ГЛАВА 5, в которой Заяр наконец оказывается в постели

 

Заяр в меру воспитан… для кожнара. По крайней мере он, наверное, знает, что такое вилка и нож. Вот только, похоже, так давно не видел нормальной еды, что ему проще свалить всё, что можно, на кусок хлеба и большими кусками запихивать в рот.

Я тоже люблю поесть, но всё-таки не так голоден, как он. Запихнув в себя пару ложек рагу и ломтик ветчины, наполняю бокал и встаю. Подхожу к окну, оставив кожнара за спиной.

Под окнами дома песчаный пляж. Стоит ранняя осень, и на берег набегают почерневшие волны. Ветер хлещет листьями тропических деревьев.

Жемчужники пришли из куда более жарких краёв. Здешнее лето для нас ещё ничего… А вот зимой выбираемся из домов только по уши закутавшись в меха.

И очень скоро на побережье начнётся зима.

Невольно потираю свободной рукой озябшее плечо. Делаю глоток вина и поворачиваюсь.

Окно у кожнара за спиной, и я тоже стою у него за спиной. Похоже, он заметил это гораздо раньше и перестал есть. Спина напряглась.

Делаю последний глоток и, перегнувшись через его спину, опускаю бокал на стол. Осторожно кладу руки на обнажённые плечи. Под касаниями моих ладоней они напрягаются ещё сильней.

— Я — не мой брат, — тихо говорю, наклонившись к его уху. — Я вообще не люблю никаких игр.

Конечно же, альфа остаётся напряжён. Но мне не хочется убирать руки, и я осторожно сжимаю его натянутые мышцы. Думаю, о том, что по законам Жемчужного берега он принадлежит мне. Могу делать с ним, что захочу.

Похоже, Заяр думает о том же. Выпрямляется, забыв про еду.

— Что ты собираешься со мной делать? — напряжение так и сквозит в его голосе.

— Не знаю, — признаюсь, не убирая рук с его плеч. Осторожно провожу от шеи вниз и назад. — Зависит от твоих ответов на мои вопросы. Если ты расскажешь мне душещипательную историю о том, что тебя схватили незаконно и дома у тебя выводок малышни и омега — скорее всего, отпущу.

— У меня нет омеги.

Похоже, мы с ним одинаково удивляемся этим словам. Я — потому что не ожидал такого признания. Он — потому что не собирался его произносить.

Легонько кашляю и нехотя убираю руки.

— Собственно, в первую очередь я говорил не про омегу, а про то — законно тебя схватили или нет.

Садиться на табурет мне не хочется, поэтому обхожу стол и, скрестив руки на груди, пристраиваюсь плечом к стене.

Кожнар молчит.

— Ладно, вернёмся к вопросу о печати, — напоминаю я.

На сей раз получаю в ответ кивок, и кожнар нехотя произносит:

— Печать активируется каждые двенадцать часов. Если Аял не отключает её.

Моргаю.

— Двенадцать часов… Аял не приходил к тебе уже семь дней?

— Я не считал.

— Всевышние Омеги, и ты всё это время терпел?!

Кожнар молчит. Непроизвольно тру висок. Подхожу к нему и, присев на табурет, наклоняюсь над столом. Пытаюсь вглядеться в глаза. Если ограничительная печать активирована, носитель ощущает непрекращающуюся боль, которая становится сильней и сильней.

«Очень непредусмотрительно со стороны Аяла», — думаю я. Хотя, вряд ли он ожидал, что вот так вот… умрёт. К горлу подступает ком, и, чтобы успокоиться, делаю глубокий вдох.

— Давай ты больше не будешь терпеть подобные вещи по семь дней.

— Я не в первый раз терплю семь дней, — Заяр со злой усмешкой смотрит на меня. — Аял сделал это, чтобы я просил. Умолял его отключить печать.

Моргаю. Почему-то отчётливо вижу перед собой эту картину — Аял в своих любимых высоких сапогах с плетью в руках, и этот кожнар на коленях у его ног. Братик мог.

— Заяр… — не знаю, что ещё сказать.

Пристально смотрит на меня.

Облизываю губы.

— У меня нет подобных пристрастий, — наконец мне удаётся сформулировать продолжение. — Слушай, всё что тут происходит вообще… Довольно ново для меня. Я только что стал лордом дома, и просто абсолютно не хочу никаких проблем. Я не очень хорошо представляю, как изнутри устроена жизнь твоего народа… Но мне сейчас абсолютно не нужно, чтобы мой дом вообще хоть как-то связывали с кожнарами. Ни в том смысле, что я увлекаюсь дрессировкой диких кожнаров. Ни в том, что из моего дома только что сбежал и буйствует по всему побережью раб-кожнар.

— Мы не дикие.

— А мы не выделяем яд.

Наступает тишина.

Пристально смотрим друг на друга.

— Что бы я тебе ни рассказал — ты мне не поверишь, — наконец говорит он.

Задумавшись, понимаю, что, пожалуй, он прав. Кожнары не очень-то склонны ко лжи, но, во-первых, это кожнар, которого я нашёл на территории жемчужников, и аспиды знают, чему он научился в наших краях. Во-вторых, конечно, он хочет, чтобы я его отпустил.

А я могу?..

Боюсь, что нет. Не раньше, чем удостоверюсь, что он не опасен. И если отпускать — то только в пограничье, а я никому не могу доверить доставить его туда.

— Если ты здесь два года, — говорю я, наконец. — То ты военнопленный. Пока нет договора о выдаче пленных, у меня нет особых оснований тебя отпускать. Но я и не знаю, зачем Аял держал тебя… здесь.

