Я стону и делаю второй круг. Я толкаюсь и двигаюсь против людей, чувствуя, что весь мир у меня под рукой.

Мое плечо проскальзывает мимо парня, но, прежде чем я успеваю сунуть пальцы в его задний карман, парень разворачивается, его рука обхватывает мое запястье и держит его между нами. Моя голова резко поднимается, и я встречаюсь с его темными бурными глазами.

Он прижимает меня к себе, его взгляд непоколебим, и в одно мгновение по моему телу начинает пробегать озноб. Я не могу не задаться вопросом, был ли это водитель Escalade, который выбил из меня дыхание одним своим взглядом.

Я тяжело сглатываю, кажется, секунды тикают, пока он держит меня, или, может быть, мне просто кажется, что это целая вечность. Все остальное исчезает, так как все, на чем я могу сосредоточиться, это его глаза. Я даже не могу сказать, как выглядят его волосы, только то, что длинные черные пряди падают ему на глаза, и, судя по тому, как мне приходится наклонять голову, чтобы встретиться с его свирепым взглядом, я осмелюсь сказать, что этот парень настолько высокий, как и они.

Невозможно сказать, о чем он думает, но что-то мне подсказывает, что он может читать мои мысли, как будто слова написаны у меня на лбу, как татуировка.

Проходит не менее тридцати секунд, каждый из нас застревает в моменте, прежде чем он, наконец, отпускает мое запястье и отворачивается. Я, спотыкаясь, отступаю на шаг, глядя на его широкие плечи, когда он мгновенно отпускает меня. Его друзья стоят рядом с ним, но я как завороженная, застреваю на нем, затаив дыхание, пока кто-то не врезается в меня и не заставляет отреагировать. Последнее, что я хочу делать, это есть грязь перед богатыми детьми, которых я, без сомнения, увижу завтра в школе.

Спотыкание вытаскивает меня из транса, и я, не оглядываясь, пробираюсь к краю вечеринки, туда, где люди более рассеяны и шум не такой громкий. Я падаю на траву, припарковав свою задницу рядом со старым надгробным камнем, и на секунду дышу.

Кто, черт возьми, был этот парень? Наверняка это тот же парень из Escalade или, по крайней мере, один из них.

Я не могу сопротивляться тому, чтобы протянуть руку и провести рукой по покрытому мхом камню, чтобы прочитать, что там написано. Джанет Мустафф утонула в 1978 году, и ей было всего 37 лет. Я вздохнула.

— Что ж, Джанет, — бормочу я, вытаскивая пачку наличных, которую мне удалось собрать за последние полчаса. — Надеюсь, вы не возражаете, что я сижу с вами, но, честно говоря, не похоже, чтобы кто-то делал это в последнее время. Кто, черт возьми, вообще должен присматривать за этим местом? Они делают дерьмовую работу по поддержанию чистоты.

Сказав это, я бросаю взгляд на надгробную плиту рядом с ее могилой и вытираю о нее руку, прежде чем прищуриться, изо всех сил пытаясь прочитать, что там написано, но, когда я это делаю, мое сердце разрывается. Джон Мустафф умер в 1981 году от одинокого сердца. Ему было всего 42 года.

Я заканчиваю чистить их надгробия и снова смотрю на Джанет.

— Ну, по крайней мере, вы есть друг у друга, — говорю я ей, зная, что даже после смерти у нее есть гораздо больше, чем у меня. Я вздохнула и снова принялась считать деньги.

— Разговаривать с мертвыми? — спрашивает позади меня низкий голос.

Мои глаза расширяются, и я запихиваю деньги в лифчик, прежде чем развернуться и посмотреть на парня, который медленно приближается ко мне, подняв руки, как будто говоря мне, что он не причинит мне вреда.

Я встаю и смотрю ему в лицо, когда он приближается.

— Кто ты? — спрашиваю я, мои глаза сузились, когда я пробегаю пальцами по кастету, проверяя, надежно ли он на месте.

Парень кивает в знак приветствия, и чем ближе он подходит, тем легче разглядеть его грязные светлые волосы и глубокие карие глаза.

— Меня зовут Нокс, — ворчит он, вытаскивая сигарету. — Но я думаю, что лучше спросить, кто ты, черт возьми, такая? Я не видел тебя раньше.

— Неужели так важно, кто я?

Он усмехается.

— Ну, после того как ты так легко вынула из моего заднего кармана стодолларовую купюру, да, думаю, я сделаю своим делом познакомиться с тобой.

Ах, бля.

Мои глаза расширяются, и я начинаю качать головой.

— Я… я не…

— Расслабься, — смеется он. — Забирай наличные. Мне они не нужны. Думаю, меня просто больше интересует, как ты смогла так легко их забрать. Я наблюдал за тобой, знаешь ли, — говорит он мне, зажигая сигарету. — Ты почти всех ублюдков на этой вечеринке обокрала. Ты хорошо поработала?

Я прищуриваюсь, гадая, могу ли я ему доверять, но, когда он протягивает мне пачку сигарет и предлагает одну, я решаю, что он не так уж плох. Я курю, а он держит зажигалку, и легким движением пальца перед моим лицом появляется огонек. Я наклоняюсь к нему и глубоко вдыхаю, прежде чем выпустить облако дыма.

