Глава 3

Я с облегчением вернулся к своей машине. Меня не было всего неделю, но неделя с родителями на каникулах была больше, чем я хотел.

Неделя притворства, что я в порядке, что все нормально, что это развод заставил меня вести себя как робот – асоциальный, совершающий движения, тихий и застрявший в моей голове, если к нему прямо не обратиться.

Но, конечно, это был не развод. Я об этом больше не думал.

Это была Ирис. Вернее, ее отсутствие.

Мои родители вернулись к протоколу, ведя вежливые светские беседы. Они были цивилизованными и безупречно воспитанными. Они могли волноваться, но никогда не любили. Даже в детстве они всегда давали мне пространство, иногда даже по ошибке.

Получилось к лучшему. Мне не о чем было с ними говорить.

Но молчание заставило меня думать о большем. И думать тогда было для меня не лучшим делом.

Если посчитать, Ирис не было два месяца.

Это были тяжелые два месяца.

Два месяца тоски и горя.

Два месяца отрицания и скорби.

Насколько извращенным было осознавать, как сильно ты влюблен в почти незнакомого человека, только после того, как узнал, что она ушла навсегда? Возможно уже мертва. Наверное, мертва.

Я мог процитировать это загадочное последнее письмо от нее наизусть, но все равно не знал, как расшифровать его истинное значение.

Я больше не увижу ее.

Даже после того, как я прочитал это письмо сто раз, мне приходилось постоянно напоминать себе об этом.

У нее явно были какие-то серьезные проблемы, но она никогда не подпускала меня достаточно близко, чтобы помочь ей с этим.

Я был уверен, что смог бы спасти ее. Это была та часть, о которой я думал больше всего – о том, что если.

Что если она позволит мне помочь ей? Что если она останется рядом и позволит мне защитить ее?

Письмо явно подразумевало, что если я его получил, она, вероятно, была мертва, но я просто не мог принять это.

А что до того, чтобы двигаться дальше, то мне было не до этого. Вместо этого я жил и зацикливался, мечтал и фантазировал.

Я начал писать о ней все.

Я не хотел ничего о ней забывать. Ни одной крошечной детали.

Цвет ее волос. Глубину ее глаз. Форму ее челюсти. Как ее губы формировали слова с таким выражением.

Она слушала так, будто заботилась о каждом слове и давала советы не по годам.

Она заставляла меня чувствовать себя живым.

Все изгибы и впадины ее тела были записаны в моем сознании, а теперь и на моем жестком диске.

В каждой лжи было немного правды, и даже если бы мне ее скармливали мельчайшими порциями, я хотел, чтобы мне нужно было помнить настоящую Ирис.

Я поставил машину на стоянку и заглушил ее, посидел какое-то время, собираясь с силами, чтобы выбраться.

Я разгрузил машину. Два маленьких чемодана, очень аккуратных, как и все в моей жизни.

Теперь это было притворством, но я потратил много времени, чтобы привести свою жизнь в порядок.

В моем сознании, однако, царил хаос.

Перед тем, как навестить родителей, я привык составлять изнурительный распорядок дня для себя, без минуты простоя, и даже во время путешествий он никогда не прекращался. Мне нужно было всегда возвращаться сразу к нему.

Если бы я позволил себе потакать своим чувствам, я бы лег в постель и никогда не встал.

Я вошел в дом через прачечную. Затем направился прямо в свою спальню, но был остановлен на шагу в гостиную.

У меня была компания.

Нежелательная компания.

– Ты, – выдохнул я, чемоданы выпали из обеих рук и ударились о пол с двумя громкими, эхом ударами.

– Я, – согласился он.

Ублюдок из Ягуара.

В моем доме.

– Как ты сюда проник?

Он улыбнулся менее чем дружелюбной улыбкой.

– Это действительно вопрос, который ты хочешь мне задать?

Мне казалось, что мою грудь сжала сильно чья-то рука.

– Что с ней случилось?

Его рот горько скривился.

– Тебе вообще не все равно?

Я дрожал, так сильно хотелось мне его ударить.

Этот человек, ответственный за пропажу моей Ирис? Что он с ней сделал?

Я изо всех сил старался сдержать свой гнев.

– Да. Да, мне не все равно. – Я тяжело сглотнул, пытаясь вытеснить следующую часть. – Пожалуйста, я тебя умоляю. Расскажи мне, что с ней случилось.

Он покачал головой.

– Я не могу этого сделать, – сказал он, и тут я потерял контроль, атаковав его там, где он сидел, мой кулак дважды ударил его в живот, прежде чем он успел среагировать.

Теоретически я знал, как сражаться, но я никогда не использовал эти навыки всерьез в реальной жизни.

