— Видишь, что я тебе говорил?

***

Уилл провел Адель через двойные двери по небольшому коридору, где находились различные комнаты, заполненные аппаратами и медсестрами. В самом конце располагался зал ожидания, полный людей. Он толкнул следующую двойную дверь, и в ноздри ударил запах жареного бекона и поджаренного хлеба. Уилл застонал.

— Ты не против, если мы заскочим в столовую? У меня похмелье, и я отчаянно нуждаюсь в жирной еде.

— Нет, конечно.

— Отлично.

Уилл старался не думать о тех временах, когда они со Стью приходили в больничную столовую, чтобы позавтракать. Все еще было слишком тяжело. В столовой толпился персонал госпиталя и посетители, а вдоль задней стены длинным рядом сидели офицеры службы реагирования, поглощая завтрак с тарелок. Уилл поднял руку, и его приветствовал хор «Доброе утро, сержант». Остальные обедающие повернулись посмотреть, и Уилл почувствовал, что его щеки начинают краснеть.

Адель хихикнула.

— Похоже, тебя поймали с поличным.

— Да, вот эти люди, которые должны защищать простых граждан.

— Мы все должны есть.

Настала ее очередь вскинуть на него бровь, и Уилл усмехнулся. Он заказал сосиску, бекон, жареное яйцо и булочку с грибами. Достав из холодильника бутылку оранжевого «Глюкозада», Уилл спросил, что она желает.

— Черный кофе.

— Они делают латте. Не хочешь ничего съесть?

Адель не хотела подвергать свой желудок испытанию, съев жирную булочку с жареными вкусностями за несколько минут до посещения вскрытия. Она покачала головой.

— Я уже поела, спасибо.

Уилл заплатил и отнес поднос к столику в противоположном конце столовой, подальше от шумной компании полицейских, которые над чем-то громко смеялись.

— Я, наверное, пожалею об этом через двадцать минут, но все, о чем могу думать, это еда.

Адель засмеялась.

— Ну, лучше ты, чем я. Мой желудок твердый, но не настолько.

Лето 1950 года

Горди всякий раз тратил не меньше часа на подготовку к выступлению. Он не любил торопиться в самой важной и лучшей части процесса. Он мог долго разглядывать свое белое лицо в зеркале. Ему нравилось следить за тем, чтобы каждый сантиметр его кожи покрывала густая белая жирная краска. Его короткие черные волосы прятались под чулком телесного цвета. Горди начал подкрашивать глаза густой черной краской. Должно получиться то, что нужно. В противном случае он даже не решился бы выйти на публику.

Он услышал позади себя сухой, надсадный кашель и остановился. Последние три дня Колин очень много работал, но сегодня он начал сильно кашлять. Его кожа приобрела почти тот же цвет, что и лицо Горди. А на его лбу весь день блестела тонкая пленка пота, несмотря на то, что температура воздуха сегодня намного ниже, чем вчера.

Горди надеялся, что парень не подхватил что-нибудь заразное. Меньше всего ему хотелось, чтобы он слег и выбыл из строя из-за какой-нибудь болезни. Он предполагал, что если Колин будет плохо себя чувствовать, то не станет сопротивляться, когда придет время, но Горди, если честно, не хотел причинять ему боль сейчас. Колин можно сказать приглянулся ему — чего Горди никак не ожидал. Он был трудолюбивым парнем, и, судя по его рассказам, с этой сукой-матерью его ждала не самая лучшая жизнь.

Горди подумал, что это его шанс сделать что-то хорошее, чтобы загладить вину за плохое. К тому же, лежа в постели прошлой ночью, он подумал о том, чтобы использовать Колина для осуществления своих планов. От Колина так и веяло ребячеством. Казалось, дети стекаются к нему больше, чем к Горди, даже когда он облачается в клоунский костюм. Как будто маленькие ублюдки могли понять, что он хочет с ними сделать — а может, и могли.

Он слышал, что дети отличаются проницательностью. Может быть, они чувствовали, что он хочет отвести их в поля на краю леса и сделать так больно, что они истекут кровью. Желание убивать становилось все сильнее. Горди не думал, что сможет долго сдерживаться. Он никогда не планировал убивать своих родителей, но теперь, когда это случилось, стало трудно игнорировать огонь, пылающий внутри него.

— Как ты себя чувствуешь Колин? Выглядишь паршиво.

— Мне нехорошо, Горди. Горло режет, будто я проглотил стекло, и голова очень болит.

— Твоя мама придет сегодня на шоу? Ты отдал ей те бесплатные билеты, которые я вручил тебе вчера?

Колин отрицательно покачал головой.

— Она продала их мужчине в пабе. Я видел, как она выходила оттуда вчера вечером. Пьяная, с деньгами в руках. Цирк ее совершенно не волнует.

Горди почувствовал, как его пальцы сжались в крепкие кулаки. Он стиснул их так сильно, что сломал черный карандаш, который держал в руке. Мать Колина определенно не заботилась ни о ком, кроме себя. Горди подумал, не стоит ли ему нанести ей визит. Может быть, с ней он удовлетворит свое желание. Он утвердительно кивнул. Отличная идея. Он может дать Колину несколько сильных таблеток, которые доктор выписал ему в прошлом месяце. Тогда Горди поранился, упав с миниатюрного автомобиля, на котором клоуны катались по рингу. Таблетки вырубят парня на несколько часов, и Горди сможет пойти в дом Колина и поговорить с его матерью. Попробует убедить ее позволить Колину присоединиться к цирку — а если она не согласится?

