ГЛАВА 15

ДЕНЬ ИГРЫ

Джексон

— Джей, твой отец внизу, на кухне.

Мой кто? Я правильно расслышал Тайсона?

— Что?

Он стучит, просовывает голову в открытую дверь и смотрит на нас с Чарли, когда мы лежим на кровати. Я устал, у нас только что была игра против Университета Пенсильвании, которую мы проиграли, и ледяная ванна никак не помогла моим больным мышцам. У меня болит все тело, я устал и голоден.

Тем не менее, я поднимаюсь в сидячее положение, проводя рукой по бедру дремлющей Чарли.

— Твой отец на кухне.

— Папа здесь? — Это чертовски странно. Что здесь делает мой старик? Он ничего не говорил о том, что приедет на игру.

— Да. Похож на тебя, но намного злее.

Да, это точно мой папа.

Дерьмо.

Встаю с кровати, натягивая свою брошенную футболку Айовы, благодарный, что этот ублюдок не вошел в мою комнату без предупреждения. Последнее, что мне, блядь, нужно, это чтобы он зашел в комнату, когда здесь моя девушка. Он бы точно вышел из себя.

Наклонившись, целую Чарли в висок, и она, полуобнаженная, поворачивается в мою сторону, приоткрывая веко. Это уже третий раз за неделю, когда она остается на ночь, и я потерял счет тому, сколько раз мы трахались.

Я снова целую ее.

— Подожди здесь, я скоро вернусь.

Слабо улыбнувшись, она сонно мне машет. Ее рука взлетает вверх, затем снова опускается на матрас, и я бросаю на нее последний взгляд, прежде чем проскользнуть в дверь и тихо закрыть ее за собой.

Спускаюсь по лестнице, направляюсь на кухню.

Папа стоит у раковины, смотрит в окно, на улицу, уперев руки в бока. Он больше похож на сержанта по строевой подготовке, чем на чьего-то отца, бодрый и внимательный. Только бизнес и никаких удовольствий.

— Пап, что ты здесь делаешь?

Он не делает ни малейшего движения, чтобы обнять меня.

— Пришел посмотреть твою игру против Пенна. — Он поворачивается, выдвигает стул из-за стола и садится, расставив ноги, сложив толстые руки на груди, которая раньше была такой же широкой, как у меня. Годы, когда он не ходил в спортзал и ел всякую дрянь, сработали против него, добавив около пятнадцати лишних килограмм и кучу накопившегося негодования.

Папа всегда хотел играть в мяч, просто у него никогда не было того, что для этого требовалось. Если бы было, то он все еще был бы в форме, а не выгорел, живя опосредованно через своего сына.

Я прислоняюсь к стойке.

— И что думаешь?

— Думаю, ты должен был победить. — Он берет виноград из вазы в центре стола, который принесла сестра Родриго, когда приехала сюда сегодня утром, чтобы потусоваться со своими друзьями.

Да, мы должны были победить, но проиграли.

Я не знаю, что сказать.

— Ты играл дерьмово.

На самом деле, это не так — у меня была одна из лучших игр сезона, когда я пробежал больше всего ярдов. Но я держу рот на замке, потому что если буду защищаться это только разозлит его. Ему просто обидно, что я играю за Айову, а не за Нотр-Дам или Университет Калифорнии.

Я терпеливо жду, когда он прочитает свою стандартную лекцию, как и всегда в тех редких случаях, когда приезжает в гости.

— Ты не выглядишь расстроенным, — критикует он.

— Теперь я ничего не могу с этим поделать. — Что сделано, то сделано. Игра закончилась уже несколько часов назад.

— Ты уже просмотрел записи?

Он знает, что мы не будем смотреть их до тренировки на этой неделе.

— Еще нет. Но сделаю это.

— Пришли их мне.

Маловероятно.

— Конечно. Я посмотрю, что смогу сделать. — Воздух наполнен тишиной, и я ломаю голову, как сменить тему. — Где мама?

— Дома.

Ну, конечно. Почему бы ей приезжать?

— О.

— Ей нужно было работать.

Верно. Потому что ее работа в магазине ремесел настолько чертовски важна, что она не смогла приехать на один из футбольных матчей своего сына. Я стараюсь не раздражаться, но это чертовски невозможно. Мама должна была быть моей спасительной благодатью против отца, но у нее не хватает смелости противостоять ему. Наши отношения ненормальны, и я только сейчас это осознаю.

Печально.

— Мне понадобятся два билета для моих друзей Дэрила и Пэтси на игру против Огайо в октябре. Они будут в городе, навещать кузенов в те выходные.

Ни «пожалуйста». Ни «спасибо».

— Конечно.

— Отправь их домой, чтобы им не пришлось беспокоиться. — Он разговаривает со мной так, словно я его подчиненный.

Не дай Бог, чтобы его друзья сами получили в кассе свои бесплатные билеты. Или на самом деле заплатили за них.

— Ты голоден? — наконец спрашивает он. — Здесь есть какая-нибудь еда?

Да, но я за это не платил и не позволю ему рыться в холодильнике и есть за чужой счет.

— Нет. Нам придется выйти на улицу.

Он хмыкает, недовольный этим ответом. Папа мог бы легко наклониться вперед и открыть холодильник, но слишком ленив, чтобы приложить усилия.

Мы смотрим друг на друга немного дольше, позволяя напряжению нарастать. Это всегда присутствует, когда он навещает меня. Никакое количество совместного времени не преодолевало пропасть, которая увеличивалась с годами. С тех пор как я осознал свою независимость в отношении учебы в колледже по собственному выбору и проживания со своими друзьями.