Я пожимаю плечами и смотрю на вечеринку.

— Я не знаю. У меня еще не было возможности посчитать.

Нокс поджимает губы и смотрит на меня, медленно кивая, как будто он впечатлен.

— Почему?

— Что почему?

Он делает шаг ближе, все еще пытаясь понять меня, но никогда не сможет. Я загадка для себя, даже я не могу разобраться в этом дерьме.

— Почему ты должна воровать? Я видел байк, на котором ты каталась по городу, и это дерьмо недешевое. Понятно, что деньги тебе не нужны.

Я поднимаю бровь.

— Наоборот, — говорю. — Я выиграла этот байк в пари и сделала все возможное, чтобы он был в отличном состоянии. Я не местная. Если я не краду деньги, я не ем.

Он ухмыляется, как будто моя борьба его забавляет.

— Ты когда-нибудь слышала о работе?

Я качаю головой.

— Ты когда-нибудь слышал о приемном ребенке? Меня увезут, и я потеряюсь в системе еще до того, как смогу заполнить заявку. Нет никакого смысла. Иногда ты должен делать то, что должен, даже если это означает украсть стодолларовую купюру у ничего не подозревающего богатого ребенка вроде тебя.

Нокс смеется, и его глаза блестят, как будто он только что решил провести остаток ночи, пытаясь понять меня.

— Ладно, наверное, я осудил тебя слишком рано, — говорит он мне. — Просто сделай себе одолжение и не кради у Карвера и его парней. Они разорвут тебя и когда я говорю, что они не такие снисходительные, я действительно имею это в виду. Будь осторожна.

Я смотрю на него, нахмурив брови, поскольку я чертовски уверена, что как будто только что ударила всех присутствующих, хотя у меня есть ощущение, что я знаю, кого он имеет в виду.

— Кого? — спрашиваю я, а мой желудок урчит, требуя внимания. Моя рука падает на живот, когда он начинает болеть.

— Детка, что это было за хрень? — Нокс смеется, его глаза широко раскрыты, когда он смотрит на меня в ужасе. — Это был твой желудок? Святое дерьмо, девочка. Когда ты в последний раз ела?

Я пожимаю плечами, мой разум пытается вернуть меня в прошлое.

— Я не знаю. Кажется, я съела половину яблока за обедом.

Он качает головой и вытаскивает телефон, прежде чем нажать несколько кнопок.

— Какую пиццу ты закажешь?

— Что? Почему?

— Почему, — усмехается он. — Почему ты думаешь? Я заказываю тебе пиццу. Почему, черт возьми, ты плохо ешь?

Я качаю головой и начинаю пятиться от него.

— Нет, — говорю я. — Не беспокойся. Я не позволяю случайным парням на вечеринках делать мне одолжения, потому что в девяти случаях из десяти они хотят взамен то, чего я не хочу давать.

— Расслабься, детка. Я закажу тебе чертову пиццу, и на этом все. Кроме того, ты уже украла мои деньги. Ты можешь притвориться, что пицца для меня, и украсть ее тоже, если это сделает тебя счастливой, но в любом случае, ты поешь, прежде чем уйти отсюда сегодня вечером.

Я вздохнула и сдалась. Мой желудок слишком сильно болит, чтобы продолжать эту дерьмовую игру отрицания. Я должна просто взять раздаточный материал и покончить с этим. Кроме того, учитывая, что Айрин и Курт не пускают меня на кухню, кто знает, когда я буду нормально есть в следующий раз.

— Хорошо, — говорю я ему, когда он заканчивает с телефоном и кладет его обратно в карман. — Между прочим, меня зовут Уинтер, а не детка, и я не могу позволить тебе купить мне пиццу и при этом сохранить свои деньги. Это просто кажется… неправильным.

Он качает головой, когда клуб дыма летит мне в лицо.

— Приятно познакомиться, Уинтер. Твоя пицца будет здесь в десять, — говорит он мне. — Поверь мне, я не буду скучать по деньгам. Просто держи их, но ты должна пообещать, что потратишь их так же, как и я. Это справедливо.

Он кивает в сторону группы, указывая мне присоединиться к нему, и по какой-то неизвестной причине я обнаруживаю, что следую за ним.

— Ах, да? — я спрашиваю. — И как это?

Нокс ухмыляется и смотрит на меня с ебанутой ухмылкой.

— Наркотики, алкоголь и секс.

Я закатываю глаза, задаваясь вопросом, нашла ли я своего первого друга в этом дерьмовом заоблачном городе.

— Ты такой мудак, — говорю я ему, когда мы вливаемся в толпу.

— Другого пути быть не может, — говорит он мне, прежде чем схватить меня за руку и потащить к кучке пьяных парней, которые выглядят как неприятности. — Теперь у нас есть десять минут, чтобы тратить их впустую, научи меня, как красть так, как ты.

Я не могу не смеяться.

— Хорошо, но я предупреждаю тебя. Это прекрасное искусство, и, если тебя поймают, я не имею к этому никакого отношения.

Нокс смотрит на меня с широкой улыбкой.

— Имею в виду.

Я не могу не смеяться над волнением в его глазах, и во второй раз за сегодня я ловлю себя на мысли, что, возможно, этот богом забытый город может предложить больше, чем я думала.