мы должны были исполнить свой долг по отношению к Исабель. Ты не унизился до того, чтобы свалить это на кого-то другого, хотя вполне мог это сделать. И если кто-то и должен чувствовать себя виноватым, то это мы, а никак не ты. Все мы вздохнули с облегчением, когда ты согласился выполнить столь страшное задание, и без зазрения совести оставили тебя. Мы и только мы заслуживаем порицания за нашу трусость и малодушие.

— Но если бы я не увез Исабель из Испании…

— Не перебивай, я еще не закончила.

— Да-да, конечно, — покорно сказал Рефухио, но тут же добавил: — Однако тебе нет никакой нужды оправдывать меня.

— Как великодушно. Но мы уже обсуждали этот вопрос и договорились, что я могу делать все, что сочту необходимым.

— Я бы мог привести тебе тысячу возражений, Пилар, но я устал от борьбы.

— Ну, так отдохни. Это Техас, необъятная страна. Должно же в ней найтись хоть какое-нибудь место, где дон Эстебан не сможет нас достать и где никому не будет никакого дела до разбойника Эль-Леона.

— Я так надеялся на это и даже начал строить планы, как мы славно здесь заживем. Я чувствовал себя уверенно и спокойно, пока не узнал, что нас преследует твой отчим. В любой техасской деревне есть свои местные власти, которые подчиняются королю Испании. А там, где можно действовать именем короля, дон Эстебан всесилен, а я — бандит, отщепенец.

— Я вижу, ты совсем упал духом.

— У меня есть на то причины. И так будет до тех пор, пока я не убью дона Эстебана. Но я устал убивать.

— А как же месть?

— Я много лет лелеял мысль о мщении, но что это дало мне? Жить только ради мести — все равно что умереть. Ты теряешь всех, кого любишь, все, чем гордишься. Ты перестаешь быть самим собой. У тебя ничего не остается, кроме ненависти, а это хуже смерти. А я снова хочу жить.

— Так ты об этом думал сегодня целый день, пока мы были в пути?

— Иными словами, забыл ли я так легко об Исабель и ее гибели? Это ты хотела спросить? — Голос Рефухио зазвенел как натянутая струна.

— Что-то в этом роде.

— Тогда я отвечу — нет. Я ничего не забыл. Но я действительно размышлял не об этом.

— О чем же тогда?

Рефухио наклонился к ней и проникновенно прошептал:

— О нас с тобой.

— То есть?

Он осторожно коснулся ее лица, провел кончиками пальцев по ее нежной щечке, по изгибу шеи, затем его рука скользнула ниже, к ее груди.

— Ты — само воплощение жизни. Я немного завидую тебе, потому что сам опустошен духовно и физически. Так поделись же со мной, дай мне вкусить от твоего животворящего источника.

— Это значит… что я нужна тебе?

— Именно эти слова я и собирался произнести, чтобы убедить тебя согласиться.

— Но я всего лишь слабая женщина.

— Да, женщина. Но ты особенная. Я любой ценой хочу удержать тебя рядом. Ты нужна мне сейчас, сию минуту. Ты единственная и неповторимая. Другой такой я не встречал в своей жизни. Люби меня или убей — ибо без тебя я — ничто. Отбрось все сомнения. Мне не нужна жалость. Я жажду любви. Так подари мне эту ночь, будь моей вся, без остатка. А в награду за твой дар я дам тебе бесконечное наслаждение, я сделаю все, чтобы тебе было хорошо со мной.

Как она могла не ответить на этот страстный призыв? Ведь она так ждала его! Не на это ли она втайне надеялась, когда пришла сюда к Рефухио?

Почва под одеялом была твердой и каменистой, но они не чувствовали этого. Холодный ночной ветер пронизывал насквозь. Но ничто не имело значения, ничто не мешало им. Эти двое забыли обо всем, сплетясь в безмолвном объятии под бархатным звездным небом, на котором сиял бледный ореол луны. Теперь они не бросились в пучину страсти, а погружались в нее медленно и осторожно. Время — лучший учитель. Они хорошо запомнили и усвоили уроки прошлого.

