Том решительно покачал головой. - ‘Нет, сэр, я не видел ничего похожего ни на этого голландца, ни на любой другой корабль. И я держу глаза открытыми, капитан. Я вовсе не задремал, ничего такого.’

А теперь, когда кок уже должен был встать, ты сбегай и принеси что-нибудь поесть.’

‘Но мои часы еще не закончились, сэр.’

‘Не волнуйся’ - сказал Хэл, внезапно почувствовав желание увидеть все своими глазами, а не полагаться на других, как это часто приходится делать капитану.

- Ты уверен, что это хорошая идея - вернуться туда, капитан? - Спросил Нед. - Давненько не видел...’

‘Ты хочешь сказать, что я все еще не могу добраться туда быстрее любого человека на этом корабле?’

‘Нет, сэр, даже не мечтаю об этом.’

- Ну, смотри на меня, и я тебе покажу.’

С этими словами Хэл подбежал к мачте, схватил веревку и начал карабкаться вверх по снастям, мимо вялых безветренных парусов к чернильному небу над головой.

***

Петт был голоден. Конечно, все на борту были голодны. Палубы корабля и даже трюмы были обшарены в поисках съедобных крыс. Любые чайки, которые были достаточно глупы, чтобы приземлиться на палубу или взгромоздиться на снасти, были встречены залпами камней, маленьких кусочков дроби или чего-нибудь еще, что можно было схватить и бросить, чтобы убить или оглушить птицу. Игривые дельфины, которые плавали рядом с лодкой, подвергались нападению меньших орудий корабля, и любые выстрелы, которым удавалось поразить их цели, быстро сопровождались всплесками, когда лучшие пловцы команды ныряли в воду, чтобы забрать трупы, прежде чем стая ближайших акул могла их принять.

Однако голод Петта был совсем иного рода. Всю прошлую неделю он провел взаперти в темной, вонючей, кишащей крысами каюте на палубе орлопа. Он заверил капитана корабля, что является высокопоставленным чиновником Британской Ост-Индской компании, и потребовал, чтобы с ним обращались как с джентльменом, но тот отказался слушать, настаивая, что это заключение было сделано для собственной безопасности Петта.

‘Вы должны понять, что мои люди совсем недавно сражались с англичанами, поэтому они не питают большой любви к вашему народу, - сказал капитан, с сожалением пожимая плечами. - ‘Они тоже голодают и так отчаянно нуждаются в пище, что могут прибегнуть к ... как бы это сказать? - нечеловеческим методам, чтобы найти ее. Вы должны считать себя счастливчиком, сэр, что я отдал приказ о вашем спасении. Многие из моих людей были очень недовольны этим решением. Им не нравилась идея добавить еще один рот для кормежки. Простите меня. Я сделал глупую шутку - сказал, что если ты им не понравишься, то они могут тебя съесть. Я искренне опасаюсь, что кто-нибудь из них поймал бы меня на слове.’

С тех пор Петт жил на том, что едва сводилось к голодному пайку. Его тело, и без того худое, становилось похожим на скелет. Но он никогда не проявлял ни малейшего интереса к удовольствиям за обеденным столом, поэтому отсутствие приличной еды не было для него потерей. Нет, он страдал от другого голода, который терзал его изнутри, когда голоса звали его, голос святого превыше всего, умоляя его исполнить волю Божью, очистив мир от греха и нечистых душ, совершивших его. Петт никогда не мог быть уверен, когда именно раздадутся голоса. Иногда проходили месяцы без единого посещения, но бывали и такие моменты, как этот, когда шум в его голове едва утихал от одного дня или даже недели до следующего - всегда голоса, кричащие на него, умоляющие его, повторяющие снова и снова одну и ту же неумолимую заповедь - убей.

И все же, пока он был заперт в этом одиночном заключении, не могло быть никаких кандидатов на его освобождение. И тогда святой, как он всегда это делал, предоставил Петту возможность спастись. Он был изможденным, измученным жаждой членом экипажа. Его преступление, насколько Петт мог судить, состояло в том, что он украл одну из самых последних корок черствого хлеба из запертого сундука в капитанской каюте. Этот человек был в бреду. Должно быть, так оно и было, подумал Петт, если он думал, что может преуспеть в своей краже, когда единственный способ открыть сундук, в котором находились драгоценные крошки, - это взорвать замок пистолетным выстрелом, который можно было услышать от одного конца корабля до другого.

А может быть, ему просто было все равно. В течение двенадцати часов он сидел напротив Петта, время от времени разражаясь бессвязными, невнятными, непонятными речами, прежде чем впасть в тревожный сон, во время которого он все еще кричал в голосе ярости и тревоги, хотя все это время продолжал спать. Пэтт давно бы отправил его в безмолвный, вечный сон, если бы оба человека не были прикованы цепями к железным кольцам, вделанным в корпус корабля, а между ними - добрый десятифутовый пролет покрытых грязью досок.

