Я обдумала ее просьбу. В этом не было смысла.

— Этот человек может быть сейчас кем угодно. Старушкой или ребенком. Если он не как я, он вас и не вспомнит.

— Любовь никогда не умирает, — она сидела напротив меня, сжимала бледными тонкими ладонями чашку чая, но все еще казалась нереальной. Ее темные волосы ниспадали за плечи ее белого пальто. Ее глаза были бездонно старыми, словно тьма ее зрачков была окнами во вселенную, тянулись далеко в прошлое. Как долго она искала? — Я обещала найти его, — сказала она. — У меня есть все время мира. Когда мы встретимся, он меня вспомнит. Я в этом уверена, — она звучала уверенно, словно делала это раньше. Может, так и было.

Раньше я хотела найти свои старые семьи. Родители Эндрю: они были бы сейчас очень старыми, если бы были живы. Члены племени ситки. Я думала о поездке в Японию, чтобы узнать, живет ли еще кто-нибудь с фамилией Ямада в рыбацкой деревне. Возможно, пра-пра-племянник или моя племянница. Но хоть я хотела это сделать, что-то меня сдерживало. Не только логистические трудности, но и страх. Страх столкновения реальности и памяти. Прошлого, подавляющего настоящее.

Я поискала в «Facebook» Жанну, мою девушку — девушку Эндрю. Сейчас она жила в Бойсе, замужем, у нее было трое взрослых детей, которые и не она. Реальность не соответствовала моим воспоминаниям о ней, воспоминаниям, омраченным вожделением мальчика-подростка. Раньше у нее были длинные волосы цвета осени. Пухлые губы. Убийственные глаза.

Но та жизнь, как и другие, ушла. Были отняты у меня до того, как я с ними покончила. Я не могла их вернуть. Что хорошего будет для Жанны, если у ее двери появится девушка-студентка, утверждающая, что она — реинкарнация ее убитого парня из средней школы?

Эта жизнь — то, что у меня есть сейчас. И Перл — первый человек, которого я когда-либо встречала, который мог знать, как мне продолжать жить.

— Я бы хотела помочь, — медленно сказала я. — Но в городе миллионы людей. Как мне найти одного человека? У вас, может, и есть все время мира, но…

«Но у меня нет», — мое время было на исходе.

— Я скажу тебе, как его узнать, — она склонилась. — Ты согласна попробовать?

Я устроилась волонтером на полставки в офисе по делам ветеранов. Это был мой лучший шанс познакомиться с человеком, которого искала Перл. Итан удивился и слегка разозлился. С расписанием занятий и этим новым обязательством у нас оставалось меньше времени вместе, чем ему хотелось бы.

— Откуда это взялось? — раздраженно спросил он. — Не думал, что у тебя есть хоть малейший интерес к армии».

— Эндрю думал о зачислении, — я пожала плечами. — Может, я просто вспомнила былое.

Мы с Итаном вместе уже год, но казалось, что дольше. Мы серьезно относились друг к другу. Я знала, что могла доверять Итану. Он был первым человеком, с которым я встречалась, кому я осмелилась открыться. Я рассказала ему почти все. Он не назвал меня сумасшедшей и не сбежал.

— Ты серьезно, — сказал он. В то время мы сидели на диване в его доме, и он терся носом об мою шею. На левой стороне шеи была небольшая красная родинка, а справа, за ухом, гораздо большее пятно темнее. Обычно мои волосы закрывали более крупное пятно. Итан называл маленькую родинку моим «укусом вампира», он притворялся вампиром. В ту ночь, после того как мы были вместе почти шесть месяцев, я чувствовала себя безрассудной. Безрассудной и уязвимой.

— Это не укус, — сказала я. — Это пулевое отверстие, — я показала ему другую сторону — выходную рану. — Иногда, когда трагически умираешь в прошлой жизни, ее след остается на теле.

— Думаешь, тебе прострелили шею в прошлой жизни?

Я немного сжалась.

— Я не думаю, а знаю.

Он вернулся пару дней спустя с пепельным лицом.

— Я посмотрел в архиве библиотеки «Вестник республики Якима». Там все есть — новость через день после того, как это произошло, по твоим словам.

Я видела, что ему было сложно верить мне. Я сказала:

— Ты думаешь, что это ничего не доказывает. Я могла прочесть эту статью и выдумать историю, чтобы совпала с газетой.

— Какой была машина Эндрю… у тебя?

— Понтиак ГТО 1969-го, — сказала я без колебаний. Я любила ту машину.

— Каким был маскот твоей старшей школы?

— Пираты.

Он сел рядом со мной, разглядывал меня.

— Или ты сочинила подробную ложь для меня без причины, или ты рассказываешь правду, — он коснулся пятна на моей шее кончиками пальцев. — Это безумие, но я тебе верю.

Тогда я обняла его и немного поплакала. Он хотел узнать больше о том, что я помнила, не только о жизни Эндрю, но и о других. Я все еще боялась рассказать ему слишком много, боясь оттолкнуть его, хотя я знала, что его тянуло к неизвестному.

