Но я хотела покончить с этим, не хотелось уезжать в колледж девственницей.

Оглядываясь назад, я понимаю, что была глупой. Секс с Аароном ничего не значил, не был самым лучшим, и с тех пор не вызывал у меня желания заняться им снова. На этот раз мне некуда спешить.

Я буду сходить с ума по своему следующему парню. Он подарит мне бабочек в животе и отправит мою жизнь в штопор. Хочу быть первой, о чем он будет думать, когда просыпается, и последним, о чем будет думать перед сном — если я не буду спать рядом с ним.

Джексон взмахивает ножом, казалось бы, потерявшись в своем собственном маленьком мирке, высунув язык между губ, не обращая на меня внимания.

Не раньше, чем низкое «хм» вырвется из моего горла.

— Я знаю, ты сказала, что это ерунда, но я слышу, как ты думаешь, даже не поднимая глаз. — Его рука замирает, нож все еще торчит внутри буквы «В».

Забей на все.

— Мне просто интересно, что мы делаем.

Я знаю, еще слишком рано говорить об отношениях, но это не останавливает меня от замешательства, и мой разум не собирается отпускать это. Мне нужно знать, чего хочет от меня Джексон, иначе это сведет меня с ума.

— Мы набили чучело, потом съели яблоки в карамели, а теперь пытаемся вырезать эту тыкву, пока эти идиоты не вернулись со своими.

Фу, он намеренно притворяется непонимающим, хотя чертовски хорошо знает, о чем речь.

— Нет, я имею в виду, что у нас происходит. — Я не могу заставить свои губы произнести слова, о которых я думаю: чего ты хочешь от меня, Джексон? Если не хочешь встречаться со мной, то нам не следует проводить время вместе.

— Мы тусуемся вместе.

О боже. Все хуже, чем я думала. Тусоваться?

Вот что говорят парни, когда водят за нос кого-то, с кем определенно не собираются встречаться. Я видела это миллион раз раньше. Они не будут использовать слово «встречаться» и не скажут «просто трахаться», поэтому помечают статус как «тусуемся», чтобы никогда не приходилось объяснять ситуацию. Или их чувства.

Я знаю, что Джексон не морочит мне голову — он уже сказал, что не собирается встречаться со мной.

Но это свидание. Он сам так обозначил.

Я просто хочу знать, что будет дальше. Завтра. На следующей неделе.

Хочу подготовиться к тому, чтобы забыть все о Джексоне Дженнингсе-младшем после сегодняшнего вечера и перейти к кому-то, кто хочет, чтобы я была для него кем-то, а не никем.

Я не буду преследовать его в социальных сетях. Не буду ходить на его футбольные матчи. Откажусь, если он снова захочет потусоваться.

Потому что все, что я в конечном итоге сделаю — это полюблю его. Я уже чувствую, что начинаю влюбляться. Это пустило корни в ту секунду, когда парень отвез меня на ту ферму, помог забраться в повозку с сеном и обошел со мной тыквенное поле.

Наблюдая, как он запихивает Биффа МакМускула в свой грузовик... неуклюжий, переросший мальчик-мужчина… это что-то со мной сделало. Что-то теплое и тающее, как карамель на моем яблоке, сладкое и соленое, и как раз то, в чем я не знала, что нуждаюсь.

Джексон

Я знаю, почему Чарли так смотрит на меня, но делаю все возможное, чтобы избежать ее вопроса, прикидываясь дурачком.

С самого начала это была плохая идея.

Она не хотела со мной встречаться, и я не смог устоять перед этим гребаным вызовом. Теперь девушка сидит на моей чертовой кухне, за моим чертовым столом — в этом платье и этих туфлях, с этими волосами и этой улыбкой.

Румянец на ее щеках делает веснушки на переносице ярче.

Поэтому я говорю единственное, что могу придумать, чтобы избежать гнева в этих голубых глазах.

— Мы тусуемся вместе.

Чарли поджимает свои пухлые губы, и я знаю, что разочаровал ее. На эмоциональном плане я не могу позволить себе встречаться с ней — я могу водить ее на свидания, но это все.

Одно свидание здесь, одно свидание там.

Когда у меня есть время, что случается редко.

Девушки всегда хотят большего. Ожидают большего. Требуют большего.

Времени, энергии, внимания.

Всё.

Я годами наблюдал, как моя мама проделывала это с папой — ей никогда не хватало внимания. Он был слишком занят, зацикливался на футболе с того времени, как я научился ходить, и воспитывал меня, чтобы я стал звездным спортсменом. Когда я начал подавать надежды, мой отец нашел свою страсть: заставить меня играть в профессиональный футбол, чего он сам не смог сделать.

Они ругались. Она плакала. Он уходил.

Они ругались. Она плакала. Он уходил.

И так без конца.

— Тусуемся, — повторяет Чарли. — Ясно.

Она отодвигает свой стул и встает из-за стола, забирая с собой противень с семенами, и направляется к стойке. Спина прямая, словно кол проглотила.

Ноги загорелые и гладкие.

Попка упругая и круглая.

Чарли снимает куртку, закатывает рукава, обнажает предплечья, волосы спадают на одну сторону, длинные и шелковистые.

Я прочищаю горло и возвращаюсь к своей задаче.

— Было весело, да?

— Ага.

Черт. Я знаю эту конкретную версию «ага» — сам говорил это дюжину раз таким тоном. Она злится, но будет отрицать это теперь, когда я испортил настроение правдой.

Чего она хочет от меня?

