Глава семьдесят шестая

Гвинет и тетушки помогли мне вымыться и переодеться, а после я всех выгнала. Уже почти неделю я металась с собрания на собрание, перетягивая на свою сторону воинских чинов и дворянство, а сегодня вдобавок выступала перед новоприбывшими полками. Нельзя так без передышки. Вспомнилось, что Дихара говорила о даре:

«Замурованные почти совсем уморили его, так же как в свое время Древние… Вы окружили себя шумом, который сами и творите, и замечаете лишь зримое».

Громкий, назойливый шум последнее время и впрямь не умолкал ни на миг.

Мы с Рейфом и Каденом мы постоянно совещались с генаралами Хоуландом, Маркесом и Перри, капитаном Рейно, главнокомандующим, а также Свеном и Тавишем. Хоуланда я приветствовала отдельно, чтобы не дулся. Вдесятером мы изучали карты, составляли списки и продумывали стратегию. Каден и я в подробностях описали, какое у врага оружие, сколько воинов — сто двадцать тысяч. Главнокомандующий предположил, что фронт будет не один, но Каден уверил: Комизару нужна Сивика, нужна быстрая и решительная победа, посему он обрушится на Морриган одним сокрушительным кулаком. И это правда. Войско до того его будоражило, напитывало силой, что он в жизни его не поделит. Помню, с каким лицом он смотрел на свое детище, упиваясь его необъятной, разрушительной мощью.

Препирались мы обо всем: где и когда враг нападет, как вооружать солдат, и прочее. С чем не спорили, так это что войск и оружия нам не хватает. Лорды разъехались по своим владениям с наказом прислать новобранцев и припасы.

Вся страна пришла в движение. Любой металл, до которого дотягивались руки, отправлялся в плавильни оружейников. Двери, ворота, даже чайники — плавили все, невзирая на размеры и ценность, лишь бы уберечь Морриган. Горны пылали сутками напролет. Валили лес для частоколов, копий и укреплений, которые еще даже не спроектировали. Дальбрекские солдаты — умелые, опытные воины — муштровали наших. Военные было возмутились, что нас учат чужаки, но я быстро их приструнила: не позволю чьей-то упрямой гордыне уничтожить королевство. Вдобавок Рейф смягчал генералов, прося у них совета — что им льстило.

Не раз Каден и Рейф принимались с жаром спорить о стратегии, чем приятно меня удивляли. Такими я их еще не видела. Опыт и надежды, долг и цели — вот, что ими верховодило, а не чувства ко мне. Каден мастерски уходил от вопросов о будущем Венды, даже когда продумывал упрочнение Морриган. То будущие битвы, им свое время. Его так и звали Убийцей, но теперь не брезгливо, а с долей уважения, как морриганца, выкравшего военные тайны у вражеского командования.

Шли дни, пролетали встречи, напряжение росло. Нервы часто сдавали, но не из-за оскорбленной гордости, а из страха перед небывалой битвой — все его ощущали, даже генерал Хоуланд. Мы искали ответов, но найти их было непросто. Как тридцать тысяч, разбросанные по стране, разобьют сто двадцать? Ведь вдобавок за противником — сноровка, оружие куда смертоноснее… И все же мы не сдавались.

Разворачивая на столе карты, я пыталась прочесть мысли Комизара. Дороги, холмы, долины, стены Сивики — изучала все. Отметки и линии сливались перед глазами, а внутри пробуждалось какое-то неясное чувство.

Днем и ночью меня занимали военные советы. Как уж заглушить такой шум? Как воззвать к другим своим силам, к путеводному Знанию, если с каждым днем я все больше сомневаюсь в наших планах и тревожусь за братьев?

Я распахнула окно. По лицу мазнула ночная прохлада, и я вознесла молитву — одному ли богу, четырем ли, не знаю. Столько всего не знаю, но в одном уверена: гибели еще двух братьев я не перенесу.

Вестей от них не поступало — и не должно, уверял Рейф. Либо они вернутся, либо нет. Нужно надеяться, что письмо к ним успело.

Я богов вернуть их домой, а затем воззвала к братьям, как Вальтер взывал ко мне:

— Будьте осторожны, братья мои, будьте осторожны.

Я окинула взглядом Сивику. Поминальная песнь затихала, слышались еще ее отголоски: «да будет так вовеки». Сгустился мрак, и только рыжие огоньки в окнах несли караул.

Покой окутал столицу, готовилась еда, стремились к небу дымоходы.

Но вдруг покой разлетелся вдребезги.

Я услышала звуки, от которых захолонуло сердце.

И звуки эти лились не из мира за окном.

Хруст камней.

Свист пара.

Пронзительный вой.

«Горячка, Джезелия. Горячка».

Сердце зачастило. Я почувствовала дыхание Комизара на шее, его пальцы заскользили по каве. Упоенные глаза блеснули во тьме, как два агата.

— Мне подождать тебя?

Я подскочила и крутанулась.

Из-за двери выглядывала тетя Клорис. Она пришла меня поторопить.

Я попыталась скрыть тревогу улыбкой. Тетушка с честью вытерпела попрание всех правил и этикета, но сейчас в ней опять поднималось негодование. Она хотела, чтобы все вернулось на круги своя. Пообещать это я могла лишь на сегодня.

— Не нужно, догоню, — ответила я.

