Глава 23

№165 Ответить на телефонный звонок, которого вы боялись.

Кайден

Неделя проходит без каких-либо крупных происшествий, и я думаю: может быть моя жизнь, наконец-то, нормализуется. Мои дни заполнены тренировками, учебой, Келли, работой, Келли, и тренировками. Мне нравятся мои будни, и я начинаю задаваться вопросом: а быть может Дилан прав, возможно пришло время отпустить все связанное с отцом. Двигаться дальше. Воспринимать футбол, как нечто принадлежащее мне. И совсем необязательно ассоциировать игру с ним.

Да, все идет отлично в этой штуке под названием жизнь до тех пор, пока не звучит чертов звонок.

Дело в том, что я так и знал, чувствовал, что в конце концов это произойдет. Но я не был готов к тому, кто сообщит мне новости. Может, знай я заранее, лучше бы подготовился.

Не определившийся номер должен был послужить предупреждающим знаком, но я работал над курсовой и был погружен в себя, отвечая на звонок.

Боже, как бы мне хотелось быть более собранным.

– Твой отец умер. – Звук голоса моей матери почти отвлекает от произнесенных ею слов.

– Откуда, нахрен, у тебя мой номер? – Я отпихиваю в сторону учебники и сажусь на нашу с Келли кровать. – Дилан дал его тебе? – Если это правда, то я очень зол. И расстроен.

Она издает гулкий смешок.

– Да, конечно. Как будто он способен на такое. Он считает, что, удерживая тебя подальше от нас, тем самым защищает.

Ее слова немного успокаивают меня, и я радуюсь, что Дилан не предавал меня. И немного злюсь на себя за сделанные моментально поспешные выводы.

– Ты можешь верить, чему хочешь, – произносит она, таким знакомым мне пугающим тоном. – Но не следует отрекаться от своей семьи.

– Я и не отрекался. Ты сама решила уехать, а я решил не принимать тебя обратно. – Я перекидываю ноги через край кровати, свешивая их на пол. – И благодаря своему выбору чувствую себя прекрасно – намного лучше, чем за всю свою жизнь.

– Ну, прости, что из-за нас ты так мучился. – Произносит она, но в ее словах нет ни капли извинений. Раздражение – да. Сожалений – нет. Повисает пауза, и мне кажется, что она ждет от меня подтверждения своим словам, чего я делать совсем не собираюсь. – Так или иначе, я сама хотела дать тебе знать, что теперь ты официально остался без отца.

– Ладно. – И снова я ничего не чувствую.

Ничего.

Пустая.

Холодная.

Оболочка вместо сердца.

За исключением того, что сердце у меня есть.

Оно еще бьется ради кого-то другого.

Ради людей, которые этого заслуживают.

Келли.

– Господи, Кайден, ты мог бы по крайней мере сделать вид, что эта новость тебя огорчила, – говорит она на удивление спокойным тоном для человека, у которого только что умер муж.

– Ага, что ж, полагаю, что я не такой хороший притворщик в отличие от тебя. – Опускаю голову на руку, желая забрать назад свои слова, такие грубые и злобные, каким мне быть не хочется. Но и заставить себя притворяться и реагировать в противовес своим чувствам, не могу.

– Как ты можешь так себя вести, – взрывается она. – Я воспитывала тебя, чтобы ты стал лучше. Растила тебя таким человеком, который хотя бы приедет и попрощается со своим отцом перед его смертью. Ты хоть понимаешь, как странно со стороны медперсонала больницы смотрелось, что ни один из его детей, так и не появился? – Для моей матери главное внешний антураж, ее девиз: пока окружающие считают, что все идеально, значит так оно и есть.

– Уверен, также ужасно, как для всего города выглядел мой арест. Или, когда меня упрятали в больницу из-за того, что я себя резал.

– Не могу поверить, что ты это говоришь.

