Они никак не вяжутся с его улыбкой, его глаза. Его улыбка словно говорит: «все хорошо», но в его взгляде таятся тени и разбитое сердце. Кэл делает шаг вперед и замирает с перекосившимся лицом, опершись о стену.

— Перестарался с работой? — предполагаю я, и он снова улыбается.

— Больше похоже на…старые неправильно сросшиеся травмы, — поясняет он, пока я принимаюсь его изучать. Трансформация Аарона из хорошего мальчика в плохого парня была довольно драматичной, но я думаю, что у Кэла все куда хуже. Он всегда был миниатюрным и скромным, держался Вика на детской площадке. Но кем бы ни был Каллум Парк, сейчас от него и след простыл. На его месте сейчас находится кто-то состоящий из секретов и пугающих теней.

Прикусываю нижнюю губу, вдыхая запах талька после бритья с примесью пота. Почему же взмокшие парни, это так сексуально? Я имею ввиду, что через какое-то время, это, конечно, уже далеко от чего-то горячего, но когда от них веет теплом, и татуированная кожа блестит от пота…

Вытаскиваю руки из карманов, и улыбка Каллума превращается в ухмылку.

— Члены другой банды действительно когда-то ударили тебя по горлу? — интересуюсь я, и одна из светлых бровей Кэла взмывает вверх, а потом он смеется, вновь заставляя меня дрожать своим глубоким смехом.

— Неа. Черта с два я дам чьей-либо бандитской заднице коснуться своего горла.

Каллум проводит синим ногтем вдоль шеи. Это его любимый цвет. Он снова издает смешок и качает головой. Но исходя из моей памяти, раньше его голос был похож на ангельский шепот. Я поняла, что во время пубертатного периода, от него ничего не осталось, но все же, этот голос, который есть у него сейчас слишком резкий и темный. Должно быть, что-то все-таки случилось. Он постукивает себя по шее.

— Этот слух ходит по Прескотту?

Я пожимаю плечами. Мы оба знаем, что ходит. Кэл наклоняется к моему уху, и мягкая, розовая кожа его нижней губы прижимается к моей ушной раковине.

— Тебе не нравится мой голос? — спрашивает он, и эта хрипотца окутывает меня, словно туман.

— Вообще-то, как раз наоборот, — поворачиваюсь так, что теперь его рот касается моей щеки, и мы смотрим друг на друга. Кэл почти не разговаривает со мной, но не так, как Аарон игнорирует меня. Очевидно, что Аарон меня избегает, и мы оба знаем, почему. Но Каллум… он так же может быть незнакомцем.

— Иногда, для людей, которые через многое прошли, боль может быть прекрасной, — говорит он и целует меня в щеку. — Ты прекрасна, кстати.

Кэл отдаляется и поднимается по лестнице, видимо, в ванную, бросив меня тут в изумлении, пока я пыталась понять, что именно значил последний комментарий.

Боль может быть прекрасна. И я состою из этой боли.

Через секунду из прачечной появляется Хаэль, воняя марихуаной и потом. Он хватает два пива из холодильника, одно из которых протягивает мне, а затем прислоняется к кухонной столешнице, голая кожа его рук покрыта маленькими зелеными комочками.

— Тримминг — довольно простая, но утомительная работа, да пошло оно все, — ругается он, потягивая пиво. Не могу с точностью в сто процентов сказать, что знаю, что такое этот тримминг. Для себя понимаю, что это занятие включает в себя срезание лишних ростков с растения.

— Почему они такие… липкие? — спрашиваю я, подойдя поближе, смахивая крошки с его бицепса, и понимаю, что даже такое незамысловатое прикосновение к нему заставляет мое тело загореться.

— Понятия не имею, какое-то научное дерьмо. Больше кристаллов, терпенов или что-то в этом роде. Теперь то ты знаешь, почему траву называют «липучка-учка»?

Хаэль замолкает, когда Аарон выходит из прачечной, закрыв за собой дверь. Рядом с ней находится ванная комната, а по другую сторону в плохо обустроенный гараж. Гипсокартон в сочетании с одним лишь ковром на чистом бетоне, там всегда стоит лютый холод. Я помню эту деталь, потому что мы с Аароном иногда там трахались.

Он замечает меня и мою руку на плече Хаэля, и кажется, словно все эмоции на его лице моментально сменяются.

— Я в душ.

— Кэл уже там, — говорю я, и Аарон стонет, взяв пиво, а затем опускается на кухонный пол. Здесь очень плохо пахнет. Интересно, не распространился ли запах по всему району? Это было бы неудивительно. Хорошо, что трава в Орегоне узаконена, хотя я с легкостью могу представить, как мальчики найдут и нелегальный способ, как заниматься продажей травки…

Отнимаю руку от Хаэля, отказываясь думать о его члене у себя во рту или о том, как я оседлала его в Камаро… Черт. Слишком много. Это все, о чем я могу сейчас думать.

Виктор появляется в кухне, словно его кто-то призвал, и одна его тень уже бросает меня в дрожь. Я избегаю его взгляда, сосредоточившись на своем пиве, смотрю на кухонные шкафчики.

— Вы закончили? — спрашивает Вик, и парни кивают. — Хорошо. Большую часть товара мы отвезем завтра, остальное оставим здесь на всякий случай.

Он смотрит в моем направлении, должно быть, заметил, что мы с Хаэлем облокотились друг на друга. Я упрямо не смотрю на него до тех пор, пока он напрямую не обратится ко мне, как чертов взрослый человек.

