Глава пятьдесят первая

Я мерила шагами лачугу на берегу мельничного прудика, вслушиваясь в шум дождя. Огонь уже развела и даже протёрла от пыли какую-никакую мебель: обшарпанный стол, три шатких стула, табурет и кресло-качалку без подлокотника. В углу красовался с виду прочный остов кровати, матрас на котором давным-давно изъели мыши.

Эту лачугу и мельницу на другом берегу забросили много лет назад, когда под рабочие нужды приспособили глубокий и обширный пруд восточнее Сивики. Сюда теперь наведывались одни жабы, стрекозы да еноты… а ещё, изредка, юные принцы с принцессой, желающие хоть глотка свободы. На широком косяке по-прежнему вырезаны наши имена, а рядом — ещё с десяток имён деревенских детишек, кому хватило смелости сюда забраться. Поговаривали, здесь обитают Древние. Может, мы с Брином и пустили этот слушок. Просто хотели, чтобы лачуга была нашей и только. На косяке даже имя отца есть. Брансон. Я провела пальцами по шершавым буквам. Неужели и он когда-то был беззаботным мальчишкой, радостно бегал по лесу? Как же мы все меняемся. До чего неумолимо жизнь давит, крутит, переплавляет нас да так, как мы и представить не смели. Только, наверное, перемены приходят крупица за крупицей, и замечаем мы их слишком поздно.

Как с Комизаром. Реджиносом. Мальчиком, подобно его имени, стёртым из этого мира.

Я коснулась букв на косяке, кривых, но чётких. «Лия». Взяла нож и доцарапала «Джезе». Ну и ну, поменяла меня жизнь. Кто бы мог подумать.

Имени Паулины здесь не было. Мы с братьями её сюда не водили. Когда она переехала в Сивику, лачуга уже потеряла для нас прежнее очарование, и мы заглядывали в неё всё реже. Да и к тому же отлучаться так далеко — это ведь не по правилам, а правила двора Паулина соблюдала неукоснительно!.. пока не встретила Микаэля.

Ну где же она? Натия где-то ошиблась или спутала Паулину с другой? Может, дождь задержал? Он ведь еле накрапывает. Мы в Сивике к такому привыкли.

Когда я сегодня вернулась в каморку, все мысли были о том, что узнала ночью. Выходит, если кто-то из кабинета и заслуживает доверия, так это вице-регент. Моя проверка не вскрыла притворства, так что, похоже, он говорил от чистого сердца. Даже о грехах прошлого сокрушался искренне. Неужели одиннадцать лет правда изменили его? Долгий срок. Я изменилась не настолько сильно. Да и Каден тоже. Вице-регент и так в высших кругах — второй человек после моего отца. Что ещё он может заполучить?

Мысли так завладели мной, что Натии пришлось встряхнуть меня за плечи, лишь бы дослушала. Она отыскала Паулину. Та шла с опущенной головой, и капюшон скрывал волосы, но округлый живот ни с чем не спутаешь. Натия догнала её у ворот кладбища и назвала по имени. Паулина явно испугалась, но всё же согласилась прийти.

Лишь бы не я вызвала этот страх. Паулина точно не поверила бы клевете. Может, осторожничает? С Натией не знакома — вдруг ловушка? Но ей известно, что домик на мельничном пруду всегда был моим любимым укрытием. Чужак бы не позвал сюда.

Возможно, Берди с Гвинет её задержали. Гвинет и без того везде видит подвох, а уж в Сивике это как никогда оправдано. Тогда, пожалуй, отсутствие Паулины — добрый знак.

Но тревога меня не оставляла.

Я расхаживала от стены к стене. Наконец, села за стол и и, уставившись на дверь, потёрла бёдра. У меня по кусочку отнимают всё, что осталось. Не знаю, что будет, если отнимут и Паулину. А вдруг она?..

Ручка дрогнула, и дверь со скрипом приоткрылась. Всё вокруг замолкло. Я инстинктивно схватилась за кинжал, но, увидев на пороге Паулину, выдохнула. Её лицо обрамляли мокрые пряди, на розовых щеках серебрились капельки. Мы переглянулись, и я прочла в её взгляде то, чего больше всего опасалась: она знает. От резкого укора, которого раньше не бывало в её глазах, мою душу стиснули страх и горечь.

— Почему, Лия? — начала она. — Почему ты ничего не сказала?! Я бы всё вынесла, но ты и шанса не дала!

Слова застряли в горле, и я молча закивала. Как же она права.

— Я испугалась, Паулина. Думала, правду можно зарыть, и её не станет. Но ошиблась.

Паулина робко шагнула навстречу, а затем пылко бросилась ко мне и с каким-то ожесточением, сердитостью стиснула в объятиях. Её дрожащие кулаки требовательно вцепились мне в одежду, и вдруг она сползла мне на плечо и всхлипнула.