— Для развлечений, — спокойно говорит кожнар, не отрывая от меня пристального взгляда. — Только не говори, что ты удивлён… господин.

Последнее слово как плевок.

— Вообще-то, я знал Аяла несколько с другой стороны, и никогда не интересовался, как он развлекается в обществе рабов.

Молчит. Всё-таки мне кажется, передо мной взрослый и разумный альфа. И своё положение он понимает достаточно хорошо. Понял бы ещё кто-то моё…

— Я не собираюсь надолго оставаться в этом доме, — продолжаю я вслух. — И, прямо скажем, шутка Аяла с этой печатью несколько осложнит мне жизнь. Можешь не верить, но я не знаю, как её снять… По крайней мере, пока.

Молчит. Внимательно смотрит на меня.

— Ты хочешь что-то предложить? — не выдерживаю я.

Кожнар берёт со стола бутыль с вином и наполняет пустой бокал. Его крупные пальцы странно смотрятся на тонком хрустале, но выглядят довольно ловкими. Ранки от когтей на костяшках пальцев совсем не видны — видимо, он давно не применял их для боя.

— Если хочешь оставить меня здесь — лучше сразу убей.

Вздрагиваю. Пытаюсь понять причины его слов по лицу, но кожнар выглядит абсолютно спокойным, когда говорит это.

— Да не собираюсь я тебя оставлять, — бормочу я и снова делаю глубокий вздох. — Но если ты поедешь со мной в турне по владениям Кобр, то мне нужно точно знать, что ты будешь мне подчиняться и ничего не учинишь.

Заяр некоторое время молчит.

— Я клянусь, что не причиню тебе вреда.

Вздрагиваю. От его слов мурашки бегут по спине. И я ведь знаю, что такое клятва кожнаров. Она даётся на века.

 

Заяр Зайн

Когда Лорд, наконец, покидает комнату, я остаюсь в одиночестве. Хотя бы не в темноте.

Сижу за столом, смотрю на свои переплетённые пальцы и пытаюсь сложить по кусочкам то, что произошло.

Змеюка не спешит откровенничать. Ещё бы. Боится меня. Старается скрыть за своей напускной похвальбой, но… Я чувствую, как трепещет его сердце. Мы оба знаем, один на один в замкнутом пространстве… Меня сдерживает только печать.

Печать.

Зажмуриваюсь, пытаюсь прогнать воспоминания о прошедшей неделе, от начала до конца превратившейся в бесконечную боль. Нет, не в первый раз, но всё равно…

Если Аял… мёртв… Не думаю, что кто-то станет об этом сожалеть.

Два года назад он увидел меня в первый раз. А я — его. Два года, которые превратились в кромешный ад.

Сейчас, когда мы проговорили несколько часов, мне трудно поверить, что я перепутал этих двоих. Лорд Энле даже говорит иначе. Но… Его лицо… Один в один.

И он — змея.

Рассуждаю о его страхе, а у самого — пальцы дрожат. Да, в бою один на один у него шансов нет. Но у змей гораздо больше способов уничтожить и растоптать, чем сумеет за всю жизнь изобрести любой из нас.

Энле запретил выходить, но показал печать для связи.

Жест доброй воли… Излюбленный змеями ход. И всё же это лучше, чем ничего. Хоть и не знаю, зачем бы мне его звать.

Провожу руками по волосам, пытаясь успокоить мысли. Ещё раз глубоко вдыхаю и встаю, чтобы переместиться на кровать.

Святые тотемы, не помню точно, когда в последний раз спал в горизонтальном положении.

Укладываюсь и всё никак не могу привыкнуть. Кровать маловата, но чёрт бы с ней.

Закрываю глаза и пытаюсь погрузиться в сон.

Не знаю, сколько времени лежу так, не в состоянии думать ни о чём. Мне кажется, обо всём, о чём можно, я уже передумал за те два года, что не видел никого кроме Аяла да парочки прихвостней.

Из полудрёмы вырывает мерцание магической печати. Несколько секунд в недоумении смотрю на неё. Потом, как показал Энле, касаюсь пальцем светящегося края.

Вздрагиваю, увидев до боли знакомое лицо.

— Привет.

У них обоих — светло-голубые глаза. И волосы тоже светлые, почти платиновые. Какие у наших омег только в самых северных племенах.

Наверное, для жемчужников это не редкость. У них тут каких только не встретишь цветов — всё пестрит, и платья, и украшения, и волосы, и глаза. Но хотя у обоих братьев одинаковая расцветка, одинаково маленькие стройные тела, одинаковые высокие скулы и маленький подбородок… От Аяла всегда исходил неуловимый запах перезрелых фруктов и пожухлых цветов.

Печать, конечно, не может передать запах, но сейчас, когда я вижу Энле перед собой, сразу же вспоминаю другие запахи, хвои и мяты, исходившие от него.

Я несколько секунд размышляю, какого ответа он ждёт и должен ли я сесть. Потом так же ровно отвечаю:

— Привет.

Очень странное слово, которое Аял никогда не позволил бы использовать в отношении себя.

Вспоминаю, как губы жемчужника прикасались к моим рукам и тело пробивает дрожь… вот уж чего Аял не допустил бы никогда.

— Просто хотел проверить, всё ли у тебя хорошо.

Мягкая улыбка окрашивает нежные губы. Розовые. Аял предпочитал красный цвет.

Что, простите тотемы, может быть хорошо, когда я в самом сердце проклятого Жемчужного Берега и у меня на груди эта чёртова печать?

— Да, — вопреки собственным мыслям отвечаю я.

— Хорошо. Постарайся уснуть. Завтра утром мне нужно будет заняться тобой.

Отключает связь.