Я смотрю на нее за стойкой — моей стойкой — и чувствую…

Вину.

Мне не следовало приглашать ее на свидание. У нее будут развиваться ожидания, а у меня может не хватить смелости отшить ее, когда выяснится, что я не готов.

На самом деле.

У меня нет практики общения с девушками. С парнями, да. С девушками? Нет.

Я никогда не встречался ни с одной живой душой. Никогда не ходил на свидание на школьные танцы, никогда ни с кем не целовался на заднем сиденье машины. Или в моем грузовике. Или на кукурузном поле.

Я, конечно, щупал сиськи, но у стриптизерши, во время поездки с парнями в стрип-клуб на двадцать первый день рождения товарища по команде, за пределы города, чтобы нас не поймали, хотя каждый человек там должен был знать, кто мы такие.

Дети-мужчины размером с великанов не появляются в джентльменских клубах каждый день недели.

Я заплатил за то, чтобы пощупать фальшивые сиськи.

Не самый лучший мой момент.

— Хочешь помочь с этим? — в отчаянии предлагаю я. Последнее, чего я хочу, это чтобы она злилась. Мы веселились, а теперь...

— Нет. Продолжай делать то, что делаешь.

Дерьмо.

Откладываю нож на поверхность стола. Вытираю ладони о джинсы, постукивая пальцами по ткани.

Размышляю.

Прежде чем успеваю подумать дважды, встаю и пересекаю небольшое пространство. Встаю позади Чарли, мое тело прижато к ее спине, руки парят над ее плечами.

Девушка замирает.

Ждет.

Руки в липком, тыквенном месиве отделяют тыквенные потроха от семян.

— Не сердись. — В конце концов мои ладони перестают парить и опускаются ей на плечи.

Я чувствую, как девушка напрягается и как у нее перехватывает дыхание.

— Я...

Она собирается это отрицать, но мы оба знаем, что это было бы ложью.

Медленно двигаю руками, наслаждаясь гладкостью кожи на ее плечах, так непохожей на мою. Смотрю, как мои мозолистые пальцы скользят по ее обнаженной плоти, по мягкому изгибу ее шеи.

— Я просто...

Чарли слегка наклоняет шею влево.

Я смотрю на это место — то, которое, без сомнения, пахнет ею. Свежестью, женственностью и совершенством.

Девушка не низкая, и сейчас на каблуках. Мне нужно было бы только слегка наклониться, чтобы прижаться губами к изгибу ее шеи. Я никогда не делал этого раньше. Никогда не делал многого из того, что делали парни моего возраста, и на долю секунды я сожалею, что был таким сдержанным.

Не потому, что хотел этого, а потому что должен был.

Из-за напористости и решимости папы.

У меня есть собственный драйв и решимость, и большая часть этого соответствует его. Но разве я сам себе хозяин, если все, что делаю, происходит потому, что он этого от меня требовал?

Из-за всего, в чем он мне отказывал?

Женщины делают тебя слабым, сынок.

Женщины заставляют тебя проигрывать.

Я не чувствую слабости, стоя за спиной Чарли. Наоборот, чувствую себя сильным, мужественным и твердым.

Чувствительным.

Я опускаю голову.

Прижимаюсь губами к ее шее, как раз в том месте, которое предназначено Богом.

Когда ее рука поднимается и ее липкие пальцы пробегают по моим волосам, мы оба стонем.

Мои руки скользят вниз по ее рукам и бедрам, ладони обхватывают ее узкую талию, притягивая ее тело ближе к моему.

Она так чертовски хорошо пахнет, лучше, чем я себе представлял, но далеко не так хорошо, как она чувствуется. Тыквенные специи, ваниль и что бы это ни был за шампунь — чертовски фантастически. Вишня и миндаль.

Не могу оторвать своих рук от исследования. Ладони огромные, покрывают большую площадь без особых усилий, и Чарли позволяет мне.

Осторожно пальцами вдавливаюсь в ее бедра, образуя треугольник, словно ловлю футбольный мяч, и опускаю их ниже, к расщелине между ее ног. Затем медленно поднимаю к ее прессу.

Она мягкая во всех нужных местах.

Чарли убирает свои покрытые тыквой пальцы с моих волос и поворачивается, прижимаясь спиной к кухонной стойке. Мои глаза расширены, брови поднимаются до линии моих волос.

— Джексон. — Просто мое имя, но сказано так, что говорит о многом: что ты делаешь? Почему ты поцеловал меня? Ты собираешься сделать это снова? Позволю ли я тебе?

— Шарлотта. — Я понятия не имею, что еще сказать. Не тогда, когда она смотрит на меня своими большими, ярко-голубыми глазами. Девушка вглядывается в мои глаза, немного сбитая с толку и, честно говоря, я тоже.

Я чертовски запутался.

— У тебя в волосах тыквенные кишки, — произносит она наконец, протягивая липкие пальцы, чтобы вытащить семя, застрявшее в прядях.

— Мне все равно. — Мне нравится, когда она прикасается ко мне, грязными руками или нет.

— Кто-нибудь обязательно заметит.

— Мне все равно.

— Ты такой... — Ее голос затихает, когда она заканчивает словом «милый». Она выдыхает это тихо, как будто это признание, а не утверждение.

Итак, она думает, что я милый.

Очевидно, иначе она не была бы сейчас со мной, хотя я далек от этого. Потому что не был милым с тех пор… ну, наверное, никогда. Когда я родился, во мне было больше четырех кило, а к шести месяцам я носил одежду на годовалый возраст.