Мое горло дернулось, когда она расстегнула ее, а затем протянула руку, чтобы расстегнуть мою рубашку у шеи, отстегнула пуговицы до середины, а затем прикоснулась пальцем к моей груди, чтобы она могла написать слова, которые хотела.

Мой взгляд был прикован к ней, пока ее кончики пальцев рисовали линии на моей плоти, и я был настолько захвачен ощущением ее кожи на моей, что даже не обратил внимания на слова.

— Прости, — пробормотал я, когда она выжидающе посмотрела на меня, и прочистил горло, сопротивляясь желанию прикоснуться к ней. — Я не уловил это.

Она разочарованно хмыкнула, поднялась на колени и перекинула ногу через меня, устроившись на мне, и мое сердце подпрыгнуло от удивления. Она бросила на меня строгий взгляд, затем снова начала выписывать слова, на этот раз медленнее, чтобы убедиться, что я их уловил, похоже, не понимая, что ее прикосновения ко мне в таком положении, когда она сидит у меня на коленях, делают концентрацию почти невозможной. Но каким-то образом я заставил себя сделать это.

«Я чувствую себя так, словно один из прутьев моей клетки только что сломался».

Моя улыбка расширилась, и она тоже улыбнулась, эта искренняя вспышка счастья промелькнула на ее лице и заставила меня перевести дух. В этот момент я увидел девушку, которой она могла бы стать, а возможно, и была. И у меня защемило сердце при мысли о том, сколько боли и страданий она пережила, чтобы почувствовать эту радость только в смерти.

— Мы сломаем их все, куколка, — пообещал я ей. — Как только я удостоверюсь, что ты в безопасности, я отправлюсь в их гребаную крепость и разорву их всех на части. Я принесу тебе их куски, завернутые в банты, и буду радоваться каждому мгновению агонии, которое я вырву из их плоти.

Она прикусила нижнюю губу от моих слов, ее глаза загорелись голодным огнем, и я знал, что она собиралась сказать еще до того, как ее пальцы коснулись моей кожи.

«Я хочу это увидеть».

— Это небезопасно, — пробормотал я, и она нахмурилась, яростно покачав головой.

«Мне это нужно».

Я тихо вздохнул, и ветер прошелестел вокруг нас, разметав пряди багровых волос по ее лицу.

Я протянул руку, чтобы поймать их, заправил за ухо и позволил своим пальцам задержаться на ее коже, и она не вздрогнула от моего прикосновения.

— Я понимаю это, куколка, — медленно сказал я. — Но… я просто не думаю, что смогу вынести, если ты окажешься так близко к опасности. Что, если что-то пойдет не так? Я буду в меньшинстве, у них есть оружие… если я умру, мне нужно знать, что ты далеко оттуда, что у них нет шансов поймать тебя снова, или…

Ее губы прижались к моим так нежно, что все, что я мог сделать, это замереть, запертый в невозможности этого прикосновения, в то время как тепло ее тела взывало ко мне на первобытном уровне.

Я застонал от голода, целуя ее в ответ, мои губы ласкали ее губы, поклоняясь им в нежном танце, и мне приходилось заставлять себя не сжимать челюсть, не убирать другую руку со спинки качающегося кресла.

Я боролся за то, чтобы быть нежным с ней, даже когда она углубила поцелуй, ее язык скользнул между моих губ и разрушил все мои защитные механизмы, когда я встретил ее поцелуй своим.

Я чертовски болел по этой девушки, мое сердце колотилось так быстро, что казалось, будто я испытываю прилив адреналина. Она скользнула по моим бедрам, придвигаясь ближе ко мне, пока не оказалась прижатой к толстой длине моего члена, и я зарычал от желания.

Уинтер задохнулась, на мгновение прервав поцелуй, и посмотрела в мои глаза, эти яркие зеленые глаза были видны даже в темноте. Она вновь сдвинулась на моих коленях, и с ее губ сорвался горловой стон, говоривший о том, что ей нравится это ощущение.

— Черт, — вздохнул я, пытаясь найти хоть дюйм самоконтроля, но я был уверен, что только что потерял его, и, когда она закрутила бедрами, прижимаясь к моему члену, я сорвался.

Я потянул ее за челюсть и притянул к себе для очередного поцелуя, впитывая ее вкус, когда я перестал сдерживаться и просунул свой язык в ее рот. Моя вторая рука легла на ее бедро, и я схватил ее за плед, вновь прижимая ее к себе, выгибая собственные бедра, так как от ощущения того, что она так прижимается ко мне, я практически задыхался.

Прошло так чертовски много времени с тех пор, как ко мне прикасался другой человек, что я чувствовал, что изголодался по этому. Как будто я нуждался в этом больше, чем когда-либо мог себе представить.

Мои ноги стояли на деревянном полу, но сиденье все еще раскачивалось под нами, подталкиваемое нашими извивающимися телами.

Ее холодные руки скользнули под мою рубашку, и она застонала мне в рот, исследуя равнины моей груди, лаская мои шрамы, когда находила их, и посылая дрожь удовольствия по мне.

Щетина на моей челюсти царапала ее мягкую кожу, а я вдыхал ее, пожирал ее, поглощал ее. И то, как она целовала меня, говорило о том, что она чувствует то же самое. Что она не может насытиться этим, что она нуждается в этом так же, как и я.

