Глава 22

На следующее утро я просыпаюсь на диване Аарона, вялая и потерявшаяся в пространстве, первое, что я чувствую — паника. Видимо, в какой-то момент вчера вечером, я просто отключилась. Солнечные лучи скачут по моему лицу, когда я резко сажусь с бешено стучащим сердцем и оглядываюсь в поисках Хизер.

Когда я нахожу ее на диване, стоящем напротив, спящей на груди Хаэля на пару с Карой и Эшли, то чуть не задыхаюсь.

Входная дверь распахивается, и на пороге появляется Аарон, одетый в ту же одежду, что и вчера. Он замирает, уставившись на меня, под его зелеными глазами пролегли тени.

— Я… — начинаю я, но когда вижу вошедшего следом Вика, тут же закрываю рот, чтобы не позволить словам, так отчаянно желающим вылезти наружу, сойти с губ. Нам нужно поговорить. Зачем ты это сделал? Ты спятил?

— Мы едем на завтрак с моей матерью, чтобы обсудить мое отстранение, — говорит Вик, пока Аарон проносится мимо и исчезает наверху. — Хаэль и Аарон приглядят за твоей сестрой, пока нас не будет.

— Я не могу оставить ее с ними, — на автомате отвечаю я, и Вик вскидывает бровь. Мой желудок скручивается из-за бушующего беспокойства, и дело вовсе не в Хизер, которая останется с Хаэлем. Перевожу на них взгляд, и становится совершенно очевидно, что ей здесь комфортно. Блять. Нет, вся эта тревожность, что сидит внутри связана только с тем фактом, что вчера Виктор швырнул меня в стену.

— Да? И почему же? — он бросает мне вызов, но мне нечем ему ответить, и он это знает. — Вот. Надень это, — он бросает мне сумку с новой одеждой как раз перед тем, как входят Оскар и Каллум. Первый смотрит на меня с любопытством, а на его губах расцветает пугающая улыбка, когда же Каллум шагает прямиком на кухню.

— Выглядишь… помятой, — комментирует Оскар своим мурлыкающим голосом, который явно от мира сего. Он звучит, как павший принц или что-то на подобии. — Думаю, что так ты мне нравишься куда больше — уязвимая, грязная и одета в спортивные шорты Вика.

— Да пошел ты, — быстро нахожусь я, поднимаясь на ноги, и устремляюсь в ванную на первом этаже. Как только щелкает замок, я выворачиваю сумку наизнанку и вижу черную юбку, белую блузку, красные туфли на каблуках и некоторые украшения, которые, как я могу предположить, были украдены. Здесь также есть новый кружевной бюстгальтер и трусики с причудливым крестообразным узором сзади, который определенно вопьется мне в зад.

Мой рот превращается в узкую полоску, но я все равно надеваю эту одежду. Здесь даже есть несколько продуктов для нанесения макияжа — довольно дорогих продуктов, еще зубная паста и расческа в сумке, которыми я пользуюсь перед тем, как обновить подводку для глаз и помаду. Маленький бутылочка ибупрофена выпадает из сумки, и я хмурюсь. Должно быть, Вик положил его для моей раны, но, честно говоря, он нужен мне куда больше для того, чтобы усмирить боль между ног. Я беру две таблетки, смотрю в зеркало и понимаю, что выгляжу как долбаная секретарша, значит, это подойдет.

Прощаюсь с Хизер, но она едва поднимает голову с груди Хаэля, так что я выхожу на улицу.

Вик стоит и курит очередную сигарету, предлагая мне затянуться, держа ее между длинными пальцами. Он тоже одет, как среднестатистический адвокатик, волосы зачесаны назад, а тату на руках невозможно не заметить, несмотря на попытку их замаскировать.

— Так значит нож Каллума, ха? — как бы между прочим спрашивает он, до сих пор толком не посмотрев на меня. Какая-то часть меня хочет влезть в ссору, просто чтобы поддерживать его в тонусе, чтобы привлечь его внимание. — Готов поспорить, что чувствовала ты себя в моменте просто потрясающе, так ударить Кали ножом.

— Я облажалась, — признаю я, пробегая пальцами по только что заплетенным волосам. — Что придется заплатить Аарону за ошибку?

— Кали почти не пострадала, и мы знаем нескольких людей за решеткой.

Виктор наконец-то переводит на меня взгляд своих темных глаз, и я дрожу от того, каким напряженным он кажется.

— Все в порядке, просто в следующий раз, когда решишь выкинуть подобное дерьмо, сначала обсуди его со мной. Хочешь устроить один на один с Кали, мы можем это устроить. Но я бы предпочел, чтобы об этом никто не знал.

Мы проводим целую минуту стоя в тишине, перед тем как Вик бросает бычок в траву, и я следую за его костюмом. Он забирается на мотоцикл, и я проскальзываю его за спину, когда до моих ушей доносится его глубокий голос и проходит через меня.

— Ты на противозачаточных? — спрашивает он, и я скалюсь. Конечно, мы не можем просто игнорировать вчерашний день.

— Нет.

Еще одна молчаливая пауза, потом раздается его ворчание, и он заводит двигатель. Мы трогаемся с места, моя щека прижалась к его спине, а сердце стучало где-то в горле. Это слишком, быть вот так к нему прижатой. Ты заставила его вчера себя трахнуть, говорю сама себе, не уверенная, действительно ли я достойна наказания или же просто проверяла его, чтобы узнать, сделает ли он это.

