Глава 5

Боль, которая резала так яростно, что я ощущала ее соль, просачивающуюся в раны, которые залегали в ткани моей заштопанной души.

Горе было настолько ядовитым, что мое тело, скорее всего, сдалось бы от его токсичных глубин, сжигавших меня до самого основания.

Агония, столь дикая, что сдирала чешую с моей спины и превращала меня в корчащегося предсмертного угря.

И ярость, столь неистовая, что я чувствовала, как адские рога вонзаются в мою грудь из темноты.

Колокола войны звенели в моих жилах с каждым ударом моего неистового сердца, и жар дикого пламени бушевал в моих внутренностях, как инферно, неустанно пылающее, не утоляемое ничем, кроме смерти. Смерть Драгуну, который украл у нас так много в этой настоящей и доблестной войне. Смерть бездушной теневой девице, просочившейся в наш мир, как чума разложения, откуда ей следовало бы уйти. Смерть армии кретинов, костлявых лангобардов, которые топали по долинам и полям, сражаясь в нечестной борьбе. И смерть гнусной ведьме, которая увела мою дорогую Анжелику в небытие.

Я отомщу им всем во имя всего, что у меня отняли, и того, что я еще могу потерять.

Пусть моя жизнь станет ценой, если это будет необходимо, чтобы восстановить равновесие. Весы были перекошены, небеса в беспорядке. Это было не то, о чем говорили монахи Маллакина в своих священных свитках. Они превозносили звезды как справедливых и честных, утверждая, что они поддерживают равновесие добра и зла, правильного и неправильного.

Но где же здесь справедливость? Где рука судьбы и честь? Почему небеса покинули нас, когда все, что мы искали, — это мир, где истинные и доблестные фейри могли бы жить в гармонии, управляемые щедрым и элегантным правлением моих истинных королев?

С моих потрескавшихся и кровоточащих губ сорвался крик, когда какой-то рапскаллион снова попытался исцелить меня, и я замахала руками, как кузнечики, пытаясь прогнать их.

— Волчья язва! — я вздохнула, мое горло превратилось в ревущую и окровавленную штуку, которая превратила мой обычно лиричный голос в стеклянное месиво на пути между моими раздвинутыми челюстями.

Пауза, затишье в их ухаживаниях, в то время как еще большая агония прокатилась по моему телу, вгрызаясь в меня с тошнотворным обещанием моей смерти от яда зверя, который пытался разорвать меня на части.

Моя леди. Моя милая и благородная леди, теперь всего лишь пушистое чудовище тени, ослепленное темными силами и обращенное против своей верной пары жестоким и ужасным поворотом судьбы. Где она находилась сейчас? Моя подружка Дарси? Скачет сквозь кустарники и заросли, чтобы спасти свою душу?

Беги быстрее ветра под своими когтистыми лапами, моя голодная леди-зверь. Найди свою нирвану и конец этому проклятию, наполненному горем.

Настоящая и вечная агония пронзила меня до глубины души, моя спина прижалась к твердой поверхности, на которой я лежала, мои глаза закрылись от мира, не давая ему проникнуть внутрь, пока я отказывалась смотреть ему в лицо. Я могла испытывать невыразимую боль, но я знала, что груз горя, ожидающий меня после этой ядовитой пытки, будет гораздо хуже любого физического испытания. Я думала о моей ангельской Анжелике и о той мерзкой наргуле Милдред, которая убила ее в расцвете сил. О, какая жестокая, незаслуженная судьба! Я бы расправилась с этим ублюдком Драгуном при первой же возможности.

Рука схватила меня за челюсть, и я забилась, как волосатая белуга, выброшенная на берег; солнце палило мою спину, а галька впивалась в мой крестец, пока я барахталась и плавала.

Но рука не отпускала меня, хватка была крепкой и неумолимой, пока я не была вынуждена разжать губы, и сладкий, совершенно смертельный вкус растения, в котором я нуждалась для всего своего магического существования, пронесся по моему языку.

Я грызла листья аконита, как самая голодная гусеница, когда-либо рожденная под светом беспечного неба. Я ела, как свинья у корыта, мое брюхо не наполнялось, мне всегда хотелось есть. Я кормилась, как человек, единственной целью которого в этом проклятом мире было кормиться, кормиться и кормиться.

Потом я проглотила. Еще больше листьев коснулось моих губ, и я проглотила и этих негодяев. И еще. Еще больше.

Я проглотила их все, пробуждая зверя внутри, то дремлющее существо, которое завывало три прекрасные ноты в унисон на самом дне моей пустой, скорбящей души.

Смена наступила быстро, и из моей кожи вылезла огромная трехглавая клыкастая орденская форма. Сдвиг заставил мою нагрудную пластину оттолкнуться от обильных бегоний с такой силой, что целитель, работавший надо мной, вскрикнул, когда один острый сосок-наконечник попал ему в глаз и повалил его на задницу.

Я перевернулась: моя измененная форма была слишком велика, чтобы поместиться на каменном столе, на который меня положили, а от моих четырех лап каменный пол задрожал, когда я на него приземлилась.