Итан был средневековым алхимиком, перуанским речным проводником и университетским капелланом, но из его прошлых воплощений мне больше всего нравилась Молони, мудрая женщина из африканского племени, чью глубину мудрости и сострадания я иногда видела отражением в васильково-голубых глазах Итана. Видя ее в нем, я набралась смелости доверять ему. Итан — искатель, движимый желанием узнать больше о мире, особенно о том, что нельзя увидеть. Вот почему он специализировался на астрономии, что, по его признанию, являлось «самым глупым поступком с точки зрения перспектив трудоустройства». Вот почему я влюбилась в него.

Я доверяла Итану больше, чем кому-либо в мире, но я не рассказывала ему о Перл или о том, почему я добровольно работала в офисе по делам ветеранов. Я хотела, но даже он не понял бы, почему я тратила время на азартные игры с таким риском. Чем ближе мы с Итаном становились друг к другу, тем больше я беспокоилась. Мой парень мог поверить в существование бессмертных душ и множество жизней, но он был оптимистом и не верил в трагическую судьбу. Он видел будущее перед нами; я видела кирпичную стену, расстояние до которой я не могла оценить, потому что не могла сказать, с какой скоростью мы двигались к ней.

— Я тебя люблю, — сказал он мне в ночь моего дня рождения. Мы лежали на кровати, моя голова была на его груди. Я ощущала, как его слова двигаются подо мной.

Я поцеловала его плечо. Я хотела плакать.

— Я ни разу не становилась взрослой. Я не была замужем, у меня не было детей.

— И у меня.

— Были, — возразила я. — Ты просто не помнишь.

— Тогда мы наравне.

Это меня раздражало.

— Ты не понимаешь. Я не живу долго.

— Это глупости. Да, я не понимаю этого, но и ты вряд ли понимаешь. Может, ты помнишь только жизни, которые закончились плохо, и у тебя было много хороших. И люди тогда умирали раньше из-за войны, болезней и несчастных случаев. Ты не должна… — он отодвинулся из-под меня и приподнялся на локте. — Потому ты ходила на курсы самозащиты? И потому ты носишь с собой всюду раскладной нож и антисептик для рук? И не водишь машину? Потому что боишься, что смерть ждет тебя за углом?

Я лежала неподвижно, молчала, сжав кулаки у тела. Я хотела сказать Итану, что и он боялся бы жестокой смерти, если бы помнил их все.

«Ты знал, что когда сгораешь насмерть, ты истекаешь кровью? И сильно. Ты думаешь, что кровь будет испаряться, но это не так. Она капает и шипит в огне».

Я не сказала этого. Я сказала:

— Давай не будем сейчас говорить об этом.

Я отвернулась и укуталась в одеяло. После паузы он вздохнул и обвил меня руками. Он уснул, а я лежала. Но он больше не говорил, что любит меня.

Моя волонтерская работа в офисе по делам ветеранов началась с архива и ксерокопирования, но через неделю я получила перерыв. Секретарша заболела и не знала, сколько будет отсутствовать. Я предложила себя в качестве замены и вскоре оказалась за стойкой регистрации, приветствовала всех, кто входит. Я видела множество солдат и членов их семей, когда они приходили просить пособие. Я читала каждого из них как можно внимательнее, пожимая всем руки, чтобы произвести сильное впечатление, не торопясь, завязывая светскую беседу, пока проверяла их. Они думали, что я была дружелюбной и всегда была готова поболтать. Несколько молодых ветеринаров кокетничали и спросили мой номер телефона. Мне было неловко их разочаровывать.

Если бы я хотела пойти на свидание, я бы сочла это время хорошо проведенным, но для моих целей и для целей Перл это был провал. Некоторые из людей, которых я встречала, прошли военную службу в своих предыдущих воплощениях, но я не видела никого, кто соответствовал бы описанию, которое мне дала Перл. Я никогда активно не пыталась искать в прошлом людей так, как пыталась сейчас, и после смены вышла из офиса с тупой головной болью. Я поехала домой на автобусе под проливным дождем, там села за учебники; абзацы плавали перед моими глазами, пока я изо всех сил готовилась к промежуточным экзаменам.

Однажды ночью, когда я почти заснула на середине страницы о связи ислама с Византийской империей, я подумала: это все было бесполезно. И поиск, и учеба.

Я посмотрела на свой телефон: почти полночь. Я вытащила номер, который мне дала Перл.

— Позвони мне, когда найдешь его, — сказала она, — но только когда найдешь его, — я подумывала позвонить ей и сказать, что сдаюсь. Ей тоже следовало сдаться, перестать тосковать по тому, кто ушел в другую жизнь. Может быть, мне не стоило так крушить ее надежду. Даже если я найду этого человека, Перл, вероятно, больше не сможет быть частью его или ее жизни, точно так же, как я не могла вернуться к Жанне или какой-либо из моих прошлых семей. Я провела пальцем по экрану телефона. «Живи дальше», — скажу я, когда она возьмет трубку.

Но это прозвучит смешно от меня. Мне нужна была ее помощь. Мне нужны были ответы. Если бы я не обращала внимания на свой шаблон, я могла бы жить каждый день в блаженном неведении до последнего, шокирующего конца. Так было бы лучше? Вместо этого я была обременена и пленена своими воспоминаниями, как и она. Она не собиралась сдаваться. И я не буду.

Я закрывала книгу и опустила голову на руки, подавляя слезы усталости и безнадежности. Келли тоже еще не спала, работала над лабораторным отчетом.