В любом случае, эти мысли отвлекают меня, когда мы минуем район среднего класса Спрингфилда под названием «Оук Ривер Хайтс». Если какой-то район, торговый центр или школа имеют слово «Оук» в названии, значит, это высший класс.

Мы подъезжаем к предполагаемому дому матери Вика — белый особняк в стиле греческого возрождения, с двухэтажным крыльцом и массивным дубом во дворе. Когда в 1890 году город был только основан, это был один из способов обозначить уровень своего бизнеса и богатства — посадить дубы вокруг собственности. Таким образом, название вполне себя оправдывало.

— Твоя мать живет здесь? — спрашиваю я, но Вик качает головой, слезая с мотоцикла, и оглядывает дом с хмурым взглядом, который явно выбивается из образа «у-меня-все-под-контролем».

— Ее новый парень владеет этим местом, — он глядит на меня, а гнев, которым наполнен его взгляд, заставляет мою кожу покалывать. — Он из богатой семьи, но когда его родители умерли, они все оставили своей дочери. Этому придурку не удалось получить ни гроша, так что он принялся давить на мою мать, чтобы та получила мое наследство. В конце концов, как они смогут жить такой первоклассной жизнью, если ни у одного из них не будет средств, чтобы поддерживать ее?

Смотрю на дом, но чувствую, что взгляд Виктора все еще на мне, обводит вырез блузки, которую он для меня и выбрал. Когда я закрываю глаза, то чувствую, как его член грубо входит в мое лоно, и ощущение его горячей плоти заполняет меня.

— Хочешь притормозить и принять утреннюю дозу, когда мы здесь закончим? — спрашивает он, и мои брови взлетают.

— Действительно ли у меня есть выбор в этом вопросе? — мое лицо приняло насмешливое выражение, и я вновь обратила на него свое внимание. — Разве тебе не полагается просто отдавать мне приказы и грозиться схватить за горло?

Желваки на челюстях Вика резко дернулись, и он смотрит на меня так, словно я самое ужасное, что когда-то случалось в его жизни, будто он на самом деле жалеет о заключенной сделке.

— Это то, чего ты хочешь, Бернадетт? — дерзит он, посмотрев прямо на меня. — Хочешь, чтобы я крутил тобой и обращался как со шлюхой? Потому что я легко могу это устроить, если тебе этого так, нахрен, хочется, — Виктор наступает на меня и прижимает к дереву, упершись рукой о кору и нависнув надо мной. — Почему ты так полна решимости превратить «это» во что-то отстойное? — его последние слова бьют кнутом. — Я напомню: ты пришла к нам. Ты позвала Хавок, ты заключила сделку. Я дал тебе более чем достаточно шансов передумать и убежать, поджав хвост, а это куда больше, чем я предлагал остальным клиентам.

— Почему? — все же интересуюсь я, когда он уже полностью навис надо мной. Дрожь охватила меня, но какой бы не была причина, я не могу ее установить. Почему я хочу, чтобы он ненавидел меня. Почему продолжаю провоцировать его.

Меня пугает мысль о том, чтобы принадлежать куда-либо, чтобы потом быть отвергнутой.

Эта мысль всплывает в моей голове, прежде чем я могу отмахнуться от нее, и Виктор выдыхает, от чего мои волосы качаются.

— Мы опоздаем.

Эти слова слишком тихие и мягкие, вовсе не такие, какие я ожидала от него услышать. Он отшатывается от меня и поворачивается к дому, оставляя меня прижатой к дереву со ослабевшими коленями. Мне требуется всего пара секунд, чтобы последовать за ним. Когда я делаю шаг на крыльцо, парадная дверь открывается, и из-за нее показывается дворецкий.

Надо же.

Я не знала, что дворецкие до сих пор существуют.

Мужчина открывает дверь и ведет нас к террасе в дальней части дома, где уже ждет Офелия, ее руки аккуратно сложены на одном из колен, а темные глаза следят за тем, как мы ступаем в залитую солнцем комнату. Вдоль стен расположился ряд ухоженных растений, одни свисают длинными зелеными веточками, обвив керамические горшки, а их бутоны заполняют комнату сладким запахом.

Сам стол представляет собой поверхность, занятую серебряным чайным сервизом, кофейником и несколькими тарелками с нарезанными фруктами, выпечкой и мясом — и все это накрыто для завтрака.

— Присаживайтесь, — говорит она, улыбаясь нам ядовитой улыбкой. Ее глаза горят особым блеском, который бесит меня с первой секунды. Или, может быть, все дело в ее сыне, который поселился у меня под кожей, заставляя страдать эмоционально?

— Мама, — здоровается Вик, наклоняясь, чтобы запечатлеть на ее щеке холодный чисто символический поцелуй. Как он назвал ее? Донор яйцеклетки? Чувствую, что немного начала разбираться в их отношениях. Она просто с ума сходит от зависти. Когда Вик впервые это упомянул, я не придала его словам особого значения. Видя Офелию, сидящую в своей цветочной юбке, с идеально причесанными волосами и красиво накрашенной… я, кажется, начинаю понимать. Скорее всего, большую часть времени она чувствует себя опустошенной, прямо как я, но в ее жизни не присутствует боль, которую она бы хотела умалить, лишь бездушная жадность. — Как давно мы завтракали вместе? Когда я был в утробе? Или до этого?