Глава пятьдесят пятая

Паулина

Ночью, лёжа на боку, я долго разглядывала шрамы спящего Кадена. Рядом с отцовскими добавился ещё один, от моего ножа. Каждый раз теперь будет видеть его в отражении. В Терравине он ввёл меня в заблуждение невзрачной рубахой и добрыми словами. Микаэль тоже обманул, но прятал истинную натуру за красивыми речами. Эта сладкая ложь заглушила голос разума.

Способна ли я вообще разбираться в людях или мне просто не дано?

Я перевернулась и вперила взгляд в тени, пляшущие по потолку. То, что пришлось обнажиться перед Каденом, заботило меня меньше всего. Из головы не шло, как он впервые взял малыша на руки. На лице не было и тени фальши. Каден светился преклонением перед чудом, но, дав сына мне, померк, словно понимая, что к моему ребёнку больше не прикоснётся. Да, он заслужил благодарность, но душа протестует, а в глубине ещё и таит страх. Откуда знать, что в этот раз доброта не наигранна? Вдруг он опять использует нас? Раз Лия ему верит, и я могу пойти навстречу, вот только я разучилась доверять людям.

Я чистила на крыльце деревянный ящик, который Каден предложил утром в качестве временной колыбельки. Моего взгляда он избегал. Просто поставил ящик и зашагал прочь, и отошёл уже далеко, когда я бросила вслед:

— Каден. — А когда он обернулся: — Спасибо.

Он надолго задержал на мне взгляд, затем, кивнув, скрылся.

Дождь не переставал уже четвёртый день. По холмам стекали настоящие реки, а крыша давала всё новые течи. Не знаю, к счастью или в наказание потоп загнал нас в тесную лачугу, но, по крайней мере, за его время Каден и Лия затеяли важный разговор. Каден жаждал «повидаться» с вице-регентом. Лия отрезала: момент неподходящий. Странно, но он прислушался. Была между ними какая-то непонятная связь. Но когда Лия предположила, что за долгие одиннадцать лет вице-регент мог измениться, а затем вспомнила Энцо в качестве доказательства, Каден пришёл в ярость. На миг в нём будто проснулся былой Убийца. Хотя, может, он до сих пор им остаётся, ведь под этим «повидаться» вряд ли подразумевалась тёплая встреча.

— Да не меняются так люди! — взорвавшись, выскочил он под ливень. Вернулся час спустя, вымокший до нитки. О вице-регенте больше не заговаривали.

Я тоже думала, что не меняются, но теперь закрались сомнения. Лия изменилась. Она всегда была бесстрашной, порой в моменты негодования безрассудно игнорировала опасность, и такие порывы часто выходили ей боком. Теперь же от неё веяло выдержкой и расчётом. Страх, мучивший меня столько времени, не обманул: Лия познала страдания. Хоть она отмахивается от расспросов, следы стрел не спрячешь. Её чуть не убили. Да и эта отметинка от кулака Комизара на щеке. Но больше меня тревожат не внешние рубцы. Пустота во взгляде, стиснутые кулаки, поджатые губы, когда она уходит в воспоминания — шрамы куда более глубоких ран. Многих друзей убили на глазах, другие погибли после её бегства. Народ Венды дорог Лие. Она часто говорит на их языке с Каденом и в поминовениях соблюдает венданские традиции.

— Ты теперь одна из них? — спросила я.

Она удивилась, но, словно что-то вспомнив, передумала отвечать. Может, сама ещё не разобралась.

Больше всего перемен было в её поминовениях. Если раньше Лия читала их вынужденно и неохотно, то теперь — с неукротимым рвением, заставляя сам ветер замереть. Взывала не только к богам, но и к звёздам, и к поколениям прошлого, а мир напитывался полнотой, словно дышал с нами в такт. Взгляд Лии устремлялся во тьму, ловя что-то неведомое нам.

Дар её больше не страшил. Лия приняла его, научилась упрашивать, а когда-то и требовать. Доверять ему. Так о даре она ещё не говорила, не описывала, как он видит и знает, призывает верить. Её слова заставили меня заглянуть в собственную душу.