Цепь Петта, прикрепленная к другому кольцу вокруг его лодыжки, была длиной всего в пять футов, что делало почти невозможным для него добраться до другого человека и нанести смертельный удар. Но он был совершенно уверен, что святой не привел бы ему этого человека, не снабдив его средствами для того, чтобы отправить его из этого мира в другой. Конечно же, события развивались в направлении Петта, потому что команда корабля – или, по крайней мере, значительная ее часть - похоже, отправлялась в экспедицию. Из-за стен корабля трудно было понять, о чем именно идет речь, но одно сообщение пробилось сквозь все остальные - это была попытка сделать или умереть, чтобы захватить больше припасов. Приказы были пролаяны и переданы дальше. Там было много суеты, движения и всякого шума, который можно было бы связать с группой людей, готовящихся к важному делу.

В конце концов Пэтт услышал, как спускают шлюпки и приглушенно требуют тишины. Куда бы они ни направлялись, они явно не хотели никого предупреждать о своих передвижениях. Но не успели шлюпки отчалить от корабля, как те, кто остался позади, принялись за что-то вроде жарких дебатов, возможно, о вероятном исходе экспедиции. Главное, что они не обращали ни малейшего внимания ни на Уильяма Петта, ни на его сокамерника.

Таким образом, у него была прекрасная возможность действовать, не прерываясь в своих трудах. Вот почему он уже был в движении. Первые несколько дюймов он шел медленно, бесшумно, как леопард в темноте, не обращая внимания на судорожную боль в конечностях от долгого заточения.

Петт изо всех сил старался сохранять полное молчание, так что его предполагаемая жертва выбрала именно этот момент, чтобы проснуться. Он пристально смотрел на Петта секунду или две, очевидно пытаясь понять смысл его внезапного появления посреди комнаты, понял, что ему грозит опасность, и отполз в темноту, вытянув свою цепь как можно дальше от Петта. Железо человека звякнуло, и от ужаса белки его глаз вспыхнули в темноте, когда он закричал, призывая на помощь, бросаясь назад к сырым дощатым стенам, каким-то образом зная, что другой человек собирается убить его.

Петт продолжал двигаться. Он почти достиг своей пораженной страхом цели, но тут цепь на ноге натянулась туго. Он выругался, бросился вперед, вытянулся, как пораженная мамба, и ухитрился ухватиться за ногу другого человека. Человек брыкался и бился в конвульсиях, но Петт цеплялся за него, нанося удары по лицу, которых он не чувствовал, и подтягивал его к себе, дюйм за дюймом. Человек попытался ухватиться за саму палубу, вонзить в нее пальцы, как крюки для захвата, но доски были скользкими от экскрементов грызунов и слизи, и он не мог ничего сделать.

Человек снова закричал, и его голос дрогнул от ужаса. Он воззвал к Богу, но Всемогущему это было неинтересно – у него были другие планы, – и Святой вместе со всеми ангелами взывал к Петту, чтобы тот исполнил их от его имени. Теперь лицо Петта было на одном уровне с вонючей промежностью мужчины, и он все еще тащился, как будто от этого зависела его собственная жизнь.

‘Не двигайся, а я сделаю это быстро, - сказал Пеет, понимая, что зря тратит время. Обезумевшие, покрытые слизью пальцы вцепились в его голову и лицо, когда человек попытался оттолкнуть его назад, откуда он пришел. Но пути назад уже не было. Пэтт поднял руки вверх, и они нашли горло мужчины, большими пальцами раздавив костлявый хрящ гортани, а пальцы сзади связали его изможденную шею, как шнуровка на дамском корсете.

Несмотря на недостаток пищи, заключенный моряк был на удивление силен. Годы, проведенные в море, когда он таскал паруса и карабкался по реям, убедили его в этом, и теперь он цеплялся за руки Петта, пытаясь оторвать их от своей шеи. Но Уильям Петт был человеком опытным. Он делал это уже много-много раз и знал, что ему нужно только продержаться еще немного. Только еще немного.

Петт тоже был знатоком, собирателем чужих смертей. Мысленно он приказывал им - мирным и жестоким; многим, кто встретил свой конец с ужасом, и очень немногим, кто был тих и спокоен в конце концов. Менее возвышенное различие разделяло тех, чей кишечник ослабел в момент смерти, и тех, кто остался незапятнанным. Если бы Пэтт хоть немного подумал об этом заранее, он мог бы поспорить, что отсутствие какого-либо вещества в пищеварительной системе голодающего человека будет означать чистую смерть. Но нет, хотя испражнения матроса были весьма скромны по количеству, в зловонии он не нуждался ни в чем. В тот же миг руки Петта расслабились. Мужчина под ним вздрогнул, как измученный любовник, и замер.

Петт все еще держался, хватая ртом воздух в этом сыром, безвоздушном месте. Мертвец забился в конвульсиях в последний раз, его каблуки выстукивали неровные удары по палубе, а затем все было кончено. "Ты хорошо поработал", - мысленно прошептал Святой. Но ты же на корабле. В следующий раз воткни в мозг острый кусок дерева или металлическую булавку через слуховой проход. Ты добьешься быстрого убийства и никаких предательских признаков, оставленных на теле, чтобы вызвать подозрение.