— Ты жива! — простонала Паулина. — Жива!

Я расплакалась вместе с ней, сотрясаясь всей грудью, смывая слезами месяцы разлуки и лжи. Паулина рассказала, в каком страхе жила; как мучилась неизвестностью и насколько обрадовалась, увидев меня в обличье королевы. После тех поминовений они с Берди и Гвинет принялись осторожно искать меня.

— Я без тебя не могу, Лия! Ты мне как сестра, самая родная и близкая! Я и слову о тебе не поверила, понимала, что всё ложь!

Не знаю, кто на ком висел, — настолько крепко мы жались друг к другу, мокрая щека к щеке.

— А братья как?

— С Брином и Реганом всё хорошо, но они беспокоятся о тебе.

Пришёл мой черёд вцепиться в её накидку. Давясь всхлипами, я слушала, что братья и не думали от меня отворачиваться, что засыпали Паулину вопросами обо мне и по приезде обещали докопаться до правды. С Паулиной приехали Берди и Гвинет, и я поняла, почему Натия не смогла их отыскать, — троица остановилась в маленькой, скрытой в переулке таверне, что сдавала комнаты прямо над лавкой. Я её помню. Там даже вывески нет, и так просто на неё не наткнёшься. Точно Гвинет нашла.

Отступив на шаг, я вытерла щёки и оглядела её в талии.

— Ну, а сама как? Всё хорошо?

Паулина кивнула, поглаживая живот.

— Пару недель назад увидела Микаэля, но смелости заговорить набралась только на днях. — Грустная улыбка омрачила её лицо. Мы сели за стол, и Паулина стала рассказывать, как мечтала о семье с Микаэлем и думала, он тоже; как они держались за руки, болтали, планировали будущее, целовались. Она перебирала воспоминания, как лепестки ромашки, отрывая одно за другим и пуская по ветру. И с каждым во мне что-то надламывалось.

— Моему ребёнку он не отец, — подвела она и с тихим смирением рассказала о девице в объятьях Микаэля, о его нежелании признать очевидное; о сомнениях, которые гнала прочь, но в тот миг они бились в голове с удвоенной силой.

— Я с первой минуты поняла, что он за человек, но, думала, одна такая особенная, смогу его исправить. Витала в облаках, наивная дурочка. Теперь я другая.

Да, я увидела в ней перемену. Даже взгляд изменился. Стал мудрее. Мечтательного тумана в нём как не бывало. Увидела я и причины, почему соврала ей тогда: разрушила бы мирок её грёз, и пришлось бы распрощаться и со своими.

— Паулина, ты никогда не была дурочкой. Твои мечты дали крылья моим.

Она прижала руку к пояснице, словно пытаясь уравновесить тяжесть малыша, давящую на позвоночник.

— У меня теперь совсем другие мечты.

— Как и у всех нас, — ответила я, помня о собственных разбитых надеждах

— Ты о Рейфе? — нахмурилась Паулина.

Я кивнула.

— Помню, как он влетел в таверну Берди. Я рассказала про Кадена, а он давай командовать, кричал о подмоге. Подмога прибыла, а вот назад уже не вернулся никто. Яначале я себе места не находила, а потом заподозрила, что и он туда же, — предатель. Да и Берди разожгла моё беспокойство. Догадалась, что Рейф никакой не крестьянин.

— Верно догадалась. Рейф не крестьянин. Он солдат… а ещё принц Дальбрека Джаксон. Тот, кого я бросила у алтаря.

Она явно призадумалась, не лишила ли меня Венда рассудка.

— Уже не принц, кстати, — добавила я. — Недавно стал королём.

— Ты это всерьёз? Бессмыслица какая-то.

— И правда так кажется. Давай я лучше начну с самого начала.

И я стала рассказывать, что произошло с момента похищения, но Паулина очень скоро перебила:

— Каден надел тебе на голову колпак? И протащил через Кам-Ланто?! — Её взгляд заискрился ненавистью. Этого Каден и боялся.

— Да, но…

— И он ещё сидел с нами за праздничным столом?! А через мгновение грозился убить! Как он вообще…

И вдруг мы обе осеклись. С улицы донеслось ржание. Я прижала палец к губам и шепнула:

— Ты на лошади?

Она помотала головой. Я тоже на своих двоих. Путь недолгий, да и лошадь в лесу слишком приметна.

— Кто-нибудь мог за тобой проследить?

Глаза Паулины округлились, и она выхватила нож. Нож! Она в жизни его не носила!

Вытащив свой, я прислушалась к тяжёлым шагам на каменном крыльце. Мы с Паулиной встали, и дверь открылась.