Изменить стиль страницы

— О, звезды, это потому, что они оплакивают своего друга, — она посмотрела на нас с сочувствием. — Вы все раньше резвились вместе в Королевской Лощине? Вы пытаетесь возродить частичку волшебства?

— Нет! — воскликнул я, но Мелинда не казалась убежденной, положив огромный, чешуйчатый, золотой фаллоимитатор на конец кровати, словно это было какое-то священное подношение нам.

— Правильно, — твердо сказала мама. — Вам двоим нужно встать, одеться и разойтись. Больше ничего подобного. Представьте какой будет скандал. Мы не можем допустить, чтобы об этом стало известно. Люди и так потрясены новой властью в Солярии, мы не можем допустить, чтобы они думали, что существует какая-то угроза для кровных линий. Если вам двоим нужен утешительный секс, найдите его в другом месте.

— Это не утешительный секс, — пробурчал я, не позволяя ей отмахнуться от этого, даже когда смущение почти подавило во мне все слова. Я почувствовал на себе взгляд Калеба, мамины брови опустились, и опасный отблеск страха подмигнул мне из ее глазниц.

— Тогда в чем дело? — шипела она.

Я открывал и закрывал рот, как глупая рыба, вытащенная из воды и умирающая на суше. Я не мог говорить. Все было не так, как должно было быть. Это не должно было еще заканчиваться.

— Это ничего, — вклинился Калеб. — Мы просто трахались.

— Да, — прохрипел я, когда его слова выпотрошили меня, пронзив мышцы моего сердца и выложив его на серебряное блюдо с веточкой кориандра в качестве гарнира. — Ничего.

Это слово эхом отозвалось в моем черепе, и мама, и Мелинда выглядели серьезно облегченными.

— Ну, тогда это облегчает дело, — сказала мама, вытирая метафорическую бисеринку пота со лба и разражаясь смехом. Она похлопала меня по ноге через плед, и я вздрогнул, сморщившись внутри. — Мы все веселимся, когда молоды, и это естественно — хотеть попробовать разные вещи. После столь долгого общения с менее могущественными фейри, это может быть захватывающе — немного пошалить с другим альфой твоего уровня. Но мы должны быть осторожны. Есть и другие Альфы, почти такие же могущественные, как вы, так что вам не нужно добиваться этого друг от друга. Особенно сейчас, когда ваш общественный имидж так важен. Хорошо, щенок?

— Как скажешь. И я не щенок, — пробормотал я, хотя именно так себя и чувствовал.

— Хорошо, Кэлли? — Мелинда спросила Калеба.

— Да, — пробормотал Калеб.

— Эй, почему бы тебе не пойти порезвиться с парнем Джерри Бодкина? — Мелинда взволнованно предложила Калебу. — Он уже несколько недель не сводит с тебя глаз.

— О, это звучит прекрасно, — поддержала моя мама, повернувшись ко мне. — И ты мог бы заняться сексом втроем с сыном мистера Беррика, Тимоти, и его подругой, ох, как же его зовут, Мелинда? — она щелкнула пальцами, когда я в ужасе уставился на них в связи с их попытками свести нас с детьми их друзей.

— Эгберт? — сказала Мелинда.

— Это он! — улыбнулась мама.

— Нет, — прорычал я. — Мне все равно, кто такие Эгберт и Тимоти, и я не хочу иметь с ними ничего общего.

Мама зарычала, как будто я был неразумен. — Ну, если ты хочешь чего-то более запретного, то мистер Беррик сам холост и весьма привлекателен. Тебе нравится небольшая разница в возрасте, щенок? Ты всегда говорил, что профессор Орион был — ох, что это было за слово — лихим?

— Я не называл его лихим, — возразил я. — Кто, блядь, использует это слово?

— Я уверена, что это было именно так — или, может быть, ты говорил, что он любезный, — продолжала мама, пока я желал, чтобы подушки разинули рты и проглотили меня целиком.

— Любезный? — вздохнул я, качая головой в знак отрицания. — Это слово никогда не сходило с моих уст, никогда.

— Так где же Тори, если она не принимала участия в этой суматохе? Нам нужно с ней поговорить, — спросила Мелинда, оглядывая комнату, как будто ее нисколько не удивило бы, если бы Тори все-таки каким-то образом в этом участвовала.

— Ушла, — мрачно ответил Кэл. — Она оставила Джеральдину за старшую.

— Куда ушла? — Мелинда нахмурилась.

— Ей нужно что-то сделать. Она не пояснила больше, чем написала в записке, которую оставила. Я не знаю, надолго ли, так что твой разговор с ней придется отложить.

— Эта девушка, — насмехается мама. — Она не может просто бродить здесь, там и везде, когда ей вздумается, а потом назначать людей ответственными, как будто это ее право. Мы — Советники, и всем давно пора это запомнить.

Калеб пробормотал что-то, что звучало очень похоже на «бывшие», но наши мамы либо не услышали его, либо проигнорировали.

— Удачи в убеждении мятежников в этом, — сказал я, и мама прищелкнула языком.

— Ты должен быть там и завоевывать их расположение, щенок. У тебя всегда это хорошо получалось. Приходи ко мне попозже, и мы немного поднимем моральный дух на острове, как насчет этого?

Я неопределенно пожал плечами.

— Ну, мы оставим вас одеваться, — ярко сказала Мелинда.

— Боже, что скажет твой отец обо всем этом? — спросила мама с усмешкой.

— Не говори папе, — взмолился я, но она отмахнулась от меня, как от шута, вышла из комнаты вместе с Мелиндой, и дверь за ними захлопнулась. Я был почти уверен, что слышал имя Хэил Вега и слова «связали нас», но я заткнул уши, чтобы не слушать больше ни слова, пока не получил психический шрам на всю жизнь.

На нас опустилась тишина, и мы не двигались, сидя в осадке этой ядерной бомбы и не глядя друг на друга.

— Ну что ж, — сказал я наконец, сползая с кровати, хватая с пола свои боксеры и натягивая их. — Я собираюсь пойти принять душ в кипящей горячей воде и посмотреть, выйдет ли мой член когда-нибудь из своего укрытия.

— Я тоже, — пробормотал Кэл, и я оглянулся на него, обнаружив, что он стоит и полностью одет, воспользовавшись своей вампирской скоростью, чтобы сделать это. — Типа, не с тобой. В отдельном душе. Где-нибудь… в другом месте.

Я напряженно кивнул, и его рот дернулся, словно он хотел сказать что-то еще, но затем он исчез, выскочив за дверь и оставив меня стоять здесь с его запахом, все еще прилипшим к моей коже.

Меня охватила ужасная уверенность, что мы больше никогда не будем спать вместе, и я замер в удручающем сиянии рассвета, который поглотил последние остатки той идеальной ночи.

Время не остановилось, оно никогда не останавливалось.