Когда мужчины встают, я опускаю козырек шлема и наклоняюсь вперед, чтобы схватиться за руль. Моя рука нажимает на педаль газа, и, словно молния, мой Ducati летит по улице, оставляя после себя лишь беспорядок и чертовски хороший урок.

Мой Ducati мчится по улицам Рейвенвуд-Хайтс мимо массивных стеклянных городских зданий. Я вижу свое отражение, когда пролетаю мимо каждого здания, искаженного и резкого, и улыбка играет на моих губах. Назовите меня эгоистичной сукой, но нет ничего лучше, чем видеть себя на байке. Изгиб моей задницы состоит только из кожи, когда я наклоняюсь вперед и хватаюсь за руль своими высокими ботинками, которые предупреждают ублюдков не связываться со мной. То, как моя укороченная майка развевается на ветру, демонстрируя мой подтянутый живот, и мой черный шлем с уродливым изображением черепа сбоку. Я люблю это. Мне нравится все в том, кто я есть, кроме одной большой вещи.

Я одна из многих приемных детей, желающих быть где угодно, только не там, где они есть.

Я прыгала из дома в дом с тех пор, как родилась. Забавно, как легко тебя можно вернуть домой, когда ты невинный ребенок, у которого нет ничего, кроме милых кудряшек, больших розовых щечек и улыбки, которая могла бы покорить сердце любого приемного родителя. Но как только ты достигнешь этого ужасного подросткового возраста и окажешься в большем количестве проблем, чем кто-либо имеет право быть, тебя снова и снова отталкивают, забывают и ненавидят. Я даже не могу сосчитать, в скольких домах и школах я побывала. Но что я точно знаю, так это то, что это моя последняя.

Через два месяца мне исполнится восемнадцать, и тогда я буду свободна. Я выйду из системы и смогу построить свою жизнь. Хотя я на самом деле не знаю, что произойдет, потому что, чтобы что-то сделать из себя, мне нужно окончить школу, и я могу гарантировать, что эти ублюдки, с которыми я сейчас живу, вышвырнут меня, как только закончатся их чеки. После этого поступить в другую школу с моим послужным списком будет практически невозможно.

Это должна быть моя последняя школа. Я должна заставить это работать… как-то.

Я приехала в этот дерьмовый городок три дня назад, а завтра я начинаю учиться в Академии Рэйвенвуд-Хайтс. Несколько лет назад мысль о том, чтобы пойти в новую школу, была чертовски пугающей, но сейчас это больше похоже на обычное утро понедельника.

Не знаю, как мне удалось попасть сюда. Должно быть, были натянуты какие-то серьезные ниточки. Эта школа для богатых детей, и в последний раз, когда я была зачислена в подобное место, у них была какая-то дерьмовая программа общественных работ, куда брали менее удачливых учеников. Я уверена, что это будет та же самая сделка, а это значит, что с самого начала я получу их сочувствующие взгляды и ехидные комментарии.

Я не могу ждать. Это будет взрыв… нет.

Хотя я не могу сказать, что она чем-то отличается от любой другой школы, в которой я была. Я всегда была «бедной приемной девочкой» или «проблемной девочкой», которую нужно держать подальше. Куда бы я ни пошла, всегда одно и то же. Нет смысла пытаться очистить мое имя, потому что по большей части это правда. Родители других детей боятся меня. Они не хотят, чтобы я тусовалась с их драгоценными малышами, они не хотят, чтобы я ладила с их сыновьями, они просто хотят, чтобы я ушла, но трахни их. Я здесь не для того, чтобы произвести впечатление на других людей. Я здесь, чтобы закончить школу и выбраться отсюда.

Становится поздно, и вместо того, чтобы отправиться прямо из ада в свой восемнадцатый дом, я делаю крюк. Длинный путь означает, что я избегу неизбежного бреда от Айрин и Курта. Они ненавидят меня, но мне все равно. Я тоже их ненавижу. Они придурки. Между нами, как будто заключено молчаливое соглашение. Я держусь подальше от них, и в конце месяца они обналичивают чек. В любом случае, прошло всего два месяца, что только показывает, насколько они отчаянно нуждаются в деньгах. Если бы Курт не был так зависим от алкоголя, а Айрин отошла от игровых автоматов, они, вероятно, не оказались бы в таком положении. На самом деле, я даже не знаю, как они оказались в таком положении. Конечно, должен быть красный флаг напротив их имен.

Не могу поверить, что уже три дня живу с ними. Будет тяжело, но я бывала в ситуациях и похуже.