Они помогали друг другу раздеться, а их губы сливались в долгом пьянящем поцелуе. Потом два обнаженных тела сплелись воедино, каждой своей клеточкой постигая древнее таинство любви, упивались новыми, неведомыми ранее ощущениями. Пил ар распласталась на широкой груди Рефухио, на которой вилась жесткая поросль волос, дразня языком его чувствительные соски. Ее руки бродили по его мускулистой спине с атласной кожей, ее бедра подрагивали, касаясь его бедер, и не было ничего прекраснее этого ликования плоти. Дыхание Рефухио, теплое и влажное, скользило по коже Пилар, переполняя ее восторгом ожидания.

Он соединился с нею, и время и пространство словно исчезли, не мешая им продлить радость обладания. Он переплел свои пальцы с ее пальцами, касаясь губами пульсирующей жилки на ее шее, потом ласкал ее грудь своей мозолистой ладонью, спускаясь ниже, к животу, все сильнее раскручивая в ней желание неистового наслаждения. Они были словно окутаны горячим колдовским туманом; Рефухио стал частью Пилар, а она стала его частью.

Пилар в изнеможении билась в руках Рефухио. Она изогнулась всем телом, приникнув к возлюбленному в предвкушении торжества их страсти. Каждый удар его плоти пронизывал Пилар будто раскаленной стрелой, дыхание замирало в груди, но она стремилась еще глубже принять его в себя, заставить его полностью раствориться в ней, взять ее всю, проникнуть в самые сокровенные уголки ее существа.

И он исполнил ее желание, и сверкающий вихрь захватил их обоих, и они воспарили на крыльях наслаждения, две части единого целого, соединенные восторгом сладострастия.

Она дала ему все, о чем он просил, а он — исполнил свое обещание.

ГЛАВА 20

Наконец-то на горизонте показалась миссия Сан-Хуан. Ее окружала стена, сложенная из светлого камня и увитая виноградной лозой. Уже вечерело, но и в неярком свете заходящего солнца путешественникам хорошо были видны купол церкви и верхушка колокольни. Почтенный падре в запыленной рясе вышел к ним навстречу, и их сердца переполнились умилением и благодарностью, когда они услышали стройный хор звучных индейских голосов, исполняющий религиозный гимн. Впервые за несколько недель они почувствовали себя в безопасности.

Возможно, им сразу следовало ехать в Сан-Антонио-де-Бексар или в любую другую из бесчисленных миссий, которые располагались по берегам реки Сант-Антонио так близко друг к другу, словно бусины на нитке. Однако не город был конечной целью их путешествия, а поместье отца Чарро. А миссия Сан-Хуан была любимым местом матери молодого человека. Эту церковь посещали ее родители и водили сюда дочь, когда она была еще совсем ребенком. К тому же Сан-Хуан была ближайшим поселением на этом берегу реки. Добрый священник тут же распорядился, чтобы его гостей накормили и устроили на ночлег. Чарро сказал, что здесь он чувствует себя почти как дома.

Церковь была не единственным строением в миссии. Помимо нее здесь было множество глинобитных зданий — дом самого священника и его помощников-монахов, хижины работников-индейцев, постоянно живущих здесь, и ряд служебных построек — конюшня, амбар, кузница, ткацкая мастерская и совсем крошечные курятник и пекарня. Но сердцем миссии, конечно, была церковь. В ней заключался смысл жизни всех здешних обитателей. Падре пригласил путешественников войти внутрь храма и поблагодарить Господа за спасение. Они согласились, не только чтобы не обидеть священника, но потому что действительно были преисполнены искренней благодарности. Некоторые из них не посещали церковь уже несколько лет.

Храм, стены которого были сложены из тяжелых камней, со множеством сводчатых арок внутри, поражал своей внушительностью, хотя очень большим не был. Большое распятие было вырезано из дерева, алтарь тоже был деревянный, кое-где украшенный позолотой. Статуя девы Марии была просто изумительна. На стенах висели две иконы, написанные маслом, по-видимому, привезенные из Испании, но и другие, местные, казались не менее прекрасными. Легко было понять, почему мать Чарро так любит это место.