— Душ свободен! — кричит Каллум, и с губ Аарона срывается еще один стон, он поднимается и бросает взгляд на Хаэля.

— Не возражаешь, если я пойду первый?

— Иди, — отвечает Хаэль и у него, напротив, нет никаких проблем с тем, чтобы смотреть Вику в глаза. Я оглядываюсь и замечаю, что Оскар ушел, оставляя нас троих в этой темной кухне. Единственный источник света исходит от щелей в холодильнике.

— Может ты уже скажешь это? Ты знаешь, что мы с Бернадетт трахались в моей машине. И дали друг другу в кабинете Вана. Ты, блять, и так все знаешь, так почему бы просто не сказать, что думаешь, а не ходить вокруг да около? Потому что, что я, что Бернадетт, не понимаем этого. Разве это не то, почему она здесь? Чтобы быть нашей девушкой? Нашей ли девушкой? Или только твоей?

Виктор напрягается, и я наконец поднимаю глаза. Его челюсть сжата, но он ничего не говорит. Только переводит взгляд с меня на Хаэля и обратно.

— Тебе понравилось? — наконец спрашивает он, и по его лицу распласталось так много теней, что я не могу прочесть выражение его лица. — Трахать Хаэля в его миленькой машине?

— Ты сам сказал мне это сделать, — бросаю я в ответ, заметив, что уже вся трясусь. Он снова это делает, расплавляет броню вокруг моего сердца, заставляя переживать все эти бессмысленные эмоции. — Ты, блять, практически приказал мне его трахнуть.

Вик смеется с очень странным инородным звуком. Это разворачивает между нами огромную пропасть, которая никогда не исчезнет.

— Ты права, я это сделал, — соглашается он, а затем качает головой, пробегая пальцами по волосам. — Ты едва могла позволить мне прикоснуться к тебе, но выражение твоего лица, когда вы были вместе… Дерьмо, должно быть, Хаэль действительно так хорош, как говорят местные шлюшки в школы Фуллер.

— Ты наблюдал за нами? — я повышаю голос, но это не более, чем притворство, потому что я знала, что он наблюдает. Я знала. И я хотела, чтобы он смотрел. — И не называй их шлюхами. Если кто здесь и шлюха, то это Хаэль.

— Я все еще стою здесь, — подает голос Хаэль, похоже, что он раздражен. — Мне уйти, чтобы вы двое вытрахали друг из друга всю злость прямо здесь?

— Вы оба, в спальню, — командует Вик, разрывая наши взгляды, и выходит в коридор. — Сейчас же.

— Это безумие, — стонет Хаэль, потирая лицо рукой. Он устремляет взгляд на меня. — Тебе не понравились его прикосновения?

— Все не совсем так, — отвечаю я, пока ярость и гнев складываются друг на друга слоями, грозя вот-вот выплеснуться наружу.

Когда Вик касается меня, все мои стены рушатся, и я не могу дышать. Когда он меня касается, все мои мысли только о том, чтобы он прикоснулся еще раз. Когда его нет рядом, я только и думаю о его возвращении.

Это одержимость. Которая со мной вот уже несколько лет.

Виктор Чаннинг — мое темное, маленькое желание.

— Ага, — Хаэль отставляет свое пиво и выпрямляется, предложив мне руку, за которую я могу взяться. Хватаюсь за нее, позволив ему потянуть меня, и осторожно отпускаю его пальцы. Мы вместе идем по коридору, одна моя ладонь прижата к животу, пытаясь усмирить нервный комок, неожиданно взбушевавшийся внутри.

Вик ждет на одном из кресел у окна, в комнате горит всего одна лампа, стоящая позади него. Сейчас его волосы кажутся скорее фиолетовыми, нежели черными, этот новый баклажановый цвет больше подходит его оливковой коже. Его зрачки глубокого коричневого оттенка, но, как обычно, они больше напоминают черный цвет.

Он потирает лицо костяшками, пока его другая рука сжимает телефон.

— Сядьте на кровать, — говорит он, и мы с Хаэлем обмениваемся взглядами.

— Зачем это все? — спрашивает Хаэль, и Вик смотрит на него, гнев сошел с его лица, на его место пришло что-то, что я не могу разгадать. — Что ты делаешь, дружище?

— Сядьте, — повторяет он, и обстановка накаляется, наступил тот момент, когда Хаэлю нужно принять решение: послушать босса парней Хавок или сделать заявление. Стиснув зубы, Хаэль опускается на кровать, и я сажусь рядом с ним. Виктор поворачивается ко мне.

— Сделай это, — он отдает еще один приказ. Поднимает свой телефон, и судя по свету, падающему на его лицо от экрана, он собирается это записать. Уголок его рта приподнялся в отвратительной улыбке. — Трахни моего лучшего друга, пока я буду смотреть.

Я смотрю на Хаэля, чтобы узнать, как он отреагирует, и оказывается, что на его лице такая же злая улыбка.

Виктор…хочет снять нас. Он будет смотреть.

Хаэль, может, и не понял, но я да.

Виктор до сих пор злится, хотя и старается не показывать этого.

Перевожу взгляд обратно к нему, он вскинул темную бровь. Это лишь очередной вызов.

— Ну так что? Ты сказала, что этого хочешь, разве нет, Бернадетт? Выполнять свои обязанности? Вот и настал твой час. Знаешь, для чего мы хотели обзавестись девушкой Хавок в первую очередь? — теперь он насмехался надо мной, мои руки сами сжались в кулаки. — Потому что, мы не хотели, чтобы между нами встала девушка. Так что теперь мы разделим тебя.