Глава 8

Я закрываюсь в кабинке туалета, застегиваю лифчик и киплю от злости, когда на мой телефон приходит сообщение от Финн с просьбой встретиться с ней в студенческом союзе. Решение отказаться от следующего занятия кажется несложным, поэтому я разглаживаю толстовку, поправляю волосы и заказываю напиток в кофейном киоске.

Финн уже ждет с напитками в руках — черный кофе, достаточно большой, чтобы в нем можно было плавать, для нее и вкусный мятный мокко для меня.

— Я подумала, что ты закажешь что-нибудь скучное, поэтому решила добавить немного дикости в твой день, — объявляет она, когда я делаю глоток и чуть не задыхаюсь от ее слов.

— Если бы ты только знала, как бурно у меня уже проходит день, — криво бормочу я, и ее брови с интересом взлетают на лоб. — Мы можем обсудить это позже. Во-первых, ты собираешься рассказать мне, что было прошлой ночью? — Мы тихо сидим на скамейке, пока она теребит край своего кофейного стаканчика.

— Хорошо, так вот да, я сожалею о том, что произошло. Я не должна была так на тебя наезжать. Но как только увидела эту чертову конфетку, поняла, что все вот-вот изменится.

— Что значит «все вот-вот изменится»?

Кажется, она не может смотреть мне в лицо, и я понятия не имею почему. После затянувшегося молчания плечи Финн смиренно опускаются, и она, наконец, начинает говорить.

— У нас еще не было возможности по-настоящему узнать друг друга, и поверь мне, это не тот разговор, который я хотела бы начинать. — Она делает паузу, и я почти вижу, как та пытается привести свои мысли в порядок. — У меня была соседка по комнате до тебя.

— Что с ней случилось? — Теперь моя очередь теребить край стаканчика. — Как ты застряла со мной?

— Я не «застряла с тобой», дура. — Она слегка ударяется своим плечом о мое. — Сарина была милой, невинной девушкой из маленького городка. Мы не были очень близкими, и у нас было мало общего. Но мы были соседками по комнате, когда были первокурсницами, а затем около месяца в начале этого учебного года. — Ее смех — ужасный, безжалостный, пустой звук. — Потом она была изнасилована.

Теперь, совершенно сбитая с толку, я чувствую, как мои брови хмурятся, а губы слегка сжимаются.

— Что именно это значит? — спрашиваю я, почти боясь услышать ответ.

— Сначала все было довольно нормально. Во всяком случае, для девушки с легкой одержимостью. Потом все стало еще хуже. Она начала пытаться быть везде, где бывали они, одеваться по-разному, вести себя беспорядочно. Однажды ночью одна из этих маленьких конфет появилась в конверте у нашей двери. Все, что там было сказано, это: «Встреться со мной», — Финн уныло пожимает плечами. — Сарина, казалось, точно знала, что это было и что значило. Она затащила меня в «Андеграунд» и напоила до чертиков. Посреди ночи она что-то неразборчиво пробормотала мне на ухо о чаепитии и бросила меня.

— Прости, Финн. Это отстой.

— Это еще не самое худшее. Ее не было два дня, а когда она, наконец, появилась снова, она была в полном беспорядке. Ее ногти были грязными и ободранными — как будто она выкарабкалась откуда-то. В ее волосах была засохшая блевотина, от ее одежды воняло мочой и кровью, а ее глаза... — Финн заметно содрогается при этих воспоминаниях. — Ее глаза были пустыми. Как будто свет горел, но никого не было дома. Она не стала обращаться в полицию, просто приняла душ, переоделась и легла спать. А потом началось настоящее веселье. Кошмары, которые повторялись каждую ночь, вкупе с криками и безумным бредом. Через несколько дней я поняла, что должна что-то сделать, поэтому пошла к профессору Авессалому, единственному члену факультета, с которым мне было комфортно разговаривать, и рассказала ему все. На следующий день я вернулась с занятий, а ее уже не было.

— Ушла? — От такого конца у меня мурашки бегут по коже. — Вот так просто?

— Вот так просто. — Она щелкает пальцами один раз. — По сей день я до конца не понимаю, что произошло. Все, что знаю, это то, что Сарина вляпалась по уши, вернулась преследуемая и сломленная, и это было на сто процентов из-за того, что сделали Вокс и другие Риверы. Они причиняют людям боль, они опасны.

Она непреклонна в своей вере. Я пытаюсь осмыслить ее слова, принять их за факты, в которых та уверена, но что-то в них кажется забавным. Мой опыт общения с Риверами ограничен, и да, я чувствовала страх рядом с ними, но это больше из-за того, что я боюсь себя, честно говоря. Не думаю, что они когда-нибудь действительно причинили бы кому-то боль.

И мой отец был одним из них.

— Что администрация сказала о ее уходе? Или ее друзья? Я имею в виду, кто-нибудь бы что-нибудь сказал, когда у тебя внезапно появляется новый сосед по комнате, верно? — Я стараюсь говорить как можно более нейтральным голосом, не желая, чтобы мой скептицизм или то, как я отношусь к тому, что узнала сегодня, отразились на этом.

— Никто никогда ничего не говорил об этом, они просто замели это дело под ковер. Как будто Сарины никогда не существовало, и это только заставляет меня ненавидеть Риверов еще больше. С ними обращаются так, как будто они настолько лучше всех остальных, что могут буквально уничтожать людей и заставлять их исчезать. — Гнев Финн звучит громко и ясно, но в нем также есть намек на горький оттенок. — Они тихие, они скрытные, и они элитарные ублюдки. — Девушка замолкает, и атмосфера вокруг нас сгущается, прежде чем я прочищаю горло и нарушаю неловкую тишину.

