25. Тристан

— Многие из вас уже знают, что завтра вечером состоится бал в честь помолвки моего брата и его невесты.

В таверне раздаются возгласы, и кто-то с явным отвращением сплевывает на землю.

Я поднимаю руку, ковыряя ноготь, и вздыхаю.

— Скорее всего, они не ожидают, что я приду. Но мы все знаем, как мне нравятся неожиданности.

По комнате проносятся смешки.

— Мы на пороге нового рассвета; рассвета, в котором вы не будете ограничены обстоятельствами. Где вас не бросают на растерзание львам, потому что вы немного отличаетесь от других.

Я делаю паузу, мой взгляд встречается с глазами в толпе, чувствуя, как пламя прожигает их так же уверенно, как если бы оно лизало мою кожу.

— Король сошел с ума, хотя он хочет, чтобы никто об этом не знал, — мои губы оттягиваются назад от зубов. — Но я знаю.

— Почему мы не можем просто взять замок штурмом? — кричит молодая женщина впереди, ее всклокоченные волосы спадают на впалое лицо. — У нас есть численность!

По толпе пронесся гул. Я поднимаю руку вверх, заставляя их замолчать.

— Я понимаю положение. Но мгновенное вознаграждение редко удовлетворяет потребность, и мое желание, с вашей помощью, обеспечить свободу для всех нас. Прекратить правление Майкла недостаточно.

— Но если он умрет, корона будет принадлежать Вам! — надавила она, ударив кулаком по другой руке. — Там, где ей и место.

— Это правда, и она будет необыкновенно смотреться на моей голове, — улыбаюсь я. — Но наша конечная цель намного больше, чем просто я.

Я тянусь вниз, поднимая подол своей туники, обнажая свою грудь, и демонстрирую свежую татуировку, еще чувствительную в месте, где чернила вбиты в мою кожу. Это гиена с оскаленными зубами и слюной, капающей из пасти, она на костях, и пламя, отражается в её темных глазах.

Под ним нацарапано: «Вместе мы правим, врозь — падаем»

— Я знаю, что большинство из вас презирают прозвище «гиена». И кто может вас винить? Мерзкие, говорят они. Отвратительные. Непристойные.

Лица в толпе мрачнеют, хмурятся, и тяжелая энергия проносится по комнате от их ощутимого гнева.

— Но власть находится только в руках тех, кому мы позволим ею владеть, — продолжаю я, сбрасывая рубашку и начиная расхаживать взад-вперед по возвышенной платформе. — Пришло время нам вернуть нашу власть.

Я встречаюсь взглядом с женщиной, задающей идиотские вопросы, и от восхищения в ее глазах по моим венам прокатываются толчки удовольствия. Она вскакивает на ноги и опускается на колени, склоняясь передо мной. Как раз так, как мне нравится.

— Они называют нас дикими животными? — я перестаю вышагивать, ухмылка ползет по моему лицу. — Мы дадим им намного хуже.

Кружки шлепаются на столы, постоянное ликование растет, как приливная волна.

— А пока пируйте на провизии, которую я принес. Идите домой с полными животами и целуйте свои семьи на ночь, зная, что вы решили быть на правильной стороне истории.

Тарелки с едой выносят из задней части таверны и расставляют на столах, а люди стараются ухватить свою долю.

Я схожу с платформы, пробираясь через скамейки, пока не дохожу до заднего угла, где стоит Эдвард, его челюсть сжата, а глаза дикие; скорее всего, он все еще оправляется от психологических последствий наказания, которое он получил. Его новая женщина прислоняется к нему спереди, его руки обхватывают её талию.

— Ты хорошо сделала, Шейна, принеся еду из замка, — говорю я, когда подхожу к ним.

Она наклоняет голову.

— Спасибо, сир.

— Пол доставил тебе какие-нибудь проблемы?

— Нисколько, — она улыбается, ее глаза покидают мои и сканируют столы всех, кто нас окружает, несомненно, обращая внимание на худые тела людей, запихивающих в рот хлеб и бобы.

— Они едят так, как будто это их первая еда за много дней, — говорит она.

Я кладу руки в карманы, большой палец касается шершавого края спичечного коробка.

— Для большинства из них так и есть.

— Что Вы здесь делаете... — её глаза стекленеют, когда она встречает мой взгляд. — Вы очень отличаетесь от того, что они говорят.

Руки Эдварда напрягаются вокруг ее талии. Это незаметно, но я улавливаю движение, откладывая его на потом.