Тетушка так же тихо исчезла, а я закрыла окно и села за туалетный столик. Да уж, одной рукой прелестные косички не заплести. Впрочем, я и двумя-то умела слабо. То ли дело орудовать мечом или кинжалом одной

Когда лекарь сегодня перевязывал мне руку, я впервые ее рассмотрела. Саму рану выдавали только по три стежка с обеих сторон, зато отек не спадал. Затянутая сеткой голубых вен, кисть напоминала перчатку с сосисками, да и немота все не проходила. Видимо, выдрав из двери болт, я что-то сломала или разорвала.

Отек тревожил лекаря. Он наказал по ночам класть руку на подушку, а днем подвешивать на повязке. На вопрос о немоте ответил только:

— Судить рано.

Отложив гребень, я посмотрела на себя в зеркале. Волосы рассыпаны по плечам. Внешне я все та же Лия, разве что немного уставшая, но вот внутри — совсем иная. Мне уже никогда не стать прежней.

«Он помолвлен».

Мысль хлестнула внезапно, как порыв ветра. Раньше меня защищало от нее гора обязанностей, но стоило на миг расслабиться и…

Резко встав, я затянула ремень, поправила повязку, убрала кинжал в ножны на поясе — неуклюже, одной рукой. Всему приходилось учиться заново

В семейной столовой мы обычно ели узким кругом, но сегодня здесь собралось шестнадцать человек. Я бы, как обычно, вполне обошлась бульоном и рухнула в кровать или перекусила на полуночном собрании, но мать сама заглянула с предложением — а она много дней не выходила из покоев. Помню совет Рейфа, когда после гибели Астер я тоже погрязла в сомнениях: перегруппироваться и двигаться вперед. Мать, похоже, сделала первый шаг.

Тетушки охотно поддержали предложение: в последнее время из-за бешеной суматохи обе толком ни с кем не виделись. Впереди долгая битва, добавили они, и совместный ужин нас сблизит. Не поспоришь.

В зале я застала лишь Берди. Мы обнялись. От нее пахнуло свежей выпечкой, на щеке я заметила муку.

— Ты спускалась на кухню?

— Так, заглянула, — подмигнула она. — Твоя мать попросила, а я только и рада услужить.

Что же она готовила? Только я хотела спросить, вошли Гвинет с Натией. Последняя подняла взгляд к высокому потолку, оглядела гобелены на стенах. Припоминаю, как ела с ней впервые. Я набивала желудок, а она таращила полные невинности глаза, засыпая меня вопросами. Теперь же Натия смотрела под стать кошке в засаде — как и все мы. Все явились к столу при оружии, хотя это строго запрещалось. Но сегодня никто не протестовал, даже тетя Клорис.

Мы вчетвером устроились в конце стола.

Вскоре вошли моя мать с сестрами и леди Адель, тетя Паулины. За спиной у матери красовалась изящная коса, на платье не было ни морщинки, во взгляде вновь горел огонь. Глаза, осанка, вскинутый подбородок — все заявляло: «вам не победить, изменники». Меня поразило, что они с Берди разговорились, как давние подруги.

Показались Оррин, Тавиш и Джеб с Каденом, явно волнуясь. Мать радушно их приветствовала и пригласила к столу — как вдруг меня осенило: за столько времени они, по сути, ни с кем не познакомились! Сблизиться нам и правда не мешало. Сегодняшний ужин порадует не только желудки. Вокруг сновали слуги, наливая вино и эль. Мать хоть и обещала простые угощения, перед игристым вишневым мускатом не устояла.

— А где Паулина? — поинтересовалась я у Гвинет.

От моего вопроса леди Адель оживилась. После того скандала в первую ночь Паулина ее избегала, вот и осталась в аббатстве с малышом. Но сегодня обещала вернуться.

— Пошла в аббатство что-то забрать, — ответила Гвинет. Понятно, о чем речь. — Скоро придет.

Леди Адель отвернулась, а Гвинет пожала плечами, будто не зная, почему Паулина задержалась и придет ли вообще.

Показались Свен и капитан Ация — оба, к приятному удивлению, в парадных мундирах. Комплименты тетушек вогнали Ацию в краску, и я только теперь осознала, как он юн. Его со Свеном тут же вовлекли в разговор. Я же, потягивая мускат, гадала, где Рейф. И вдруг — его шаги. Их весомый, размеренный звук и позвякивание ножен я не спутаю ни с чем. Он остановился в дверях, чуть растрепанный, в таком же голубом дальбрекском мундире. Сердце больно сжалось. Рейф извинился перед всеми за опоздание — солдаты отвлекли — затем отдельно перед королевой и подошел ко мне. Его взгляд упал на повязку.

— Лекарь говорит, это поможет снять отек, — объяснила я.

Он водил глазами между мной и повязкой, отсеивая нужные слова от сотни желанных. Я знаю его наизусть. Я знала до мелочей его мимику, паузы, вздохи. Узнает ли когда-нибудь его наречённая?

— Молодец, что послушалась, — ответил Рейф.

За три этих жалких слова зал утих, обратив на нас взгляды. Рейф отвернулся и зашагал к месту на том конце стола.

Перед первым блюдом мать вдруг обратилась ко мне:

— Лия, ты не могла бы вознести поминовения?

Просила не из вежливости. Признала мое положение.

В груди кольнуло от воспоминаний. Я встала.

«Благословение жертвоприношения».