26. Сара Б.

Я не ожидала встретиться с вдовствующей королевой наедине, но она послала за мной, будто я какая-то жалкая служанка, которая только и ждет, когда она позовет. По правде говоря, я не хотела ее видеть, но мой дядя настоятельно попросил меня пойти, говоря, как важно оставаться в ее добром расположении, пока я не обрету власть.

Поэтому, я пристегнула клинки к бедру, оделась в самое дорогое дневное платье, которое у меня есть, позволила Шейне затянуть корсет потуже, и вот я здесь, делаю неглубокие глотки воздуха, следуя за Тимоти по коридору.

— Ты знаком с королевой-матерью? — спрашиваю я его.

— Да, — отвечает он.

— И?

Он вскидывает бровь.

— И что?

— Ну, во что я ввязываюсь, Тимоти? Она роза или шипы?

— Миледи, она не роза, — он усмехается, когда мы подходим к ее двери, и поворачивается ко мне лицом. — Но и Вы тоже. Я думаю, Вы прекрасно справитесь сама.

Возможно, мне следовало бы обидеться на его слова, но вместо этого в моей груди разливается утешение — потому что он прав, я не роза, и мне нравится, что он видит меня достаточно, чтобы понять это.

Дверь распахивается, молодая женщина в простом бледно-голубом платье улыбается и отступает в сторону, позволяя нам пройти в комнату. Мои руки липкие, отчего розовые кружевные перчатки прилипают к ладоням, но я вдыхаю так глубоко, как позволяет корсет, и расправляю плечи, чтобы изобразить уверенность, которой не чувствую внутри. Мы находимся в ее личных покоях, где я никогда не была, и меня поражает, насколько гостиная похожа на мою.

Дерево глубокого коричневого цвета подчеркивает красные и кремовые обои, а в центре комнаты потрескивает огонь. Два бордовых дивана стоят друг напротив друга, а во главе — два коричневых кожаных кресла, окружающих маленький круглый столик, на котором уже стоит поднос с чаем и белый фарфор с синими птицами и золотой отделкой.

Однако все это не привлекает моего внимания. Потому что с той секунды, как я вошла в комнату, я почувствовала его. Гул, который витает в воздухе и танцует на моей коже, обвиваясь вокруг моей середины, как веревка.

Я пытаюсь не смотреть в его сторону, правда, но сдаюсь, признавая — возможно впервые — что мой самоконтроль явно проседает рядом с принцем.

Кулон моего отца тяжелым грузом висит у меня на шее.

Наши глаза встречаются. Тристан смотрит на меня так, словно я животное в цирке, и хотя он находится в другом конце комнаты, кажется, что я выставлена напоказ только для него. Мое и без того неглубокое дыхание сбивается, когда он переводит взгляд на мое декольте, мои бедра напрягаются, чтобы сдержать боль, вспыхивающую между ними.

Тимоти прочищает горло, его рука касается моего локтя, и только тогда я вырываюсь из этого состояния, отводя взгляд и сосредотачиваясь на женщине, которую я здесь вижу.

Королева Гертруда Фааса: женщина, которая стояла в стороне, пока ее сын убивал моего отца, наблюдая, как его вешают за то, что он посмел усомниться в короне.

Ярость ярко пылает в моем нутре.

Я делаю шаг вперед и делаю реверанс, бледно-розовый подол моего платья развевается на земле у моих ног.

— Ваше Величество.

— Иди сюда, девочка, — огрызается она. — Встань прямо и дай мне хорошенько рассмотреть тебя.

Ее слова режут воздух, как нож, требовательный и почти жестокий тон. Я двигаюсь вперед, и когда я останавливаюсь перед ней, ее глаза прищуриваются, а челюсть напрягается, пока она рассматривает каждую мою деталь — мне никогда еще не хотелось так бунтовать.

— Значит, Вы девушка, которая хочет выйти замуж за моего сына, — её глаза пробегают по моей фигуре. — Неужели никто из Ваших дам не знает, как укротить эти дикие кудри?

Моя спина напряглась от ее грубого оскорбления, но моя уверенность возрастает, когда я понимаю, что она прибегает к мелким замечаниям, а не к глубоким уколам.

Я издаю небольшой смешок.

— Такие кудри, как у меня, трудно укротить, мэм. Мои дамы делают все возможное с тем, что дал мне Бог, — я наклоняю голову. — Возможно, Вы могли бы однажды сделать мне прическу и показать им, как надо.

Ее губы сжались.

— И что делает Вас достойной носить корону, мисс Беатро? — она улыбается, и я, не дожидаясь ее приглашения, сажусь на диван рядом с ней.

— Пожалуйста, чувствуйте себя как дома, — говорит она.

Я улыбаюсь так широко, что щеки болят.

— Спасибо.

— Расскажите мне, — она кивает в сторону одной из своих фрейлин. — Вы происходите из знати?

— Мой отец был герцогом.

Та же девушка, что открыла дверь, делает шаг вперед, наливает чай в изящный фарфор и возвращается на свое место у дальней стены.

— И чем он занимается сейчас? — продолжает королева-мать.

Яма в моем желудке расширяется.

— Гниёт в земле, к сожалению.

Резкий смех сзади нас привлекает мое внимание, и от этого звука мой желудок вздрагивает. Я поворачиваю голову и смотрю на Тристана, который прислонился к двери, его черные ботинки скрещены в лодыжках. Я не знаю, почему он все еще здесь, но, как ни странно, его присутствие меня успокаивает. Как будто он стоит у меня за спиной, а не у нее.