Огромная улыбка расплылась по его лицу. План просто идеальный. По ней никто не будет скучать, если она такая мерзкая, как говорил Колин. Он окажет мальчику огромную услугу. Горди полез в сумку под койкой, в которой хранил свои таблетки. Вытряхнув три штуки, он налил стакан воды и протянул их Колину.

— Вот — если ты примешь эти таблетки, горло перестанет гореть, и ты сможешь немного поспать перед началом шоу. Если приедет твоя мама, я приду тебя разбудить. Что скажешь?

Колин кивнул.

— От них мне станет легче?

— Да.

Мальчик с телом мужчины протянул руку и взял таблетки у Горди. Он неуклюже запихнул их в рот, затем сделал огромный глоток воды из стакана, который Горди передал ему. Колин вздрогнул. Вода брызнула ему на подбородок, и он начал задыхаться. Горди хлопнул ладонью по спине Колина, думая, не убил ли он его ненароком. Вот уж повезет так, повезет: случайно убить парня, когда он в первую очередь хотел снять с него шкуру, как с кролика. Колин наконец перестал кашлять и вытер рукавом слезящиеся глаза.

— Ты нормально?

Он согласно закивал.

— Хорошо. Ты ложись, и если я увижу твою мать, то приведу ее к тебе. Согласен?

Колин не понимал, что Горди не узнает, как выглядит его мать, даже если столкнется с ней. Мальчишка не был достаточно смышленым. Но это не имело значения. Колин рассказал Горди, где он живет, в первый же день их знакомства, и это место находилось всего в пяти минутах ходьбы от цирка. Он мог бы пойти в полном клоунском облачении, а если бы взял с собой несколько листовок, чтобы раздавать их прохожим, это послужило бы достаточным прикрытием.

Горди утешительно похлопал Колина по плечу, и тот лег, закрыв глаза. Взяв одеяло, Горди накрыл им Колина, а затем вернулся к своему шедевру. Нарисовав огромную красную ухмылку во весь рот, преувеличив углы, Горди остался доволен. Теперь он выглядел как его истинная сущность: Тафти. Он взял парик с подставки и натянул его на голову. Горди чувствовал себя непобедимым. Клоун Тафти ни от кого не терпел дерьма.

Он улыбнулся своему отражению, затем повертелся, убеждаясь, что все идеально. Горди удовлетворенно хлопнул в ладоши. Встав, он снял с вешалки свой драгоценный шелковый костюм и шагнул в него, натягивая поверх футболки и трико. Вошел Шорти, взглянул на него и рассмеялся.

— Господи, Тафти, если ты не самый страшный клоун во всем этом жалком цирке, то я не знаю, кто еще.

Тафти коротко рассмеялся.

— Могу считать это комплиментом?

— Воспринимай как хочешь, черт побери. Я бы не хотел встретить тебя в темной подворотне. А, что с парнем? Ты его до смерти уработал?

Он пожал плечами.

— У него жар. Должна прийти его мать. Она может забрать его домой. Я не хочу, чтобы он торчал здесь, если болен.

Шорти кивнул.

— Очень верно. У нас нет времени болеть. Неважно, насколько дерьмово мы себя чувствуем, шоу должно продолжаться, даже если мы умираем внутри.

Он ушел, а Тафти бросил последний взгляд на себя в зеркало. Он решил, что выглядит довольно страшно. Но, с другой стороны, как должен выглядеть клоун? Все они были фриками, если подумать. Взрослые мужчины вышагивали по сцене, пытаясь вызвать смех, носили смешную одежду и больше грима, чем любая женщина в зале.

Когда Тафти неуклюже вошел на середину арены, он кивал и хлопал в ладоши зрителям, поворачиваясь во все стороны и заставляя их хлопать в ответ. Ему пришлось по душе такое большое количество зрителей на их последнее здесь шоу. Следующие полтора часа прошли как в тумане. Атмосфера в шатре была полна очарования, удивления и смеха. Он знал свою программу наизусть. Тафти не приходилось думать, и это хорошо, учитывая, что у него на уме куда более насущные мысли.

Он гадал, как выглядит мать Колина, симпатичная ли она или старая пьяная корова, чей облик затерялся на дне пивной бочки. Его возмущало, что она продала билеты на сегодняшнее шоу. Она могла бы увидеть, как усердно работал Колин, и, возможно, оценить, какой потенциал может быть у ее сына, если дать ему правильные возможности.

Ведро муки накрыло его лицо, и на секунду Тафти задумался, где находится, но звук смеха тысяч людей вывел его из задумчивости. Он бросился за Шорти, тряся кулаком, и почти догнал, гоняясь за ним по кругу, к вящему удовольствию зрителей. Свет померк, клоуны отошли к задней части арены и занавесам, а в это время началось следующее представление.

В считанные минуты возвели огромную клетку. Свет на мгновение погас, и воздух наполнился хором криков. Затем свет снова зажегся, и внутри клетки оказались три огромных льва. Рядом с ними сидел звездный герой шоу — укротитель львов. Хотя Тафти не нравился этот человек из-за того, как танцовщицы стелились перед ним, он испытывал к нему нескрываемое уважение. Не многие люди могли бы каждый день находиться в клетке с тремя огромными львами-людоедами.