Когда она продолжила извиваться на моих коленях, я почувствовал, что моя сдержанность ломается, что мое желание к ней пересиливает все вполне разумные причины, по которым я должен был это прекратить. Но каждое движение ее бедер, прикосновение ее языка, вкус ее души заставляли меня забыть обо всем этом.

Я резко встал, обхватив ее задницу обеими руками, и потянул за собой.

— Ты должна сказать мне остановиться, если это зайдет слишком далеко, куколка, — прорычал я ей в рот, неся ее к двери. — Оттолкни меня, покачай головой, ударь меня, как бы ты ни хотела это сказать…

Она заставила меня замолчать, снова поцеловав меня, и я с силой распахнул дверь, занося ее в хижину.

Мое сердце болезненно билось о грудную клетку, и я захлопнул за нами дверь, прежде чем закружить ее и прижать к себе.

Я почти спросил, все ли с ней в порядке, но она крепко сжала ноги вокруг моей талии, притягивая меня ближе, снова покачивая бедрами, и застонала от ощущения моего члена между ее бедер, даже если нас разделяла одежда.

— Ты как гребаный сон, воплощенный в жизнь, — прорычал я, опуская рот к ее шее, покрывая поцелуями ее плоть и захлебываясь от вырвавшегося у нее вздоха удовольствия.

Она сбросила куртку с моих плеч, и мне удалось полностью стянуть ее, стащив с нее и плед.

Я скользнул рукой по ее телу, нащупал ее грудь под клетчатой рубашкой и зарычал, когда нашел ее сосок, напрягшийся под тканью.

Она застонала еще громче, когда я стал дразнить ее, изголодавшись по этим ощущениям, дрожа от прикосновений моей кожи к ее.

Я никогда не хотел девушку так, как хотел ее в этот момент. Мне никогда не хотелось удовлетворить и порадовать кого-то так, как это было с ней. В ее жизни было так много боли, так много тьмы, она заслуживала удовольствия. Бесчисленное наслаждение, целый гребаный океан, в котором можно купаться вечно.

Тайсон встал со своей кровати у стены и начал тихонько поскуливать, умоляя выйти, прижимаясь к моим ногам, а я изо всех сил старался его игнорировать.

Но большой ублюдок не сдавался, толкал меня сильнее и требовательно лаял.

Я хрюкнул на него, требуя, чтобы он, блядь, подождал минутку, когда он начал пятиться, словно мог просто лопнуть, если не пописает в ближайшее время.

Я вернул свое внимание ко рту Уинтер, целуя ее снова, и вдруг две большие собачьи лапы врезались мне в спину, когда он прыгнул на меня.

Уинтер засмеялась, разрывая наш поцелуй, и я выругался, глядя на обиженную собаку.

— Почему сейчас? — я зарычал на него, но он лишь вновь залаял, явно не желая ждать, пока мы закончим начатое.

Я опустил Уинтер на пол со стоном разочарования, и она отступила назад с румянцем на щеках, чтобы я мог выпустить его.

Тайсон ткнулся своим мокрым носом мне в руку, и я распушил его шерсть между пальцами, а затем потрепал его уши, прежде чем отпереть дверь, чтобы выпустить его на свободу.

Но вместо того, чтобы быстро облегчиться, он помчался прямо к деревьям и исчез в темном лесу.

Я выругался, свистнув, чтобы он вернулся, и прикрыл дверь своим телом, пытаясь защитить Уинтер от холодного потока воздуха, который пытался прорваться внутрь.

— Тайсон! — крикнул я, когда его лай эхом разнесся между деревьями.

У меня было серьезное искушение просто оставить его и вернуться к тому, чем я только что занимался, но тут из леса раздался резкий вопль боли, и страдальческий вой Тайсона разорвал воздух надвое.

— Черт, — выругался я, широко распахнув дверь, чтобы вновь выкрикнуть его имя.

Уинтер поспешила ко мне, взяла мою руку и начала что-то писать на моей плоти, но я не был достаточно сконцентрирован, чтобы понять это.

— Тебе нужно спрятаться, — приказал я, поймав ее пальцы своими и притянув ее обратно, в то время как вопли боли Тайсона продолжали раздаваться вокруг нас. — Возможно, это просто еще одно животное, но я не могу выйти туда, пока не буду уверен, что ты в безопасности.

Я отодвинул кровать в сторону, и Уинтер схватила плед, прежде чем опуститься в пространство под люком, ее широко раскрытые глаза испуганно смотрели на меня.

— Все будет хорошо, — пообещал я, когда адреналин забурлил в моих конечностях, а мой твердый член заныл с разочаровывающим чувством окончательности.

Я взял нож с кухни и протянул ей, прежде чем закрыть люк и скрыть его под кроватью.

Я поднял с пола куртку и накинул ее, затем схватил винтовку и выбежал в снег.

— Тайсон! — крикнул я, используя оставленные им следы, чтобы найти его, и его вой боли заставил меня бежать еще быстрее.

В этом мире у меня было не так уж много вещей, на которые мне было плевать, но эта собака была для меня как семья. Если бы с ним что-то случилось, я не знал, как бы я справился. Поэтому я бежал так, словно адский огонь был в моей заднице, и устремился к деревьям, чтобы спасти своего единственного друга.