Я подняла свои три головы в скорбном вое, который эхом отразился от окружающих нас каменных стен, горе и боль столкнулись во мне, даже когда сила моей формы Ордена наконец-то начала устранять то, что пыталось меня уничтожить.

Церберы хранили в своих клыках самые смертоносные яды, одного укуса было достаточно, чтобы покончить с любым чудовищем, и наша кровь была густой от силы, которая требовалась, чтобы противостоять такому яду.

Мой желудок сжался и скрутился в спазме, позвоночник выгнулся дугой, и еще один вой раздался эхом, когда три голоса трех моих голов сплели песню скорби так красиво, что я почувствовала, как мое сердце раскололось на две части.

Созвездие моего рода, без сомнения, ярко горело где-то в небесах надо мной, пока я призывала дары своего Ордена, борясь с теневой гнилью, гноившейся в моих костях.

Я начала содрогаться от невыразимого гнева, и хотя вокруг меня раздавались голоса, у меня не было ушей, чтобы их услышать.

Моя воющая песня закончилась, и я упала на живот, тяжело задыхаясь, в то время как мое тело пыталось сделать то, что оно умело делать только благодаря инстинктам.

В течение долгих часов я лежала в своем горе, пока рожденная мной магия исцеляла то, что должно было убить меня.

Почему меня избавили от такой участи, когда столько отважных и благородных фейри погибло на этом поле кровопролития и резни?

Дрожащий вздох вырвался из моих легких, и я вынырнула из ямы дремоты, которая широко зевнула в предвкушении моей гибели.

Не сегодня, гнусный фантом. Сегодня я не уступлю тебе.

Приоткрыв глаза, я обнаружила, что нахожусь в каменной комнате, стены которой были солоновато-песочного цвета и расписаны изображениями древних фейри. Воздух здесь был затхлым, хотя украшения говорили о том, что когда-то здесь была прекрасная комната, возможно, храм звезд или что-то в этом роде. Я не была уверена.

У меня были навеянные ветром воспоминания о том, как меня тащили по темным туннелям, вырубленным в недрах земли, затем вверх и из-под земли, через поля и леса, над реками и между далями. Отступающие повстанцы совершили отчаянный бросок к свободе, не имея возможности сделать ничего, кроме как применить лечебную магию к самым тяжелым раненым, а мертвых бросали на произвол судьбы.

Бегство — вот что двигало ими, отступление и срочная, отчаянная необходимость быть в состоянии сражаться еще один день.

Я то проваливалась, то выныривала из сознания, смутно осознавая время и расстояние сквозь агонию яда, рвущегося в мои вены, в то время как те, кто мог, старались скрыть наш проход.

Я могла только предполагать, что все, что они сделали, сработало теперь, когда я оказалась в этом месте из холодного камня, что повстанцы нашли небольшое спасение и место, где можно немного передохнуть во время нашего отступления. Они наконец-то получили время, необходимое для моего исцеления, и я полагала, что это означает, что другие, отчаянно нуждающиеся в исцелении, тоже получают лечение, но как же битва? Как же мои королевы и все, за что мы сражались?

Низкий стон заставил меня поднять одну из моих трех клыкастых голов, и я открыла остальные глаза, комната стала более четкой благодаря трем наборам глаз, которые я теперь нацелила на нее, а мои внешние головы повернулись, чтобы охватить все это.

На стенах песочного цвета выцветшей краской были нарисованы звездные знаки, изображения таро, внизу каждого из которых вихрящимся шрифтом было написано либо стихотворение, либо давно забытое пророчество. Это место было старым, забытым, реликвией ушедшего времени.

Моя центральная голова повернулась к двери за каменным столом, на котором я лежала; моя кровь покрыла его, засохшая и липкая, как плевок осы.

Я глубоко вдохнула, чувствуя в воздухе запах смерти и разложения, слишком много тел, тесно набитых в маленьком пространстве.

Я поднялась на ноги.

Всплеск боли, пронзивший меня при этом движении, не был мелочью, но я отбросила всякое желание отдыхать дальше, когда еще один стон донесся до всех моих шести чувствительных ушей.

Я узнала голос Ксавье. Мой галантный мерин, кричащий в такой чистой агонии, что это пронзило меня до глубины души.

Я двигалась бесшумно, прежде чем эта мысль полностью возникла, воспоминание о том, как этот милый скакун был растерзан и истекал кровью на поле боя, пронеслось в моей голове, и я поспешила на помощь моему дорогому сводному брату.

Дверной проем не позволял принять огромную форму Цербера, и я сместилась, задыхаясь от боли, как капля росы с куста шелковицы, прежде чем я заставила свои дрожащие ноги фейри двигаться дальше.

Пыльный коридор манил меня за собой, слабый свет проникал сквозь окна без стекол, их тонкие отверстия были предназначены для того, чтобы выпускать магические снаряды, в то время как толстые стены помогали сдерживать ответный огонь. Это место было очень старым.