Изменить стиль страницы

- Спасибо.

- Всегда пожалуйста.

Это была его любимая рубашка, но жертва того стоила. Шон убрал сумку на место, взял водку и продолжил смотреть шоу. Лекси продела одну руку, затем другую в рукава, потом застегнула рубашку. Поизгибалась еще чуть-чуть, выбираясь из платья. Она поворачивалась так и эдак, тянула и толкала, и трясла бедрами, и ее голова исчезла в пышной ткани.

- Ты в порядке, Лекс?

- Ага.

Затем она вышла из моря белого, вся такая... длинные ноги и гладкие бедра. Подол рубашки оканчивался на несколько сантиметров выше ее колен. Лекси перебросила волосы на одну сторону, когда наклонилась, чтобы поднять платье. Свет с потолка сиял на ее волосах, касался щеки и отражался от сверкающих туфель. Она заворачивала, складывала, скатывала платье так же, как делала с фатой. Вместо того, чтобы передать его Шону, в этот раз Лекси встала на колени на пассажирское сиденье и, перегнувшись через спинку, принялась заталкивать платье за него. Надавила посильнее, и на несколько коротких секунд мягкая коричневая фланель приподнялась, и перед Шоном мелькнули белые трусики, круглая попка и гладкие бедра. Он подумал, что должен предложить свою помощь, но не хотел, чтобы его руки оказались где-то рядом с этой совершенной задницей.

- Ну и тренировочка. - Лекси казалась выдохшейся и немного запыхавшейся, когда повернулась и села. Скромно потянула подол рубашки, чтобы прикрыть бедра, как будто Шон не успел на них насмотреться. – Я без сил. – Она взяла стакан и сделала глоток. – Сколько еще, Джимми?

- Чуть менее двух часов.

Лекси сделала глоток и наморщила нос.

- Ты летишь обратно сегодня?

- Нет. Завтра утром.

- Я сбежала из «Фэйрмонт» без сумочки. У меня есть только кредитка. – Лекси откинула голову на спинку кресла, широко раскрыв глаза, как будто осознание последствий всего содеянного ударило ее как дубинкой по лбу. – У меня нет налички и телефона, и одежды, и косметики.

Косметика не была бы четвертым пунктом в списке Шона.

- Возможно, в гостинице есть банкомат, - сказал Джимми.

- А у них есть массаж? – Она приподняла плечи и повертела головой из стороны в сторону. – Мне бы не помешало.

Шон засмеялся.

- Боюсь, нет, принцесса. В это время года люди ездят в Сэндспит, чтобы порыбачить. – И добавил: – В этом городе нет ничего примечательного. Никакой вечерней уборки номера и подготовки постели ко сну нигде в пределах острова.

- Дерьмо. Мне нравится мята, которую оставляют под подушкой. – Лекси перекинула волосы на одну сторону и посмотрела на Шона: – Ты летишь туда, чтобы порыбачить?

- Сейчас я не ловлю чавычу. (прим. перев.: chinook - чавыча)

- Отличная шутка, Шон, - сказал Джимми со смешком.

Шон подождал, что тот скажет дальше, чтобы наконец дать Лекси подсказку. Вместо этого Джимми поправил маленький микрофон блютуз и начал общаться с наземным диспетчером.

- Зачем ты летишь в Сэндспит? – спросила Лекси.

- Там живет моя мать. – Лекси неминуемо узнает, кто такой Шон. Он не станет специально держать ее в неведении – ну, ладно, может, совсем чуть-чуть, – но будет крепче спаться сегодня ночью, зная, что с утра не раздастся звонок от Джона. Если это делало его трусом, он сможет это пережить. – Моя мать больна.

На самом деле, она умирала. Снова.

- Мне жаль.

В этот раз у нее случился приступ панкреатита.

- Она справится.

Сколько Шон помнил, мать всегда была больной. Если не страдала от того или иного недуга, то объявляла больным Шона. Его детство было заполнено ненужными докторами и посещением больниц, и мать пихала в него ненужные таблетки, пока, когда Шону исполнилось десять, не вмешался дядя Эйб, с которым они уехали жить в Эдмонтон.

- Во сколько мы улетаем утром, Джимми? – спросила Лекси.

- Я хочу подняться в воздух к девяти.

- Не знаю, смогу ли я проснуться так рано. – Она застонала. – Мне понадобится кастрюля кофе.

- Если ты хочешь спрятаться, я прилечу забрать Шона через несколько дней. - Джимми взглянул на нее через плечо. – Ты можешь лечь здесь на дно, пока все не утрясется.

- Нет. Я должна вернуться обратно. – Она зевнула. – Я уверена, что все пройдет к тому времени, как мы приземлимся завтра.