Наконец, Билл извинился и пошел навестить Джонатана, а мы с Томом остались с Бет. И когда я слушал ее рассказ, я задавался вопросом, действительно ли Джонатан знал, какое благословение он получил в этой женщине. Никогда прежде я не видел такой печали, такого презрения к жизни без своей лучшей половины, которая могла бы разделить ее. Ее запинающаяся речь и дрожащий подбородок до сих пор вызывают боль в моем сердце.

Затем наше внимание привлек Билл, который стоял у подножия лестницы. Его лицо было вытянутым, будто он держал полный рот камней. Или плохих новостей.

― Нет! ― Захныкала Бет. ― Боже, нет, нет, нет.

― Мне так жаль, Бет, ― Билл едва мог выдавить из себя эти слова.

― Ты уверен? ― спросил я.

― Он перестал дышать.

Билл не упомянул долгий, тихий стон, который предшествовал остановке подъема груди Джонатана, или запах кала, когда он пролился на простыни, и особенно не упомянул муху, которая села на открытый глаз Джонатана и оставалась там дольше, чем следовало.

― О, Боже! ― Бет бросилась ко мне, безудержно рыдая.

У Тома был пустой взгляд, который, казалось, видел сквозь стены и дальше по улице и просто продолжал идти, куда угодно, только не сюда. Билл сидел, уставившись в деревянный стол. Бет дрожала в моих объятиях, ее рыдания были приглушены моей рубашкой, на которой остались следы ее туши.

― Я не могу… не могу идти туда… не сейчас, ― сказала Бет сквозь слезы.

― Мы обо всем позаботимся, ― сказал я, глядя на остальных. ― Мы сделаем все, что в наших силах, чтобы помочь.

― Мы здесь ради тебя, Бет.

― Все, что тебе нужно...

Внезапно Бет перестала плакать и взяла себя в руки. Она прочистила горло и начала говорить, намекая на наш предыдущий разговор о спиритическом сеансе. Засыпала Тома вопросами, касающимися церемонии, и в частности, какие материалы для него нужны. Когда он сказал, что нужны только тускло освещенная комната, стол и свечи, она побежала на кухню и взяла коробок спичек и пять свечей, а затем поставила их все на стол.

Увидев недоумение на наших лицах, Бет воскликнула:

― Мне это нужно.

― Бет. Я думаю... ― начал Том.

― Я должна это сделать, Том… Я хочу, чтобы он знал… хочу, чтобы он знал, что я люблю его и что... что со мной все будет хорошо. Ребята, вы мне поможете? Пожалуйста!

Опять же, будь то алкоголь или слабость мужчины перед глазами скорбящей женщины, мы все согласились, надеясь, что это поможет Бет успокоиться.

Бет зажгла свечи и взяла меня и Билла за руки.

― Возьмитесь за руки, ― сказала она. ― Том, не мог бы ты, пожалуйста, провести сеанс?

― Хорошо, но ты должна знать, я действительно не знаю, что делать. ― Том взял мою руку и руку Билла и положил их на стол.

И без дальнейших колебаний Том начал.

― Все закройте глаза и подумайте о Джонатане. Подумай о том, что он жив. ― Он сделал паузу, затем: ― Подумайте о том, что он здесь, с нами... и... пригласите его в свои сердца... в свои души.

Бет крепко сжала мою руку. Я чувствовал, как ее обручальное кольцо сильно прижимается к костяшке моего пальца, и задавался вопросом, как долго после смерти Джонатана она будет продолжать носить его, и знал, что если бы ей пришлось ответить на этот вопрос сейчас, она бы сказала всегда, что никогда не наступит день, когда оно сойдет с ее пальца.

― Джонатан, если ты меня слышишь, мы приглашаем тебя сюда, поговорить с нами. Мы твои друзья и семья... твоя жена здесь.

Бет не выдержала, стол затрясся от ее рыданий.

― Джонатан. Бет хочет поговорить с тобой... и если бы ты мог…если бы ты мог как-нибудь поговорить с ней, ей бы это помогло.

Голос Тома был полон неуверенности, но Бет, казалось, не замечала этого.