— Как бы то ни было, мне жаль, что ты прошла через все это и что потеряла свою подругу. — И мне искренне жаль, даже если я не согласна с ее версией о том, кто несет ту ответственность.

— И я постараюсь не быть для тебя наседкой. Если ты хочешь пообщаться с ними, это полностью твой выбор. Просто, пожалуйста, будь осторожна.

— Я не уверена, что «пообщаться» — это правильный термин. — Я закатываю глаза. — Честно говоря, понятия не имею, что заставило Вокса оставить эту конфету у меня в кармане, или что ему могло понадобиться от меня. — Финн смотрит на меня так, словно знает, что я лгу, словно я сошла с ума.

— Что ему могло понадобиться от тебя? Ты шутишь, да? — Я качаю головой и пожимаю одним плечом, и она смеется. Мои брови хмурятся от замешательства и беспокойства, и это только заставляет ее смеяться сильнее.

Она смеется надо мной?

Внезапно почувствовав себя крайне неловко, я делаю движение, чтобы встать, но Финн хватает меня за руку и тянет обратно к себе.

— Алианна Эссенджер, ты когда-нибудь видела себя?

— Что это за вопрос? Я вижу свое отражение каждый день.

— Когда мы вернемся в нашу комнату, посмотри в зеркало и скажи мне, что ты видишь. Я имею в виду, действительно посмотри. Потому что должен быть какой-то разрыв между твоими глазами и твоим мозгом, если ты не можешь понять, почему Вокс хочет иметь с тобой что-то общее. — Она допивает кофе, высоко поднимая стаканчик, чтобы выпить все до последней капли, прежде чем прицелиться в мусорный бак в нескольких футах от нее и сделать идеальный бросок.

— Нет. Моя сестра — самая красивая из нас. Моя мама — самая веселая. Я некрасивая. — Теперь Финн закатывает глаза.

— Не знаю, как им удалось вбить это тебе в голову, но тебе нужно смириться с обратным. Возможно, ты была надежной дочерью, хорошей девочкой, стойкой. Но поверь мне, ты никогда не была некрасивой. Как говаривала моя бабушка, ты просто пытаешься спрятать свой свет под бушелем, в то время как позволяешь всем вокруг себя сиять. — Финн одаривает меня ослепительной улыбкой и грозит мне пальцем. — Больше никакого бушеля. — Я никогда не была сильна в комплиментах. Они всегда заставляют меня чувствовать себя неловко. Мямля под ее похвалой, я быстро меняю тему.

— Эй, сегодня утром на уроке профессора Авессалома со мной произошла самая странная вещь.

— О Боже, не говори так. Странные вещи здесь никогда не бывают хорошими. — Она морщится в предвкушении.

— Бенни учится в моем классе, и она начала рассказывать обо всех этих действительно странных вещах, связанных с пирожными и сосанием заварного крема, и это меня чертовски возмутило. — Легкая дрожь пробегает по моей коже. — Что-нибудь когда-нибудь происходило между ней и Воксом?

— Вокс и Бенни? — Она издает короткий, резкий взрыв смеха. — Она желает. Бенни позволила бы ему делать все то гадкое дерьмо, которое ему якобы нравится, двадцать три раза подряд, если бы только он уделил ей хоть немного внимания. — Мои щеки на мгновение вспыхивают при упоминании его сексуальных вкусов, и она продолжает. — Воксу больше нравятся горячие, длинноногие, длинноволосые, с большими сиськами, — она многозначительно оглядывает меня с ног до головы. — Бенни попадает в категорию низкорослых, круглых, с бледным лицом, кривыми зубами и жидкими волосами. Я клянусь тебе, ее жуткость добавляет, по крайней мере, пять уровней к тому, насколько она непривлекательна. И клянусь тебе, эта девушка более опасна, чем кто-либо думает.

Финн склоняет голову и на несколько секунд прикусывает нижнюю губу.

— Ты действительно думаешь, что Бенни опасна? Странная — да. Раздражает — конечно. Но опасна?

— Безусловно. — Это слово слетает с моих губ без колебаний. — С ней что-то не так.

— Если ты права, нам нужно выяснить, в чем заключается ее резон. Я не против того, чтобы жить в одном здании с кем-то вроде нее. Но серийные убийцы на самом деле не мое предпочтение, понимаешь? — Я издаю смешок.

— Да, и не мое тоже, соседка. — Мы остаемся на скамейке запасных еще полчаса или около того, перескакивая с темы на тему и разговаривая о безобидных вещах, тех, которые снимают часть тяжести с того, что произошло прошлой ночью. Вся эта сцена оставляет след в нашей зарождающейся дружбе, которая, вероятно, сохранится еще какое-то время, но, по крайней мере, мы пытаемся сделать ее лучше. И я действительно ценю тот факт, что Финн извинилась.

Поскольку у меня нет других уроков до середины дня, а Финн решила, что сегодня она вообще может не заниматься, мы решаем вернуться в общежитие. Наши шаги отдаются эхом, когда мы входим в Айронбридж-Холл, гулкий звук, который почему-то вызывает у меня сегодня печаль. Когда поднимаемся по лестнице на наш этаж, я начинаю замечать странные взгляды, которые бросают в нашу сторону — шок, презрение, страх, жалость.