Глава 1

Саша

Я не хотела быть здесь.

Или, может быть, вернее сказать: меня здесь быть не должно.

Я притворилась и пробралась в это учреждение, которое никогда не обслуживало женщин и, вероятно, никогда не будет.

По иронии судьбы, это самое безопасное место для меня и единственная среда, в которой я могу выжить, если не считать метафорической бомбы замедленного действия, которую я носила с собой годами.

Мои мышцы болят, и я стону при каждом движении. Я вялая, мне не хватает энергии, и я утяжелена увесистыми армейскими ботинками. Каждый шаг вперед — это борьба, каждый вздох судорожный и сдавленный.

Жужжащий звук отдается эхом в моих ушах, и я прислоняюсь к стене возле туалета, чтобы отдышаться.

Я поднимаю руки под ярким флуоресцентным светом мрачного серого коридора. Яркость добавляет слой ужасных визуальных эффектов в мои глаза, делая их более красными.

Вид крови возвращает меня к ужасным воспоминаниям. Бассейн. Выстрелы. Крики.

Они шипят в моей голове, то снижаясь, то усиливаясь в спорадическом ритме, пока визг не заполнит мои уши. Мои руки дрожат, а тело так неподвижно, что меня можно принять за статую.

Все кончено.

Дыши.

Ты должна дышать.

Неважно, сколько раз я повторяю эту мантру. Мой мозг уже решил, что мы с ним должны жить прошлым, зажатые между теми трупами, которые мы не смогли спасти, и душами, которые оставили позади.

— Кто это у нас здесь?

Характерный голос, говорящий по-русски, вырывает меня из моего сюрреалистического опыта. Я выпрямляюсь, позволяя моим нетвердым рукам опуститься по обе стороны от меня.

Коридор снова попадает в фокус, мрачный с желтоватыми пятнами и темными стенами, которые принадлежат тюрьме, а не военному учреждению. Неестественно яркие огни делают вид слепящим, даже навязчивым.

Мои глаза переходят к тому, кто только что говорил. Матвей. Он однополчанин в моем подразделении и заноза в заднице, проявляющий серьезное токсичное поведение.

Как назло, его сопровождают еще четыре солдата, которые стоят по обе стороны от него и наблюдают за мной с нескрываемым отвращением и унизительным пренебрежением.

Все они в два раза больше меня, у них злые черты лица и суровые взгляды. Они одеты в футболки и штаны карго, которые, вероятно, намного удобнее, чем боевое снаряжение, в котором я до сих пор.

Я ждала, пока они закончат принимать душ, чтобы я могла запрыгнуть внутрь, что обычно делала с тех пор, как восемнадцать месяцев назад пошла в армию.

Несмотря на фактор запугивания, я расправляю плечи, пока они не ударяются о стену позади меня. Я подавляю дрожь и смотрю Матвею прямо в лицо. Не нужно быть гением, чтобы понять, что он лидер их маленькой группы.

— Если это только не слабак Александр, — насмехается он своим грубым раздражающим голосом. Четверо его товарищей хихикают, хлопая друг друга по плечу, как будто это самая смешная шутка.

Моя первая мысль — дать Матвею коленом по яйцам и закричать на всех остальных. Но, увы, это ничем не отличается от подписания собственного свидетельства о смерти. С моей нынешней силой я едва могу защитить себя от одного из них. Пять — полный перебор, из-за которого я либо попаду в больницу, либо аккуратно лягу в гроб.

Кроме того, мы из совершенно разных слоев общества. У большинства мужчин здесь либо тяжелая жизнь, либо тяжелые обстоятельства, и они пошли в армию только потому, что это стабильный доход. Некоторые даже подделывают для этого свой настоящий возраст. Если бы их не было здесь, они, вероятно, были бы в бандах.

Подняв голову, я пытаюсь пройти мимо Матвея и говорю своим притворно-мужским голосом.

— Если вы меня извините.

— Если вы меня извините, — издевается Матвей и преграждает мне путь своим здоровенным телосложением. — Такой благородный маленький мальчик с хорошими манерами. Интересно, есть ли у него яйца между ног?

Остальные расхохотались. Я стараюсь сохранять спокойствие, но не могу сдержать жар, который вспыхивает на моей шее и распространяется по ушам.

— Пропусти меня, Матвей, — говорю я ясным тоном, глядя на него и стоя на своем.

— О, боюсь, боюсь. Пропусти меня. Пропусти меня, — его скрипучий голос заставляет мое горло сжиматься, а желчь подниматься в животе. — Ты слишком скован для своего же блага, Александр. Расслабься немного, ладно?

Он хватает меня за плечо, и я напрягаюсь. Онемение проносится через мои конечности, как это было в тот день, когда я потеряла все.

— Блять. Ты не только выглядишь как девчонка, но и ощущаешься как девочка, — он гладит меня по плечу, и, хотя наша кожа разделена одеждой, преобладающая потребность сбежать становится сильнее.

— Неудивительно, что ты слабак в лагере, — рука Матвея сжимается, словно в доказательство того, что он обладает физическим превосходством и может причинить вред, если захочет. — Кто-нибудь говорил тебе, что армия не для слабаков?

— Я не слабак, — рычу я ему в его тупое лицо, сопротивляясь желанию ударить его коленом по яйцам.