Папа жует жвачку с открытым ртом, наполняя воздух чавканьем.

Мои ягодицы сжимаются, взгляд устремляется на лестницу, когда появляется Чарли, босая и с сонными глазами, ее робкая улыбка становится застенчивой, когда она смотрит на моего отца.

Когда задумчивый взгляд отца падает на нее, улыбка Чарли исчезает. В нем нет ничего приветливого, ничего дружелюбного, каждый знак, который он бросает, предупреждение.

Девушка бочком пододвигается ко мне, толкаясь бедром в попытке быть милой.

— Кто это? — Он молча изучает ее, брови хмурятся, губы с отвращением смыкаются вокруг мятной жвачки.

— Это Шарлотта. — Я осторожно обнимаю ее за талию. Папины глаза не упускают ни одной детали — как мои пальцы скользят по поясу ее джинсов, как близко девушка прижимается ко мне.

Он раздражен.

— Отлично. Не мог бы ты сказать ей, что это частный разговор?

— Папа. — Я пытаюсь вложить предупреждение в свой голос, но вместо этого он выходит слабым. Как у мальчика, все еще напуганного своим отцом.

— Что? Я хочу поговорить со своим сыном. Мне не нужно, чтобы охотница за спортсменами стояла здесь. — Он бросает взгляд на Чарли. — Без обид, милая. Уверен, что ты замечательная девушка.

Папа реально только что намекнул, что моя девушка — шлюха, которая спит с любым спортсменом? Да. Думаю, что так и есть.

— Шарлотта не охотница за спортсменами. — Я чувствую необходимость объяснить, хотя это бессмысленно. Он поверит в то, во что хочет верить, потому что не хочет, чтобы я с кем-то встречался. Чарли могла бы стоять здесь в монашеском одеянии, и он все равно возненавидел бы ее с первого взгляда. Ничто из того, что я скажу, не найдет в нем отклика. — Мы встречаемся.

Папа откидывается на спинку стула, балансируя на двух ножках. Наклоняется вперед, так что ножки падают обратно на пол с громким стуком его веса и металла.

— С каких это пор тебе разрешено встречаться? — Этот высокомерный засранец выглядит самодовольным.

— Мне двадцать два.

— Мне двадцать два, — передразнивает он. — Ты думаешь, что уже все понял в жизни, не так ли? Ты спишь с ней?

Почему он делает это на глазах у Чарли, когда все остальные в доме могут нас слышать? Не так много парней уже вернулись с игры, но они вернутся, и последнее, чего я хочу, это чтобы они вступили в этот спор.

Это заставляет меня выглядеть слабаком, не способным контролировать свою жизнь, мальчиком, чей отец говорит ему, что делать.

Потому что я всегда позволял отцу указывать мне, что делать.

— Я задал тебе вопрос, сынок. Ты спишь с ней?

Рядом со мной пальцы Чарли впиваются в мои бедра — предупреждающее сжатие, которое я не могу перевести. Хочет ли она, чтобы я был честен, или хочет, чтобы я солгал? Или она хочет, чтобы я вообще ничего не говорил? Я, блядь, не могу точно сказать.

— Чарли — моя девушка.

— Ты встречаешься с девушкой с мужским именем? — Он изучает ее грубо, как это может делать только мой отец. — Ты ведь не одна из тех нетрадиционных девушек, не так ли?

Иисус Христос. Может ли быть еще хуже?

— Моему сыну не разрешается ни с кем встречаться. Надеюсь, поездка того стоила, потому что веселье закончилось, милочка. — Папа бросает на меня взгляд поверх ее головы. — Хватай свои сумки, мы уезжаем отсюда. Если ты не можешь здесь сосредоточиться, мы найдем тебе другое место.

Это официально: мой папа чокнутый.

— Я никуда не перееду.

— Я попрошу об одолжении. Мы поселим тебя в квартире.

— Я не собираюсь переезжать в квартиру. — Затем я делаю то, чего никогда раньше не делал: я закатываю глаза на своего отца.

Папа встает. Выпрямляется во весь рост и пытается заглянуть мне в глаза.

Чарли крепче сжимает мою талию.

Черт, она волнуется. Я чувствую скованность в ее объятиях, даже не глядя на нее. Сжимаю ее в ответ, предлагая немного успокоения. Это не может быть утешением, но это лучшее, что я могу сделать, если она хочет остаться стоять рядом со мной. На самом деле я понятия не имею, чем все это закончится, но в одном чертовски уверен: это не закончится хорошо.

— Если это то поведение, которое ты собираешься демонстрировать, имея чертову подружку, то у тебя, блядь, ее не будет.

Я корчу гримасу. Он что, серьезно пытается сказать мне бросить Чарли? Когда она стоит рядом со мной? Мой отец официально сошел с ума.

— Ты, черт возьми, сошел с ума, если думаешь, что я расстанусь со своей девушкой, потому что ты мне это говоришь.

— Ты не только сделаешь это, но сделаешь это сегодня же, прежде чем я покину этот дом.

Я запрокидываю голову и смеюсь.

— Этому не бывать.

Ноздри Джексона Дженнингса-старшего раздуваются, в его голубых глазах светится чистое презрение. Он похож на меня — вернее, я похож на него — и чертовски странно наблюдать, как у него закипает кровь. В детстве это пугало меня до чертиков, но теперь, когда я стал выше и массивнее, это не так уж страшно.