– Ну, это как раз мне понятно, – говорит он, нервно хрустя суставами. – Вообще-то, нам нужно кое о чем поговорить.
И по его тону я сразу понимаю, о чем речь.
– Ты что-то узнал о родителях, верно?
– Этим утром мне звонила мама, но я не стал тебе говорить, потому что боялся сорвать поездку. Однако если мы не начнем говорить открыто, полагаю, наши отношения никогда не наладятся. Как думаешь? – спрашивает Дилан, хотя я не слишком страшусь разговоров о родителях. Киваю. А он сомневается, это видно по лицу. – Она хотела сообщить новости об отце. – Еще одна долгая пауза, после которой он как-то сжимается. – Он плох, Кайден. В смысле отец... его дела плохи.
Мне требуется взять перерыв в целую рекламную паузу, чтобы обрести способность говорить.
– Насколько плохи?
Освобождение.
Это именно то, чего ты хотел, не так ли?
Ты отвратительный человек.
– По-настоящему плохо, – отвечает Дилан, тяжело вздыхая.
Это странно, наверное, нам стоит заплакать, но глаза сухие. И сердце стучит точно так же, как прежде, и снова одолевает мысль, что, видимо, я стал плохим человеком, ведь ненормально ничего не чувствовать по отношению к человеку, который тебя растил. Но, к сожалению, это так.
Вообще ничего.
– Думаю, он умирает, – тихо сообщает Дилан.
И снова ничего.
Похоже, Келли ошибается, говоря, что я не раздавлен.