– А мне не верится, что ты мне позвонила. – Я встаю с кровати и начинаю расхаживать по комнате, пытаясь направить бушующий во мне адреналин в здоровое русло. Я не собираюсь поддаваться эмоциям. Не стану этого делать. – Дилан мог бы меня проинформировать.

– Проинформировать? В голове не укладывается, что ты только что назвал смерть отца информацией. – Чуть ли не плача, произносит она. Мне следовало бы почувствовать себя ужасно, но не могу ради нее заставить себя выдавить подобную эмоцию. – После всего того, что он для тебя сделал, отдал заниматься спортом, покупал все в чем ты нуждался.

– Мама, в жизни существуют намного более важные вещи, чем материальные блага. И родителям важнее, покупать детям всякую фигню, говорить им слова любви, нежели колотить их или наносить удары ножом.

– Я ничего из перечисленного не делала. – Она старается говорить спокойно, но я слышу ее плач, она почти полностью потеряла над собой самообладание, чего я раньше никогда за ней не наблюдал.

Мне следует остановиться.

Я должен остановиться.

Но не могу.

– Нет, но ты и не мешала этому, – говорю, стиснув зубы, – что не уменьшает твоей вины.

– Мы не плохие родители! – истерически выкрикивает она, приводя тем самым меня в шок, потому что я честно не подозревал в наличии у нее хоть каких-либо эмоций. – Мы не... – Последние слова звучат так, словно она больше пытается убедить в них не меня, а саму себя.

Я больше так не могу. Плохая она мать или нет, не желаю быть человеком, приносящий другим боль. Не хочу уподобляться им. Не хочу нести на себе подобное бремя. Хочу все отпустить – освободиться. Поэтому я делаю выбор, который как я надеюсь, принесет мне свободу.

– Прости.

– За что?

– За то, что наговорил тебе все эти вещи... – Даже если они и правдивы.

– Хорошо. А теперь давай поговорим о похоронах отца и твоей помощи мне.

Я перестаю мерить комнату.

– Нет.

– Что? – Спросила она потрясено.

– Я не стану тебе в этом помогать.

– Но он твой отец...– Это самый лучший аргумент, который она могла привести, и смех, и грех. – И ты только что попросил прощения.

– Да, за то, что наговорил чудовищных вещей. – Говорю я, делая вдох сквозь боль, раздирающую мою грудь, сквозь начавшиеся проступать слезы. Я отпускаю, в ответ принимая то что есть. От всего этого я чувствую себя на грани. Но дело в том, что мне слишком многое приходится прощать, и меня беспокоит мой возможный срыв, когда наконец наступит время окончательного разрыва с прошлым – с ненавистью, болью, обидой. – Но не за те чувства, которые я испытываю. Я никогда не стану за них извиняться, и ни за что не буду помогать с похоронами.

– Значит, ты не приедешь. – Она продолжает лить слезы, но в ее голосе проглядывается злость.

– Возможно, еще не уверен. – Я встаю и, прежде чем выйти из комнаты, хватаю куртку и ключи от машины. – Сообщи Дилану детали и тогда он сможет передать их мне.

– Ты ужасный сын.

Единственное, что удерживает меня от перечисления отвратительных качеств, характеризующих ее, это:

1) Ей больно, и, хотя я презираю ее, не хочу уподобляться ей. И

2) Это не имеет значения; Она – мое прошлое, если решу там ее оставить.

И, пожалуй, так и поступлю.

– Думай, что хочешь. – Я рывком открываю входную дверь, уговаривая себя продолжать делать вдохи, продолжать заниматься своими делами. Двигаться вперед... двигаться вперед... шаг за шагом – и мне удастся с этим жить. – Я принимаю еще одно решение и прекращаю разговор, не предоставляя ей больше возможностей оскорблять и выводить из себя.

Направляюсь к машине, а затем еду в том направлении, который вполне вероятно является самым лучшим выбором когда-либо сделанным мной.