Пилар поехала вместе с сеньорой Геварой, не дожидаясь приглашения. Холодный взгляд сеньоры Гевары, упершийся в нее в тусклом свете фонаря кареты, дышал неприязнью, словно дама знала, чье присутствие вызвало ссору. Однако она ни словом не упрекнула Пилар. Потребовав, чтобы донья Луиза перестала причитать над своим платьем, которое та боялась помять в переполненной карете, и быстрее усаживалась, если ей угодно ехать, жена чиновника приказала кучеру трогать.

Пилар думала, что Рефухио и его приближенные будут состязаться между собой, приняв в свои ряды

Филиппа. Когда они достигли пляжа, их планы изменились. Филипп втянул в дело троих своих приятелей. Для всех участников турнира нашлись лошади, шпаги и импровизированные шиты. Двое помогали Чарро укрывать лошадей попонами, чтобы защитить их от ранений, пока Филипп показывал Балтазару и Энрике, как лучше затупить шпаги.

Пилар выбралась из кареты и пробилась через шумящую, смеющуюся толпу туда, где стоял Рефухио. Он уже снял мавританский наряд и покрывало, оставшись в штанах, сапогах и тунике без рукавов. Рефухио проверял удила у лошади, на которой ему предстояло ехать, и тихо успокаивал животное. Лошадь была напугана шумом толпы и светом длинных факелов, воткнутых в песок по краям, чтобы обозначить поле.

Он заметил, что она идет к нему, но продолжал возиться с лошадью, пока Пилар не остановилась напротив.

— Ты решила переменить свое решение, и благословить нас? — шутливо спросил он. — Или просто не смогла удержаться от любопытства?

— Конечно, последнее, — едко заметила она. — Не будешь ли столь любезен сообщить мне, чем ты собираешься заняться?

— Конечно, милая, ты вправе требовать ответа. Что тебе угодно услышать?

Она поджала губы, услышав этот ироничный тон.

— Ты подвергаешь опасности не только свою жизнь, но и мою. Зачем? Зачем ты это делаешь?

— Я собирался таким образом избежать общества после того, как будут сняты маски, но, кажется, неверно рассчитал. Не обращай внимания. Когда факелы уберут, на поле станет совсем темно.

— Ты пытаешься успокоить меня? Но ведь и ты, и остальные могут быть убиты!

— Тогда ты разрыдаешься и уйдешь к победителю.

— Это самая большая нелепость, которую я когда-либо от тебя слышала. Зачем я нужна Филиппу Геваре?

— Вот и я о том же, — задумчиво произнес Рефухио, явно намереваясь задеть Пилар. Она с трудом сдерживала свой гнев.

— Ты наслаждаешься этим! Тебе не терпится изрезать кого-нибудь на куски!

— Считаешь, что я не получил привычной порции крови?

— Тебе не на ком было показывать свой дурной нрав с тех пор, как от тебя сбежал дон Эстебан. Ты срывал зло на своих людях, и теперь им тоже нужно дать выход своей жестокости.

— Я уже говорил, что ты не слепа, — сухо заметил он.

— О, я прекрасно понимаю тебя, если ты это имеешь в виду! Ты хотел покинуть бал, ты решил дать развлечься своим людям, но более того — ты хотел преподать урок сыну нашего хозяина и при этом не навредить ему.

— Урок фехтования и верховой езды? Он сам является в них признанным авторитетом, лучшим на острове.

— Я говорю не об этом. Ты хочешь научить его быть осторожным.

— Хорошая мысль. Если поражение научит его придерживать язык и поумерит его страсть к любовным интрижкам, то оно лишь пойдет ему на пользу. И разве у нас не будет повода для радости, если мы окажемся пусть без крыши над головой, но в безопасности.

Пилар смотрела на Рефухио. Ветер развевал ее юбки, закутывая в ткань их обоих, трепал ее сложную прическу. Возможно, как и предположил Рефухио, после этой ночи они больше не будут желанными гостями в доме сеньора Гевары. Вне сомнения, им будет на руку покинуть сей дом, ибо после того, как встал вопрос о личности графа, семейство Гевара будет внимательнее приглядываться к гостям. Тем не менее необходима была осторожность: в доме чиновника они оказались по милости вдовы.

— А как быть с доньей Луизой? — спросила Пилар.

— Пусть делает что хочет.