― Милый, ты меня слышишь? Это я. Бет. Я здесь, милый. Пожалуйста, поговори со мной.

Мы просидели в тишине целую минуту, прежде чем Бет сказала:

― Это не работает, Том. Я его не слышу. Я его не чувствую.

― Джонатан, пожалуйста, поговори с нами. Прямо здесь, прямо сейчас, ― сказал Том.

В течение десяти минут была какофония голосов, когда мы говорили одновременно с приглашениями и мольбами, все это время Бет сжимала мою руку с ненасытной решимостью.

― Пожалуйста, милый. Приди ко мне. Мы приглашаем тебя. Пожалуйста, приди ко мне, Джонатан. Мне нужно почувствовать тебя… Мне нужно, чтобы ты меня услышал. Даже если всего на мгновение.

То, что мы делали, казалось неестественным, неправильным. И наступил момент, когда я больше не хотел иметь ничего общего с этой проклятой церемонией. То, во что я никогда не верил с самого начала. Но я хотел мира для жены моего друга, и если этот отчаянный поступок мог как-то помочь, то я был готов выдержать его, несмотря на мои истинные чувства к нему.

Затем налетел сильный ветер, который продрал меня до костей. Я открыл глаза и увидел, что Бет улыбалась, ее волосы развивались как на ветру, а руки были подняты вверх.

― О, милый. Ты здесь. Я вижу тебя… вижу тебя, детка. Я так сильно люблю тебя. Со мной все будет хорошо… Я буду безумно скучать по тебе, но со мной все будет хорошо.

Крики горя Бет сменились криками изнуряющего облегчения. Что касается меня, то я видел свое отражение в лицах моих друзей, когда они смотрели с отвисшими челюстями и широко раскрытыми глазами. Прохладный ветерок снова пронесся сквозь нас, а затем ушел. Мы подождали мгновение, но, казалось, все было кончено. В этот момент доктор Хэммонд позвал из другой комнаты.

Словно устыдившись своего поступка, Бет задула свечи и включила свет.

― Мы здесь, доктор Хэммонд.

Доктор вошел в комнату со своей сумкой, его лицо было опущено.

― Соболезную, миссис Дэвис, ваш муж скончался.

― Я знаю. Спасибо, доктор. Билл рассказал нам.

― Билл сказал вам?

― Да, минут пятнадцать, двадцать назад.

― Извините меня, миссис Дэвис, но ваш муж скончался всего несколько минут назад.

Мы посмотрели на Билла, который заговорил.

― Я был там, наверху. Я видел его. Он не дышал. Я видел, как он испустил свой последний вздох. Он... он испачкал постель. Я был там, я стоял прямо в дверях.

― Сэр, это правда... ― Доктор взглянул на Бет извиняющимся взглядом, стыдясь того, что ей сообщают такие подробности... испачкал постель. ― Временно он действительно перестал дышать, но все это было результатом небольшого припадка, который в конечном итоге снял его лихорадку. Если честно, после этого эпизода ему действительно стало немного лучше.

― Лучше? ― спросила Бет, прижимая руку ко рту.

― Да. Когда приступ утих, он осознал свое окружение, меня, свое положение. На мгновение я был немного оптимистичен в отношении его состояния.

― Я не понимаю. Моему Джонатану стало лучше, а затем он умер?

― Да, мэм. Он изо всех сил старался остаться с нами, остаться с вами, миссис Дэвис. Он действительно пытался. Старался. Ваш муж был очень сильным человеком. Но я боюсь, что тяга к другой стороне оказалась сильнее.

Тяжесть в комнате повисла черным облаком, которое давило на каждого из нас, когда мы опускали глаза в пол, ища ответы в огромном океане сожаления, единственным звуком был свист крови жизни, который проносился в наших ушах, издеваясь над тем, что мы живы и здоровы. И возможно ответственны за его смерть.

Наконец, плач нарушил тишину, когда Бет Дэвис окончательно сломалась — тонкая трещина, которая распространится и никогда не заживет. Мы все развалились на части. И никто из нас никогда больше не попытается заговорить с мертвыми.

Или не совсем с мертвыми.