Я с ухмылкой смотрю на девушку, не в силах решить, слишком ли она наивна или глупа — или, может быть, она уже забыла, что я угрожал позволить городу насиловать ее, пока я буду убивать всех, кого она любит.

В любом случае, её слова задевают за живое. Оно сидит в самом центре моего нутра, его отголоски вибрируют в каждой частичке меня, пока эхо не вызывает у меня тошноту. Я наклоняюсь.

— Я соотвествую всему тому, что они говорят обо мне, но также во мне много того, чего они не знают.

Ее пальцы сжимаются там, где они обхватывают руки Эдварда.

— Если бы Сара знала, что Вы делаете, она бы помогла, — шепчет она.

— Не произноси ее имя при мне, — огрызаюсь я, моя грудь напрягается.

— Я просто...

— Шшш, — шагнув вперед, я прижимаю руку к ее рту, надавливая на ее губы, пока они не обхватывают мои пальцы. — Помнишь, что я тебе сказал? О том, что случится, если ты предашь меня?

Ее глаза закрываются, и она кивает.

— Хорошо, — улыбаюсь я, хотя тошнота прожигает мой желудок. — Не говори о ней больше в моем присутствии.

Я делаю шаг назад, поворачиваясь к толпе.

——————

— Так ты с ней познакомился? — спрашивает моя мать, её руки побегают по передней части ее темно-пурпурного платья, ее седые волосы уложены так туго, что оттягивают лицо.

Вдовствующая королева никогда не выглядит менее чем безупречно, в конце концов, несмотря на то, что она только что провела несколько часов в пути сюда из нашего загородного поместья.

— Да, — отвечаю я, выпустив изо рта облако дыма, которое клубится в воздухе вокруг того места, где я лежу на диване.

— И? — продолжает она, наклоняясь вперед в своем кресле.

— Что бы ты хотела, чтобы я сказал, мама? — я вздыхаю, провожу рукой по волосам и сажусь, чтобы встретить ее взгляд. — Что она — это всё, чем ты не являешься? Так и есть.

Она хмурится, а у меня внутри все клокочет от ликования, я счастлив, что зарождаю обиду еще до того, как они встретились. Не могу дождаться момента, чтобы увидеть, как моя Маленькая Лань справится с ней.

— Я бы хотела, чтобы ты перестал курить этот гашиш, — говорит моя мама. — Это отвратительная привычка. Тебе совсем не нужно лишний раз омрачать свою репутацию.

Смех проходит через мое горло, а раны, зарубцевавшиеся в детстве и все еще жаждущие материнской любви, пульсируют, словно новые.

— Мне трудно заботиться о твоих желаниях, мама, учитывая, что ты никогда не уделяла времени моим.

— Это несправедливо, — хмыкает она. В воздухе повисает напряженная пауза, и как раз когда я решаю, что она наконец заткнулась и даёт мне возможность помолчать, она снова начинает говорить. — Я знаю, что ты грустишь о своем отце. Мы все скорбим, и если кто и понимает, так это я. Но прошло уже два года, пора двигаться дальше, и...

Я встаю с дивана и двигаюсь к ней, моя челюсть сжимается так сильно, что трещат зубы.

— Не надо притворяться, что знаешь о моем горе.

Присев перед её креслом, я стряхиваю пепел с косяка и кладу руки ей на колени, глядя на нее внизу вверх.

— Где ты была в ночь его смерти?

Она поднимает подбородок.

— Это не твоя забота.

Желчь обжигает мне горло, мой гнев настолько ощутим, что я чувствую его вкус в воздухе.

— Ты, конечно, не разделяла с ним постель, ведь именно там его и нашли — с синим оттенком кожи и в полном одиночестве.

Ее позвоночник выпрямляется, как раз когда раздается стук.

Одна из ее дам входит в комнату и направляется к двери, прежде чем открыть ее. Тимоти входит, прочищая горло и глубоко кланяясь.

— Ваше Величество, позвольте представить вам леди Беатро. Она пришла на чай.

Моя грудь сжимается при ее имени, и внезапно возникает желание остаться, хотя бы для того, чтобы защитить ее от острого языка и когтей моей матери. Нелепо, учитывая, что я только что раздувал пламя, желая самому разрушить их отношения.

Мама похлопывает меня по рукам.

— Тристан, дорогой, я поговорю с тобой позже.

Я хватаю ее ладонь и целую тыльную сторону.

— Мы продолжим этот разговор позже, мама.

Повернувшись, я встречаюсь взглядом с леди Беатро, как всегда прекрасной и волевой.

Отлично.

Ей это понадобится.