ПРОЛОГ

Тринадцать лет назад...

— Скарлетт, проснись. — Туман сна пытается очистить мой разум, но я борюсь с ним, несмотря на голос матери, требующий обратного. Я поглубже зарылась в ее одеяло, вдыхая аромат кофе и ее гуля для душа, позволяя утешительному запаху вернуть меня в мои сны.

Мне снилась страна, полностью состоящая из конфет. Это был шедевр Вилли Вонки — трава из лакрицы, табуретки из жевательной резинки, дома, построенные из шоколадных досок, и дороги из затвердевшего сахара.

Мой желудок скрутило от голода, знакомая жажда охватила меня и я хотела вернуться в свою мечту, где я могла поглощать столько сладостей, сколько захочу, не обращая внимания на постоянные предупреждения мамы.

Знаю, что она права, что весь сахар однажды испортит мне зубы. Она всегда права. Однако я не могу заставить себя бросить. Не тогда, когда любишь что-то так, как я люблю конфеты.

У меня так со многими вещами.

— Скарлетт Лира Эббот! — Я чувствовала ее холодные пальцы на своей руке, пробирающие меня до костей. Но не только ее прикосновение заставило мурашки пробежать по моей коже. Это был ее тон голоса. Она никогда не называла меня полным именем. Никогда.

Срочность. Страх. Паника.

Я открыла глаза, чувствуя, в глубине моего желудка, что что-то не так. Это был не ее строгий голос, когда я не хотела вставать с постели на уроки, и не строгий тон, которым она говорила, когда я отказывалась расчесывать свои грязные кудри. Все было по-другому.

Моя рука ковыряется в глазу, стирая сон с моего затуманенного сознания, когда я сажусь и громко зеваю. Солнце еще не взошло; белые лучи света от луны пробиваются сквозь окно спальни. Слишком рано, даже для моей мамы, которая, как я слышу, ходит по дому незадолго до появления солнца, кормя Свирла и Мокку, двух питонов, которых мама оставила себе, получив их в лаборатории из приюта по спасению животных. Они оба были слишком истощены и подвергались жестокому обращению, чтобы заниматься с ними, поэтому она принесла их домой.

К сожалению, мне не разрешалось играть с ними, но иногда, когда она не смотрела, я проводила пальцами по чешуе Свирла, почесывая макушку ее ромбовидной головы. Она была гораздо добрее Мокки, который пытался ударить меня в тот единственный раз, когда я сунула палец в его клетку.

— Что случилось, мама? — шепчу я, мой тоненький голосок все еще скрыт сном, несмотря на открытые глаза.

— Думаю, что есть...

Скрип.

Слова замирают на ее губах, когда тяжесть чьих-то шагов вдавливается в половицы коридора. Викторианский классический дом, в котором я выросла всю свою жизнь, стоял здесь с момента основания города, и моя мать переделывала только то, что было необходимо. Ей нравится сохранять историю дома. Я же, напротив, ненавижу, когда двери скрипят от каждого дуновения ветерка, а вода нагревается вечно.

Мои брови сходятся вместе, когда я смотрю в сторону двери ее спальни. — Мама?

Страх в моем голосе пугает меня, но не так сильно, как страх, который излучает моя мать. Ее руки обхватывают мои, срочно стаскивая меня с кровати. Я думаю, она может взять меня с собой, чтобы посмотреть, что происходит за пределами комнаты, но вместо этого она тянет меня к шкафу.

— Скар, мне нужно, чтобы ты спряталась, хорошо? — Ее зеленые глаза отражают мои собственные, она старается оставаться спокойной, но я вижу, как она нервничает. — Оставайся в шкафу и не выходи, пока я не приду за тобой, хорошо? Я просто хочу убедиться, что все в порядке. Возможно, это просто животное, которое забралось внутрь.

Я чувствую, как материал ее одежды касается моей спины, когда она толкает меня дальше в темное пространство шкафа. Мои глаза начинают гореть от непролитых слез, вода затуманивает мое зрение, когда я смотрю на маму.

— Но мама, как же...

— Все будет хорошо, Скарлетт. Я обещаю. Просто оставайся здесь и я вернусь через секунду.

Я не могу объяснить это. Не знаю, с чего начать, но я чувствовала ложь. Даже если она, вероятно, верила, что вернется, что это был просто енот или опоссум, забредший через собачью дверь, я не верю. Что-то не так. Как будто я знаю, что она не вернется ко мне, и что бы я себе ни говорила, это чувство не покидает меня.

Мое сердце начинает болеть, мучительно и настойчиво, как будто кто-то бьет по органу тяжелым молотком. Она — все, что у меня есть, — мы против всего мира. И только эта мысль заставляет меня вцепиться в ее руку, не позволяя ей уйти.

Я знаю, что если отпущу ее, она не вернется. Слезы текут по моим щекам, соленый вкус капает мне в рот.

— Мама, я... — Я кричу, боясь своего голоса, не зная, как объяснить ей, что я чувствую. — Мне страшно. Не надо... — Я задыхаюсь от эмоций в горле. — Не оставляй меня.

Ее взгляд смягчается, когда ее рука ложится на мою щеку, нежно обнимая своими холодными ладонями. Я прислоняюсь к ее прикосновению, стремясь к комфорту, который приходит от близости с ней. В погоне за комфортом, в котором нуждаются все маленькие девочки от своих матерей.