Ducati наконец увозит меня из города вглубь Рейвенвуд-Хайтс. Я прибавляю газу и превращаю ревущий двигатель в мягкое гудение. Кругом дома, и мне совсем не хочется ночевать за решеткой из-за жалоб на шум. Эти богатые люди могут быть мудаками, и они, не колеблясь, попытаются преподать мне урок о нарушении их покоя. Такие дети, как я, которые не могут позволить себе бороться с правовой системой, становятся идеальными мишенями, и эти богатые засранцы получают от этого удовольствие.

Я оглядываюсь, пытаясь привыкнуть к своему новому окружению, когда сзади меня подкрадывается черный внедорожник. Я смотрю в свои зеркала, прежде чем незаметно оглянуться через плечо, понимая, что это Escalade — и чертовски сексуальный. Я девушка, которая любит автомобили. Таких девчонок не так уж много, но, когда автомобили, байки, лодки и все, что имеет мотор, является формой побега, которая может увести меня от всей этой ерунды, я склонна сильно и быстро падать. Вот почему я люблю свой мотоцикл, как будто это мой первенец.

Не желая быть сбитой на дороге, я отхожу в сторону, чтобы позволить Escalade проехать, и, когда он это делает, я не могу не блуждать по нему глазами. Окна затемнены, настолько темны, что я уверена, что это незаконно, но в этом внедорожнике есть что-то такое, от чего невозможно отвести взгляд. По моей коже пробегает дрожь, и что-то кричит мне, что люди внутри этой машины пристально наблюдают за мной. Я ни хрена не вижу, но чувствую, как их тяжелые взгляды пронзают меня, как самые острые ножи, прямо сквозь мою душу.

Передо мной проезжает Escalade, и я не отстаю от него, сижу ему на хвосте и следую за ним по улицам. Я знаю, что не должна. Ощущение ползания мурашек по моей коже — это большой знак, говорящий мне, чтобы я немедленно пошла на хуй и тащила свою задницу домой. Но я не могу.

Я еду вместе с ним, прохожу каждый поворот, каждую прямую. Мы подъезжаем к светофору, и, как и тогда, когда он проезжал мимо меня, я снова чувствую их взгляды.

Свет загорается зеленым, и я следую за Escalade еще за один угол, пока он не подъезжает к кладбищу. Мои брови хмурятся. Кто, черт возьми, ходит на кладбище в это время ночи? Я медленно крадусь за ним, сохраняя некоторое расстояние между нами. Я смотрю, как он едет по кладбищу, и когда я ползу вперед за угол, я, наконец, вижу его.

Это чертова вечеринка.

Машины выстроились вдоль улиц, люди зависли, смех, визги, выпивка, пока богатые дети Рейвенвуд-Хайтс тратят всю ночь напролет.

Ухмылка растягивается на моем лице. Это самая отвратительная вечеринка, которую я когда-либо видела. Тусоваться на кладбище и напиваться до чертиков ужасно, но это полностью моя сцена. Я подкрадываюсь немного вперед, но играю умно. Я не знаю этих людей, и после того чувства, которое я испытала от людей в той машине, может быть, это не то место, где мне следует тусоваться сегодня вечером.

Я останавливаю свой Ducati, скользя в тень, отбрасываемую массивным каменным ангелом на вершине гробницы. Я выключаю свет и сижу, наблюдая, зная, что меня не увидят.

Escalade переезжает через бордюр и прорывается сквозь тусовщиков, и я не могу не задаться вопросом, кто же это, черт возьми, это. Секундой позже я смотрю, как машина останавливается, и толпа мгновенно стягивается ближе, как будто люди внутри — знаменитости.

Все четыре двери открываются, и когда из машины выходят четверо парней, мое сердце бьется быстрее, чем когда я смотрела на этих пятерых парней в переулке. В темноте ночи, покрывающей кладбище, почти невозможно разглядеть их черты, но ясно как день, что эти парни что-то значат здесь.

Водитель закрывает за собой дверь, и когда девушки стекаются к нему, он смотрит в мою сторону, его взгляд пронзает мой, но это невозможно. Он никоим образом не сможет увидеть меня в тенях, но каким-то образом видит, и по какой-то причине меня тянет к нему, как мотылька к огню.

Я резко втягиваю воздух, когда один за другим к нему присоединяются трое других парней и все смотрят в мою сторону, от их взглядов невозможно дышать.

Кто, черт возьми, эти парни?

Беда. Вот кто они.

Не желая ввязываться в эту чушь еще до того, как я пойду в школу, я разворачиваю байк. Только когда я прохожу полпути по улице, я снова включаю свет и, наконец, снова могу дышать.

Не знаю, что это было, но, черт возьми, я заинтригована. Мне нужно знать, кто эти парни, и я не позволю ничему встать у меня на пути.

Я не думала, что это возможно, но Рейвенвуд-Хайтс просто стал интересным.