Я ухмыляюсь, проводя языком по нижней части зубов. — Чувствуешь себя дерзкой сегодня?

С небольшим усилием она убирает мою руку со своей груди, отшвыривая меня: — Просто устала от твоей ерунды и готова покончить с этим.

Жаль, что даже когда она покончит с этой услугой, я все равно не закончил с ней.

Я протягиваю локоть, жестом предлагая ей взять его: — Тогда давай покончим с этим. — холодно говорю я.

Вместе мы заходим во вход бала. Как я и подозревал, огни хрустальных канделябров мерцают мягким светом. Свечи освещают окна по три, и все выглядит так, будто куплено на ярмарке эпохи Возрождения 16 ^века. Студенты и учителя в одинаковых масках, танцуют, болтают, обычные социальные сигналы, которые случаются на подобных мероприятиях.

Так было до тех пор, пока нас случайно не заметили прохожие, и Тэтчер, и я вооружились девушками, одетыми для мероприятия, на которое никто не ожидал, что мы появимся. Я не могу сдержать ухмылку на моем лице, большинство из них, вероятно, боятся, что мы что-то сделали. Проделали какую-то шутку, для которой мы хотели место в первом ряду.

Рука Брайар вцепилась в ткань моего костюма, пока я вел ее к пустому столу, подальше от танцующих тел в центре комнаты. Трек Чайковского «Лебединое озеро» заполняет комнату, и я знаю это только потому, что он постоянно играет в моем доме, когда дома мой отец.

Это была единственная вещь, которую он умел играть, и почему-то он чувствовал, что это делало его более изысканным, когда он показывал гостям.

— Почему они смотрят на тебя? Как будто ты папа для Христа. — Она дышит, стараясь держать голову опущенной и подальше от посторонних глаз. Уклоняясь от внимания, которое она никогда не получила бы, если бы не вошла в эту комнату со мной.

Глаза со всех сторон прикованы к нам, и я просто знаю, что Тэтчер обожает каждую секунду происходящего. То, как все прервали свой вечер, чтобы уделить нам все свое внимание.

Я наклоняюсь к ее уху, касаясь кончика губами: — Потому что мы такие, какими они хотят быть, Маленькая Воришка.

Застигнув меня врасплох, она фыркает, тихонько смеясь: — Как раз тогда, когда я думаю, что ты больше не можешь быть заносчивым.

— Я не говорю, что это из-за денег моих родителей. Я успокаиваю: — Мы отказываемся соблюдать правила Пондероз Спрингс, установленные для нас в детстве. Когда они смотрят на нас, они видят свободу, бунт, которого у них никогда не будет. Девушки смотрят на вас и удивляются: — Мое дыхание обжигает ее кожу, я могу сказать по тому, как она дышит неглубоко.

— Что у нее есть такого, что могло бы привлечь мое внимание? Как я могу быть больше похожа на нее? Мы крэк для богатых девушек. Потому что ночью, когда они ложатся спать со своими бойфрендами в поло, которые будут покупать им особняки и изменять им со своими секретаршами, они думают о таких парнях, как я. — Моя рука обвивает ее талию, позволяя мягкой ткани ее платья чесать мою ладонь.

— Суровые, ужасные, подозрительные мужчины вроде меня, от которых у них мокрые трусики. Они кончают сильнее, думая о том, что я разбиваю им сердца, а потом кончают, пока их бойфренды их трахают. Так что да, они смотрят на меня, но они также смотрят на тебя. — Я массирую ее бедро, сильнее притягивая ее к себе, чтобы не потерять ее запах. — Убедись, что ты дашь им шоу, которое они запомнят.

Все это правда.

Девочки вокруг нас, которые были бы более чем готовы, но все они слишком напуганы, чтобы признаться в этом самим себе. Слишком боятся, что их папаши и священники узнают, что им нравится трахаться с ублюдками этого города.

Это то, чем мы занимаемся в первый час нашего времени, наблюдая, как наши сверстники крутятся вокруг нас, как марионетки, бросая свои камни в нашу сторону, пока мы сидим за столом, держась особняком.

Что ж, это то, что мы с Брайар делаем.

Пятнадцать минут назад Тэтчер пригласила Лиру на танец, и он крутит ее кругами на мраморном полу, ее каштановые волосы развеваются позади нее, когда она пытается не отставать от него. Брайар смотрела на них как ястреб, ее глаза двигались вместе с руками Тэтчер, словно она была готова отрезать их, если они сделают неверный шаг.

Они выглядели как несоответствующие друг другу носки.

Я вытащил свой телефон из кармана как раз вовремя, чтобы увидеть сообщение от Сайласа, сообщающее мне, что все чисто на следующие несколько часов. Они направлялись на вечеринку, чтобы помочь Тэтчу и Лире присматривать, если мистер Уэст по какой-либо причине покинет вечеринку. Таким образом, они могли отправить нам сообщение, чтобы мы уходили до того, как он придет в свой кабинет.

Этот план был беспроигрышным.

С надеждой.

— Покажи класс, Маленькая Воришка. —пробормотал я ей, пока мы выбирались из главного зала и направлялись к выходу. Мы остановились у машины Тэтчера, взяли стетоскоп, который она просила, и отправились в короткую прогулку к соседнему зданию, где находился его офис. Ветер развевал ее волосы, пока мы шли. Я не был уверен, была ли ее дрожь от холода или она просто нервничала.