Но от меня не ускользнул надлом в её душе, хоть она умело его скрывала. Натия завела рассказ о дальбрекском войске и заставе, и стоило всего раз упомянуть имя Рейфа, как Лия выскочила на крыльцо, будто не в силах слушать. Прислонившись к подпорке, она глядела на стену дождя.

— Натию войско явно очаровало, — начала я. — Такая юная, а уже сражается. Не думала, что кочевники владеют…

— Не владеют кочевники оружием. Натия как-то зашила мне в плащ нож, и в итоге они все жестоко за это поплатились.

— И теперь она хочет наказать виновных.

— Кочевников предали те, кого она же радушно приняла. Натию лишили прежней жизни… и невинной чистоты. Если первое она ещё сможет отвоевать, то второе — никогда.

Я постаралась деликатно увести разговор в сторону:

— Похоже, она высокого мнения о дальбрекском короле.

Лия не ответила.

— Что между вами было? — продолжила я. Свет из лачуги на миг выхватил её лицо.

— Что было, уже в прошлом. И это к лучшему, — качнула она головой.

Я сжал Лие плечо, она подняла на меня взгляд. И взгляд не лгал: разрыв дался ей нелегко.

— Лия, это ведь я, Паулина. Мне можешь открыть душу.

— Не надо. Прошу тебя.

Я взяла её за руки, чтобы не отвернулась.

— Нет, я не отстану. Если скрывать боль, легче не станет.

— Не могу, — шепнула Лия внезапно севшим голосом и зло вытерла глаза. — Не могу о нём думать, — повторила она собраннее. — Слишком многое на кону, в том числе его жизнь. Нельзя, чтобы чувства мне мешали.

— Хочешь сказать, он для тебя только помеха?

— Уж ты-то знаешь, что в жизни не всё так однозначно.

— Лия, — строго бросила я.

— Он был мне нужен. — Лия закрыла глаза. — И Дальбреку тоже. Мы ничего не могли изменить.

— Но?

— Я думала, он поедет со мной. Вопреки всему. Он не мог и не должен был, но в душе я всё равно надеялась, передумает. Мы любили друг друга, клялись, что политика с интригами не встанут у нас на пути… но они встали.

— Расскажи мне всё с самого начала. Так, как я тебе о Микаэле.

И мы проговорили несколько часов. Она поделилась самым тайным: как осознала истинную личность Рейфа; какая дрожь её пробрала на подъезде к Венде, как он носил у сердца её записку, а она презирала его на людях, вместе с тем мечтая обнять. Рейф обещал, что всё теперь будет иначе. За его голос Лия цеплялась, лишь бы не ускользнуть из мира живых. А при расставании они горько поссорились.

— Оставив его, я каждый день царапала на земле его последнее «к лучшему», пока сама не поверила. А потом нашла в трактире Берди свадебное платье, которое он спрятал, и опять всё внутри перевернулось. Я ведь уже отпустила его, Паулина, так сколько же ещё раз придётся?

Трудно найти слова. Даже после предательства Микаэля я каждый день по-новой вычёркиваю его из памяти. Вопреки моему желанию он прочно обосновался в мыслях, непрошеный, словно болезнь. Забыть его — всё равно, что заново научиться дышать: требует целенаправленных усилий.

— Не знаю, Лия, — ответила я. — Но сколько бы ни пришлось, я с тобой.

Я поглядела на ящик, принесённый Каденом. С виду без заноз, прочный. Повесила сушиться на гвоздь. И правда, постелить одеяльце, и колыбель выйдет неплохая.

Воздух рассекли крики.

Пачего настигли добычу.

Плачут дети,

Ибо тьма так густа,

Животы так пусты,

А вой пачего так близко.

Тише, мои милые.

Расскажи им, взывает Джафир.

О том, что было раньше.

Но что было — мне неведомо.

Ищу в памяти слова Амы.

Надежда. Конец пути.

Обречённо заворачиваю их в свои.

«Подступите ближе, дети.

Я расскажу вам, что было раньше.

Пока наш мир не стал бурой, безжизненной пустыней

Когда крутился голубым самоцветом,

Когда сверкающие башни тянулись к звёздам».

Глумятся стервятники,

Но не Джафир.

Он изголодался по сказке, как дети.

— Утраченное слово Морриган.