— А если ты окажешься побежденным?

— Мы ведь договорились, что победитель расцелует прелестных дам.

— Я не об этом. — Ее глаза затуманились, глядя на него.

Он нежно улыбнулся:

— Я знаю. Прошу тебя — дай мне одну из твоих лент в знак благоволения.

Одна из ленточек, прикрепленных в качестве украшения и застежки к ее корсажу, была развязана и вытянута из петелек прежде, чем Пилар успела ответить. Она почувствовала теплое прикосновение его пальцев. Корсаж стал свободнее. Пилар быстро прикрыла рукой полуобнажившуюся грудь, с досадой взглянув на Рефухио.

Он с улыбкой встретил ее взгляд и повязал ленту себе на руку, оставив ее концы свободно развеваться. Затем он повел Пилар туда, где кончался песок, и на поросшей низким кустарником земле для нее постелили попону и поставили стул. Отсюда прекрасно было видно все поле. Рефухио усадил ее, поклонился и ушел. Наблюдая за ним, Пилар сообразила, что место для нее было готово еще до ее прихода. Он не обращал внимания на ее протесты, зная, что она все-таки приедет.

Остальные участники турнира, взяв пример с Рефухио, устремились в толпу зрителей. Прелестные сеньориты, вспыхивая и пряча улыбки, отдавали кавалерам шарфики и ленточки. Балтазар взял поясок от платья Исабель. Энрике с шутовской галантностью кинулся выпрашивать у доньи Луизы ленту от ее вдовьего чепца. Возможно, вдовушке тоже хотелось участвовать в этом, а может, она просто решила положить конец надоедливым приставаниям, но лента была небрежно отдана Энрике.

Обернувшись, Пилар увидела Чарро, смиренно преклонившего перед ней колено. В его глазах была отвага и, быть может, немного бравады. Он спросил ее:

— Не окажете ли мне честь, госпожа моя, подарив одну из ваших лент?

Как она могла отказать? Это была лишь игра в рыцарство, не имевшая особого значения, здесь не было глубокой привязанности или обязательств. Она взяла ленточку и стала привязывать ее к самодельному щиту Чарро. Щит был из тех, какими часто пользуются при тренировках в солдатских казармах — деревянный, круглый, обтянутый бычьей кожей. Чарро, стоя на коленях, наблюдал за ней. Затем он взял ее руку и бережно поднес к губам. Теплое прикосновение к ее коже было долгим, а взгляд, подаренный ей Чарро, исполнен почтения.

Наконец он отпустил ее руку.

— Вы сможете гордиться мной, — заявил юноша, вскочив на ноги. Через секунду он ушел.

Участники сражения расхаживали по полю, мерили его шагами и обозначали границы, проверяя, ровна ли земля и в порядке ли снаряжение. Стоя группами по два-три человека, они тихо обсуждали вопросы ведения игры. За спиной Пилар уже столпились люди. Недалеко от нее удобно устроились губернатор с супругой. Музыканты, игравшие на балу, грянули веселую мелодию, им вторили уличные музыканты губными гармониками и концертино. Продавцы апельсинов и пирожники вовсю выкликали свой товар, настойчиво и лживо уверяя, что Великий пост начинается лишь на рассвете. Табуретки, принесенные предприимчивым плотником, быстро разошлись. В задних рядах собравшихся оживленно торговались женщины определенного рода. Активно заключались пари. Ставки на мужчин острова быстро росли.

Рефухио и его группа тесным кружком собрались в конце поля. Когда они вернулись, оказалось, что они сняли рубахи и туники и смазали свои руки, лицо и тело жиром и сажей. Теперь они должны были сражаться, ничем не защищенные от ударов противников. Но тела сливались с темнотой, и соперникам теперь было не так-то просто увидеть их и нанести удар.

Пилар помрачнела. Она была удивлена, но понимала, зачем это делается. Сажа не только усложняла задачу противникам Рефухио, она еще и маскировала лица разбойников. Когда Рефухио снял тунику, багровый шрам, пересекающий его грудь, был ясно виден — это было напоминание о его недавнем ранении. Что будет, если его снова ранят? Сама мысль об этом была невыносима, и Пилар не была уверена, сможет ли смотреть на бой. Остальная аудитория разгадала тактику Рефухио и была просто в восторге. Это стало ясно по тому, что ставки на него и его сторонников резко подскочили.