Остальные хихикают, насмехаясь на заднем плане, а я не могу отвести взгляд от Матвея. Маниакальная ухмылка расползается по его губам, тревожно растягивая черты лица.

— Говоришь прям как слабак.

— Может, все-таки проверим ситуацию с яйцами, а, Матвей? — говорит один из его головорезов.

Опасный характер ситуации озаряет меня внезапным наводнением. Я бросаюсь вперед, пытаясь высвободить плечо из хватки Матвея, но он так легко толкает меня обратно к стене, что я чувствую, как слезы наворачиваются на глазах.

Я слабая.

Неважно, как долго я занимаюсь физическими упражнениями или пытаюсь накачать мышцы. Правда остается, у меня нет силы как у этих парней. Они не только мужчины, но и служат в армии дольше, чем я.

— Ой, ты плачешь, мальчик? — Матвей трясет меня. — Мне позвонить твоей маме, чтобы она забрала тебя? Ой, прости, у тебя нет мамы, не так ли? Или папы, если уж на то пошло. Бедный Александр пытается быть мужчиной…

Его слова обрываются, когда я хватаю его за плечи и поднимаю колено, ударяя его по яйцам так сильно, что он теряет дар речи.

И выражения, видимо, потому, что его лицо на какое-то время застыло в опустошенном состоянии. Все остальные тоже замирают, вероятно, не веря в то, что только что произошло.

Его хватка с моего плеча ослабевает, и я пользуюсь случаем, чтобы освободиться и выскользнуть из-под его безвольной руки, пока он стонет от боли.

— Ты, блять… блять… я тебя убью! — кричит он у меня за спиной, но я уже бегу к выходу. Если найду капитана или хотя бы других солдат, я буду в безопасности.

На заметку: никогда больше не оставаться наедине с Матвеем и его бандой. Никогда.

Мои мускулы визжат от усталости, а сапоги утяжеляют мой побег, но я все равно не перестаю бежать.

Как и тогда, я знаю, просто знаю, что моя жизнь зависит от того, как быстро и далеко я бегу.

Как только выход оказывается в пределах досягаемости, меня крепко тянут за затылок, отбрасывают назад и швыряют на пол, как старый ковер.

Стук доходит до костей, я стону и хватаюсь за болезненное место на руке. Ну, дерьмо. Она либо растянута, либо сломана.

У меня нет времени сосредоточиться, когда на меня падает тень. Я медленно смотрю вверх и вижу, что надо мной парит очень разъяренный Матвей, его головорезы идут за ним.

— Ты действительно облажался, маленький ублюдок, — он тянется ко мне, и прежде чем я успеваю уйти, он поднимает меня, яростно хватая мою куртку.

Материал рвется вверху, почти обнажая повязку на груди, и я впиваюсь ногтями в его руку, хватая все, что могу, из своей куртки, чтобы удержать ее на месте.

Впервые я рада, что надела свое боевое снаряжение поверх футболки и, следовательно, не буду полностью голой, даже если он порвет ее.

Но это поставило бы под вопрос повязку на моей груди.

Его ладонь обвивает мою шею, оказывая достаточное давление, чтобы перекрыть мне дыхание. Я хриплю, но воздух почти не попадает в мои легкие.

Мои ноги болтаются в воздухе, а другие солдаты насмехаются, смеются и хихикают. Матвей бьет меня спиной о стену и тянется к моим штанам.

— Давайте посмотрим на эти крошечные яйца.

Я дергаюсь, царапаюсь и кричу, но с моих губ слетает только навязчивый звук.

Каждый из головорезов Матвея хватается за конечность и приклеивает ее к стене позади меня, фактически не давая мне двигаться.

Матвей ухмыляется, увидев выражение ужаса на моем лице, затем медленно отпускает мою шею, чтобы посвятить все свое внимание моим штанам.

Пожалуйста, остановись, вертится у меня на языке, но, если я скажу это, нет сомнений, что они пойдут дальше. Они соблазнятся моим попрошайничеством и будут искушены доказать, что я действительно слаба.

— Иди на хуй, — рычу я, даже когда захлебываюсь, а последние мои надежды начинают скукоживаться и умирать.

Ответ Матвея — широкая улыбка.

— Но это ты, наверное, любишь брать его в жопу, содомит (устаревшее значение гомосексуала).

Я ухмыляюсь, желая — нет, нуждаясь — выколоть ему глаза за то, что он фанатичный мудак.

Матвей — это та самая ядовитая мужественность, которой не место здесь. Он считает, что мужчина должен быть мачо и не проявлять эмоций, иначе его заклеймят недочеловеком. Согласно его глупой, неосведомленной логике, быть геем — это тоже слабость. Так он и его друзья называли меня с тех пор, как я сюда попала.

Я не мужчина и не гей, но я все еще чувствую обиду от имени всех, кого Матвей заставил пройти через эту дискриминацию.

Быть женщиной в мире мужчин так же плохо.

Это одна из причин, по которой я постриглась и пошла в армию мужчиной. Мой дядя помог мне, подкупив судмедэксперта и нескольких других чиновников, чтобы они держали в секрете мой пол и помогли мне интегрироваться в это учреждение.

Если мой пол узнают, меня убьют. Все просто.

Теперь, если Матвей, из всех людей, обнаружит эту часть информации, мне пиздец.

Я толкаюсь всем телом вперед в последней отчаянной попытке освободиться, но это только заставляет их крепче сжимать мои конечности.