В стороне Разгуляевки опять загрохотали раскатистые взрывы.

- Ты смотри, где они уже пашут, - сказал я, когда мы вышли за полосу озеленения.

Павел, следивший за движением моего лица, посмотрел на взметнувшиеся за железной дорогой султаны пыли.

- Наши окопы бомбят. "Юнкерсы", штурмовики.

Бомбили совсем близко. Когда штурмовики выходили из пике, показывая брюхо и желтые на концах обрубленные крылья с черными крестами, они переваливали через полотно железной дороги и разворачивались всего в нескольких сотнях метров от нас.

На просяном поле никого не было. И проса тоже не было, все подобрали, наверно, еще вчера.

Павел изучающе посмотрел на железнодорожную насыпь с редеющей за ней полоской пыли, потом повернулся ко мне.

- Пойдем? - предложил он, кивнув в сторону насыпи.

Я понял. Он показывал на видневшиеся за насыпью товарные вагоны на линии. Откуда, я слышал, вчера кое-кто из нашего поселка принес оклунки зерна. Говорили, что набирали из горящих вагонов.

- Но там опасно, так что решай. Мне-то хоть умри, а иди: дома совсем нечего жевать.

- Пойдем, - сказал я.

Отбомбившиеся самолеты скрывались за бугром. За насыпью захлопали разрывы мин.

Мы сошли с дороги и по шуршащему под ногами жнивью пошли напрямую к насыпи.

Мины продолжали грохать. Некоторые рвутся у самого полотна. Я настороженно прислушиваюсь. Павел внимательно глядит то вперед, то на небо, то на меня. Лишенный возможности ориентироваться по слуху, он старается возместить этот недостаток зрительными наблюдениями.

Поросшая редкими кустарниками железнодорожная насыпь вблизи оказывается не такой безлюдной, какой она выглядела издали. На всем видимом протяжении она изрыта окопами, и в родном из них, справа от нас, метрах в сорока, под кустами шиповника мы замечаем двух военных. Голова одного в пилотке то появляется, то исчезает за бровкой окопа, другой, в фуражке, по-видимому, командир, смотрит в бинокль в сторону Разгуляевки.

И тут я опять слышу гул фашистских самолетов. Они появляются с юга и идут на нас. Глаза невольно шарят по земле в поисках места, где можно спрятаться. Прямо перед нами вдоль полотна, связывая между собой окопы и щель с бревенчатым накатом, тянется узкая траншея. Возле щели, свесив ноги в траншею, сидит молодой загорелый красноармеец с винтовкой.

Бомбардировщики делают небольшой разворот в сторону Разгуляевки и гуськом, один за одним, как хищные горбоносые птицы, устремляются к земле. Завыли их сирены. Грохают взрывы, над видневшейся невдалеке станцией и левее от нее, на пригорке вскидываются фонтаны земли и дыма.

А в небе напротив нас уже плывет другая стая штурмовиков. И эти, кажется, не собираются сворачивать на станцию. Красноармеец, я вижу, уже спустился в траншею. Мы подались к нему и тоже спрыгнули в траншею. Самолеты продолжают летать прямо над нами. Теперь их бомбы, если они их сбросят, для нас не опасны, упадут где-то дальше. Но штурмовики не бросают бомб, они делают над нами разворот и уходят по кругу для нового захода.

- Теперь будут кружить, сволочи, - ругается красноармеец и сплевывает на бруствер. - Какой день уже душу выматывают.

- А ты что здесь, охраняешь? - спрашивает его Павел, показывая взглядом на стоявшие перед нами составы товарных вагонов.

- Да, стою тут как дурак

- Почему дурак? - стараюсь я поддержать разговор.

- А потому что приходят сюда такие, как вы, с мешками, а я должен отгонять вас. Вчера ни к одному вагону никого не подпустил, орал на всех, стрелял в воздух, а потом прилетели эти гады, набросали фугасок с зажигалками и целый эшелон с зерном сожгли. Только зря людей гнал.

- А ты не гони, - сказал я. - Кто бы сюда без нужды полез?

- А для чего тогда меня тут поставили?

- Не знаю. Может, диверсантов ловить?

- Диверсантов... Вон они - диверсанты, - указал солдат на косяк штурмовиков, заходивших со стороны солнца.

Самолеты, гудя, приближаются и с противным воем начинают пикировать на пригорок перед нами и на станцию. Сквозь железные рамы сгоревших вагонов нам видно, как вскидывается земля и какие-то обломки, гремят взрывы, траншея напряженно вздрагивает.

- Третий раз уже сегодня долбят, - говорит солдат. - Вчера семь раз прилетали.

За первой партией следуют еще две. Несколько бомб падают уже недалеко от нас, вокруг насыпи. Мы укрываемся на дне траншеи. Когда самолеты удаляются, Павел кивает мне и вылазит из траншеи.

- Ну, мы пошли, - говорит он красноармейцу и показывает на свой мешок под мышкой.

Красноармеец молчит. В полосе бомбежки, где еще не рассеялись дым и пыль, начинают хлопать мины. У станции мины молотят особенно настойчиво. Там же стучат пулеметы и бахают винтовочные выстрелы.

- Там есть разбитые вагоны, - кричит нам вдогонку красноармеец.

Мы бежим вдоль составов. Из какого-то окопа справа слышится голос:

- Сатурн... Сатурн... Алло, Сатурн...

Как назло нам попадаются все закрытые вагоны. И мы бежим дальше, еще дальше. Наконец дорогу преграждает глубокая воронка от бомбы. Возле нее вагон со срезанным углом и на развороченной щебенке ворох золотистого зерна. Мы бросаемся к вороху и нагребаем зерно в мешки. Павел тяжело дышит. В спешке я не успеваю разглядеть, что это за зерно. Кажется, рожь, от нее идет тонкий, щекочущий ноздри запах. В голове мелькает счастливая мысль, как обрадуется мать, когда я принесу это зерно домой. И тут, вскинув глаза, я вижу, как метрах в пятидесяти от нас спереди из-за вагонов выходят немцы. Три настоящих немца в зеленых мундирах с засученными рукавами и автоматами у живота. От неожиданности я растерялся и не знаю, куда деваться. Павел с силой дергает меня за полу пиджака и ныряет под вагон. Из кустов на насыпи справа вдруг длинно строчит автомат. Один из немцев оседает и валится на шпалы. Двое других, отстреливаясь, кидаются назад за вагоны. Из-за насыпи раздаются еще выстрелы, за вагонами отвечают, поднимается отчаянная трескотня. Схватив свои околунки, пригинаясь, мы бросаемся назад по водосточной канаве. За насыпью хлопают винтовочные выстрелы, сзади трещат автоматы, над головами посвистывают пули. Напротив места, где мы сидели с красноармейцем, нас настигает тонкий нарастающий вой и - трах! - раздается резкий сухой разрыв. И сейчас же трахает еще сзади над вагонами, за насыпью, и пошло рваться то там, то здесь, со всех сторон.