— Не бойся, Скар. Все будет хорошо, — бормочет она, наклоняясь, чтобы поцеловать меня в лоб, — Я люблю тебя, сладкая девочка.

У меня нет возможности сказать ей, чтобы она осталась, попытаться описать, что я чувствую, чего на самом деле боюсь. Она отходит от шкафа, закрывая дверь так, что остается только маленькая щель, через которую я могу заглянуть.

Я кладу руку на грудь, потирая грудину, пытаясь снять пульсирующую боль, но мне ничего не помогает. Мои маленькие руки тянутся вверх, нащупывая ткань ее одежды надо мной, и я в отчаянии стягиваю с вешалки один из ее свитеров.

Обернувшись вокруг мягкого, плюшевого материала, как одеяло, я пытаюсь успокоиться и прижимаю рукав к носу, вдыхая ее знакомый запах, готовая на все, лишь бы избежать этого чувства внутри меня.

Через щель в двери я наблюдаю, как она накидывает халат на свою высокую фигуру, надежно завязывая ленту на талии, прежде чем подойти к двери. Луна отражается от темных деревянных полов, следуя за ней, как прожектор. Я задерживаю дыхание, готовясь увидеть, как она исчезнет в коридоре, но она не успевает даже взяться за ручку.

Дверь открывается небрежно, как будто ее толкнул легкий порыв ветра.

Но это был не ветер.

Или ночное животное, забредшее в наш дом.

Нет, причина скрипа половиц — исключительно человеческая. Высокая, требовательная фигура, занимающая все пространство в дверном проеме. Лунный свет падает на лицо незваного гостя, отражаясь от его челюсти, которая, кажется, сделана из камня. Может быть, это потому, что я такая маленькая, но я могу поклясться, что ему пришлось пригнуться, чтобы пройти дальше в спальню.

Чувство в моем нутре не было просто чувством. Это был он. Я чувствовала это всеми своими костями.

Я чувствую, как его присутствие проносится по комнате, просачиваясь в шкаф вместе со мной. От его существа исходит зловещий, туманный туман, он стелется по полу, пропитывая комнату страхом.

Несмотря на то, что я молода, мне осталось несколько месяцев до восьми лет, я все еще наблюдательный ребенок. Поэтому я знаю, что он здесь не для чего-то хорошего. Слово «хороший» имеет кисловатый вкус во рту, когда я смотрю на него через щель, как будто ему противно находиться с ним в одном предложении.

В этом человеке нет ничего хорошего. Вообще ничего.       

— Что... — Сильный от природы голос моей матери кажется приглушенным, лишенным ее обычного авторитетного обаяния.

Мужчина приподнимает одну темную бровь, глядя на нее с таким бесстрастным лицом и я не могу представить, что он умеет проявлять какие-либо эмоции. Никогда не видела человека с такими пустыми чертами лица. Такое беспристрастное выражение лица, учитывая, что он только что ворвался в мой дом и имеет наглость просто стоять и смотреть на мою мать, как будто только что увидел ее проходящей мимо в продуктовом магазине.

— Что я здесь делаю? — спрашивает он. — Я подумал, что пора бы познакомиться с малышкой Скарлетт, раз уж у нас все так серьезно. Ты ведь теперь знаешь мой секрет, Фиби?

Смятение захлестнуло меня, столько вопросов крутится в голове, от которых кружится голова. Я никогда не встречала этого человека и даже не видела его лица. То есть, я на домашнем обучении, поэтому большую часть времени провожу здесь, но я выхожу в город с мамой, и все равно никогда его не видела. Но он знает мое имя — он знает мою маму.

— Скарлетт здесь нет, так же, как и тебя не должно быть здесь, Генри. Понятия не имею, о чем ты говоришь. Секрет? — Ее голос ровный, когда она делает шаг назад от него, но я все еще слышу в нем колебания, неуверенность. — Я говорила тебе на днях, что все кончено, мы просто слишком разные. У твоей семьи есть ожидания, и я не собираюсь быть их частью.

Почему она не рассказала мне о нем? Она с ним работает? Они друзья? Я думала, что познакомилась со всеми ее друзьями и коллегами, что знаю все о своей матери, но, похоже, у нее тоже есть секреты, о которых не знала даже я.

От звука, с которым он щелкает языком, у меня по позвоночнику пробегает холодок. Маленькие мурашки пробегают по моим рукам, и я еще сильнее втягиваю в себя запах свитера, плотно обхватывающего меня.

— Ты помнишь, что я сказал тебе, когда впервые встретил тебя, Фиби? — спрашивает он, подходя ближе к маме, заполняя ее пространство, как будто он там принадлежит. — Я ненавижу лжецов, и ты обещала, глядя на меня своими большими зелеными глазами, что ложь — это последнее, что ты когда-либо сделаешь со мной.

— Я не...

— Ты также знаешь, что у меня есть друзья. У моей семьи есть друзья. Так что если бы ты зашла в местный полицейский участок и написала заявление, о чем-то, что видела, как я делаю, я бы знал об этом. Но ты же этого не сделаешь, правда, Фибс? — То, как он наклоняет голову, заставляет ее вздрагивать, словно он читает каждое ее движение, каждый вздох.