Нас окружала тьма, слабый свет луны за окнами помогал нам подняться по центральной лестнице. Тени деревьев тянутся к нашим ходячим телам, пока мы ползаем по коридорам. Наши ноги шагают друг за другом всю дорогу.

Мы, наконец, добираемся до двери, и я лезу в карман, чтобы вытащить инструмент, который Рук дал мне, чтобы помочь мне открыть ее, но Брайар уже вытащила заколки-невидимки. Скользя металлом по ее пухлым губам, используя зубы, чтобы согнуть их так, как ей нужно.

С ловкостью она быстро справляется с замком, поднимая и вставляя все нужные штифты внутрь, чтобы дверь щелкнула, давая нам знать, что она открыта.

Как только мы оказались внутри, я решил оставить свет выключенным на случай, если кто-нибудь посмотрит на окна. Мне не нужно, чтобы они видели свечение, исходящее из офиса мистера Уэста, когда он должен был быть на вечеринке.

— Возьми мне ручку и бумагу. —говорит она после того, как я показываю ей сейф за занавеской.

— Разве «пожалуйста» — не входит в твой словарный запас? Я иду к его столу из красного дерева, открывая ящики, пока не нахожу блокнот и ручку.

— Ты хочешь открыть сейф или нет? Ее глаза снова обращаются ко мне, выгибая густую бровь, все в ее присутствии говорит мне, что она в рабочем режиме и ей нужно сосредоточиться.

— Туше.

Я протягиваю ей то, что она просила, прислонившись к стене рядом с сейфом, смотрю на нее сверху вниз, пока она начинает играть с циферблатом. Несколько раз она покрутила влево, потом вправо. Ощущение, что шестеренки внутри переключаются и встают на место со щелчком.

Поместите стетоскоп в оба уха, поместив нагрудную часть прямо над циферблатом. Отсюда я наблюдаю то, что можно назвать только чистым гением. То, как она высовывает язык, рассеянно прикусывая его, прислушиваясь к тому, что ей нужно от машины.

Потом она начинает записывать числа, строить графики на бумаге, превращать их в формулы, и мой разум скручивается от непонимания. В фильмах просто крутят стетоскопом циферблат, прислушиваясь к нужному тиканью. Очевидно, это еще не все, что вам нужно сделать, чтобы получить правильную комбинацию.

Вынимая наушники и кладя их на землю, она записывает числа на странице, для чего в большинстве случаев ей понадобятся калькуляторы в голове.

— Где ты научилась этому? — спрашиваю я, любопытствуя, как человек увлекается воровством.

— Разве ты уже не должен знать? Если вы читали мое криминальное прошлое, я полагаю, что вы читали обо мне и другие вещи.

Я закатываю глаза: — Извините, в вашем деле не было раздела об увлечениях. Ну, кроме твоей фотографии второкурсницы по плаванию. Я слегка улыбаюсь в темноте, мельком замечая ее покрасневшие щеки.

— Мой папа, — выдыхает она, вычеркивая набор цифр и переписывая их, — всю мою жизнь он был в тюрьме и выходил из нее, но, когда он был дома, он научил меня навыкам ремесла. Карманные кражи, взлом сейфов, подсчет карт, если это связано с быстрой наличкой, он показывал мне.

— Странная техника соединения. — Я замечаю, как ее пальцы начинают пробовать разные комбинации в замке. Я представил себе уменьшенную версию Брайар, сидящую на полу своего дома, играющую с замками и крадущую кошельки.

Мы были доказательством того, что выживание не имеет ничего общего с деньгами и все, что связано с окружающей средой, в которой вы растете.

— Ну, не все из нас могут общаться с родителями зимой в швейцарских Альпах и летом в Праге.

Я цокаю языком: — Ага, это я, — говорю я, сжимая кулаки, растопыривая пальцы, — Избалованный, высокомерный, богатый мальчик, у ног которого весь мир. Чего еще я могу желать в жизни?

Она смотрит на меня, останавливая свою работу: — Вы ожидаете, что я поверю, что ваша жизнь не была золотыми тарелками и дворецкими? Не стой там и не притворяйся, что тебе было тяжело. Вы понятия не имеете, каково это было – расти без достаточного количества денег, чтобы держать свет включенным, беспокоясь о том, когда ты снова сможешь есть, или, когда в следующий раз полиция будет стучать в твою дверь, желая узнать, где твой отец. Ты не лучше любого из тех людей, просто ты и твои друзья более расстроены, чем остальные.

— Хочешь сидеть здесь и спорить о том, чья жизнь печальнее? Чье детство было хуже? Думаешь, ты единственный, кто прошел через дерьмо? Если вам станет легче думать обо мне обо всем этом, то вперед. Я не буду тебя останавливать. — возражаю я.

По всем параметрам она права.

Я не знаю, каково это быть бедным.

У меня всегда были деньги, у меня всегда была еда в доме, когда я был голоден. У меня было самое необходимое для жизни и еще кое-что.

Но чего она не знает, чего она не заслуживает знать со своим сопливым, горе мне отношением, так это того, что когда я был ребенком, я умолял обменять все свои деньги на родителей, которые любили меня. Для заботливой семьи. Я предпочел бы голодать и любить, чем голодать по любви.