— Значит, он мертв? — спрашивает она.

Я обращаю на нее свой взор, и бабочки в моем животе рассеиваются, как только она говорит.

—Да, мэм, — подтверждаю я, хотя от этого разговора по моим венам прокатывается волна гнева.

Она не помнит его. Она знает мое имя, знает, откуда я, но даже не не может вспомнить.

Было много моментов, когда жизнь била меня по лицу и открывала глаза на реалии, которые лишают тебя невинности, но это первый раз, когда я понимаю, как один опыт может быть настолько разным для двух людей.

Для меня убийство моего отца изменило всю жизнь. А для нее это был просто очередной день.

Я клянусь прямо здесь никогда не принимать смерть как должное; что даже если жизнь людей закончится, я буду молиться за них и за семьи тех, кто их любил. Каждый человек заслуживает, чтобы его помнили, даже если это будут представления о том, как его душа горит в аду.

— Хм, жаль, — она берет свой чай, долго вертит ложку в жидкости, прежде чем стукнуть ею о край чашки, издавая резкий звон.

— Оба моих мальчика тоже потеряли отца, — она качает головой. — Но, конечно, Вы уже знаете об этом.

Я киваю, сцепив пальцы на коленях.

— Это был действительно знаменательный день, когда мы узнали о смерти короля Майкла.

— Мы все еще скорбим, — вздыхает она.

— Да, — вклинивается Тристан. — Трагично. Если ты хочешь снова зациклиться на своем муже, мама, то, конечно, давай продолжим наш прежний разговор.

Мое сердце замирает при звуке его голоса, и любопытство прокладывает себе путь через мое сердце, пока я смотрю туда-сюда между ними. Он говорит с ней так, словно не может даже смотреть на неё, что так отличается от всего, что я узнала о них за эти годы.

Я всегда думала, что семья Фааса — это сплоченная единица, преданная друг другу до самого горького конца. И хотя я знала, что король и его брат не ладят друг с другом, я никогда не думала, что это распространяется и на вдовствующую королеву.

Не то чтобы это имело значение. Чтобы положить конец правлению Фааса, я должна уничтожить их всех.

— Тристан, ты можешь идти, — говорит его мать.

Снова повернувшись к нему, я улыбаюсь.

— Да, в Вас нет никакой необходимости.

Он ухмыляется, выпрямляется у стены и идет к нам. Он одет во все черное, как обычно, его пиджак скрывает татуировки, которые мне так хочется увидеть, хотя я убеждаю себя, что это для того, чтобы полюбоваться его искусством.

— Как я могу, когда разговор только что стал таким интересным? — спрашивает он, опускаясь рядом со мной на диван. — Думаю, я бы предпочел остаться.

— Пожалуйста, не надо, — отвечаю я, хотя в моих словах нет особой убежденности.

Он цыкает, звук проносится по воздуху и касается моей кожи так же уверенно, как если бы он прикасался ко мне руками. Его ноги широко раздвигаются, и он перекидывает руку через спинку дивана, кончики его пальцев танцуют в опасной близости от моего плеча.

Мое тело напрягается, мышцы натягиваются, когда я наклоняюсь в сторону, чтобы ни одна частичка меня не касалась его.

Он мешает сосредоточиться, хотя, возможно, это и есть его цель. Я убеждена, что ему нравится смотреть, как я извиваюсь.

Раздражает.

— И скажите мне, мисс Беатро, — продолжает вдовствующая королева. — Как получилось, что дама без отца может так хорошо держаться в вежливом обществе?

Моя грудь трещит от ее слов, но я не даю реакции отразиться на моем лице.

— Полагаю, так же, как это делает овдовевшая королева. С тяжелым сердцем и сильным чувством собственного достоинства.

— Хм, — ее глаза скользят по моему телу, прежде чем снова встретиться с моим взглядом. — Обязанности королевы намного выше, чем обязанности осиротевшего ребенка.

Желание протянуть руку и задушить ее становится настолько сильным, что мне приходится сцепить пальцы на коленях.

— Тогда я с нетерпением жду, когда стану королевой, — провожу ладонями по своей юбке. — Вам нравится?

Она наклоняет голову.

— О, — я смеюсь. — Мне любопытно, нравится ли Вам, что у вас больше нет этих обязанностей? Я уверена, что Вы благодарны за то, что можете доживать свои дни в коттедже в глуши, не имея никаких обязательств.

Она напрягается, ее взгляд сузился.

— Звучит очень расслабляюще, — продолжаю я. — Может быть, когда-нибудь, после того как я выйду замуж за Вашего сына, мы сможем навестить Вас, и я смогу развеять Ваши сомнения, показав Вам все способы, которыми я улучшила фундамент, который Вы пытались построить.

Она опускает чашку с чаем, жидкость плещется по бокам, когда она поворачивается, чтобы взглянуть на свою даму в углу.

Мурашки пробегают по моему позвоночнику, когда я чувствую нежное прикосновение к затылку, и я втягиваю воздух, мои внутренности сжимаются сильнее, чем раньше.

Тристан прикасается ко мне, кончики его пальцев скользят по моей коже, заставляя мурашки бежать по всему телу. Паника от того, что его мать увидит, смешивается с трепетом от прикосновений, и вместо того, чтобы отстраниться, я прижимаюсь к нему, мой живот подпрыгивает и переворачивается, пока не оседает рядом с моим колотящимся сердцем.