Откинув одеяло, я заставляю его смотреть, как я провожу пальцами по животу, прежде чем скользнуть в трусики. Я уже промокла, тем более под его наблюдением. Погружая палец в свою киску, я раздвигаю ноги, чтобы он мог наблюдать, как я играю сама с собой.

— Дрозд, — рычит он.

Поднося влажный палец к губам, я пробую себя на вкус и стону, делая вид, что сосу палец, прежде чем подмигнуть ему.

— Иди. Возвращайся скорее.

— Ты злая.

— Но ты любишь меня.

Хадсон ухмыляется. — Черт возьми, я знаю.

Когда он уходит, я снова падаю на кровать. В груди странное легкое чувство. Я понятия не имею, что это такое, но, возможно… это то, на что это похоже. Я не скажу этого слова, это проклятие. Но однажды, я надеюсь, мы сможем его найти. Неуловимая вещь, которую ищут все люди.

Хлопок двери заставил меня сесть, нахмурившись.

— Так скоро?

Я не ожидаю увидеть темную, голодную улыбку Джефферсона, освещающую комнату. Он поворачивает за угол, держа в одной руке дубинку, в другой сжимая знакомые наручники, от которых у меня перехватывает легкие.

— Убирайся отсюда, — кричу я, пятясь в угол.

— Тоже рад видеть тебя. Поднимай свою задницу, ты пропустила сеанс.

— Я занята. Скажи Огастусу, чтобы трахнул себя.

— Ты не выбираешь, когда идти, — предупреждает он, приближаясь в опасной близости. — Если ты не оденешься и не пойдешь со мной, я вытащу твою бледную задницу наружу. Весь институт может видеть тебя такой, какая ты есть на самом деле, маленькая чертова уродка.

Я скрещиваю руки, прикрывая израненную кожу напоказ.

— В качестве альтернативы я могу пойти и схватить Илая, — предлагает Джефферсон. — Я видел его снаружи, курящего с этим синеволосым ублюдком там, где, как они думают, мы их не видим. Может, вместо этого он сможет прикрыть тебя, а? Это займет Огастуса.

Мое сердце подскакивает к горлу, но я не позволяю этому показать себя, а вместо этого рычу на Джефферсона.

— Повернись, чтобы я могла одеться, извращенец. Я иду.