По-настоящему было намного труднее, и этот ублюдок, очевидно, знал, что делал.

Он двигался так быстро, что я оказался в ловушке, прежде чем понял, что он движется. Я снова и снова сильно ударил его локтем, ярость придала мне силы и неспособность почувствовать нанесенный мне удар.

Он сжимал мою шею все сильнее и сильнее, пока я не почувствовал, как мое зрение затуманивается, а мои конечности расслабляются.

– Думаешь, это поможет ей? – прорычал он мне в ухо. – Ты думаешь, борьба со мной приблизит тебя хоть на шаг к выяснению того, что с ней случилось?

Я покачал головой и попробовал вырваться из его хватки. Наконец, столкнувшись с локтем об пах, он выпустил меня с проклятием.

– Ты сказал, помочь ей? – я ахнул, отшатываясь.

Я быстро ухватился за эту часть.

– Она в порядке? Она… жива?

Он покачал головой, и мне потребовалось все, чтобы удержаться от нападения на него снова.

– Я ничего не могу тебе сказать. Я должен тебе показать. Если она тебе действительно небезразлична, ты пойдешь со мной без всяких вопросов.

Я не колебался.

– Отлично. Пойдем.

– Оставь свой телефон. Я поведу.

Я вытащил телефон из кармана и бросил его на диван.

– Где твоя машина?

– Сразу за воротами. Ты сядешь сзади. Нельзя, чтобы ты видел, куда мы едем. И сначала мне нужно тебя обыскать.

Я позволил это ему, подняв руки, и думая о том, как хорошо будут выглядеть мои руки на его шее.

Он выпрямился передо мной, когда закончил, и усмехнулся, хотя его светлые глаза остались холодными. Ублюдку нравилась моя антипатия. Он был молод, лет двадцати пяти, если я не ошибаюсь, но что-то в его глазах подсказывало мне, что он видел и делал то, о чем я когда-либо писал.

Ублюдок был высоким, может быть, на дюйм выше меня. И больше, чем я думал, мускулистый и широкоплечий. Наверное, на пятнадцать фунтов перевесил меня.

Я действительно ненавидел это.

Это была небольшая прогулка, и, когда я последовал за ним, глядя на его спину тусклыми глазами, я не мог не ткнуть его.

– Ты же знаешь, что она меня любит, верно? Я не знаю, что у тебя с ней, но она хочет меня. Она принадлежит мне. Я заклеймил каждый сантиметр ее тела.

Он не сказал ни слова, просто развернулся и ударил меня кулаком в челюсть.

Я отшатнулся, но оправился, злобно направив левый хук прямо в его зубы.

Он пригнулся, и я попал ему в правый висок.

– Заткнись, черт возьми! – взревел он, светлые волосы упали на его безумные глаза, он сжал кулаки, и выглядел так, будто снова хотел напасть на меня. – Если ты снова так о ней заговоришь, я тебя прикончу, понимаешь? И я, черт возьми, не дам тебе никаких ответов.

Я ничего не сказал, просто кивнул, чтобы он продолжал идти.

У меня не было ни единого цивилизованного слова, чтобы сказать ему, так что лучше было промолчать.

У меня было много опасений по поводу того, чтобы сесть в фургон без окон, управляемый ненавидящим меня человеком, но я едва остановился перед тем, как сесть в него.

Я знал, что, возможно, это была самая глупая вещь, которую я когда-либо делал, но какой у меня был выбор?

Если у меня был шанс узнать, что с ней случилось, я должен был им воспользоваться.

На пассажирском месте не было даже сиденья, оно было полностью загорожено от кабины водителя.

По сути, я вошел в движущуюся клетку.

Он начал ехать, когда я сел. Он был маньяком-водителем, который входил в повороты с такой силой, что заставлял меня скользить по полу, ускоряясь так быстро, что я врезался в заднюю дверь.

И это была не короткая поездка.

У меня не было возможности отслеживать время, но, должно быть, прошли часы, прежде чем он начал замедляться, затем резко повернул и остановился.

У меня было достаточно времени, чтобы пожалеть, что я надел костюм, чтобы уехать из дома родителей. Но у них это было привычкой. Никаких джинсов для Мастеров, нет. И всякий раз, когда я шел домой, мне приходилось притворяться одним из них, хотя на самом деле я проводил большую часть своего времени в поту перед ноутбуком.

Я развязал и, наконец, снял галстук, расстегнул три верхние пуговицы моей белой классической рубашки и снял темно-серый пиджак.

– Как долго мы ехали? – спросил я, когда он открыл заднюю дверь и уставился на меня.

– Я не собираюсь тебе отвечать, и даже не пытайся подсчитать. Чем меньше ты знаешь, тем лучше. Во всяком случае, мы еще не приехали. Это просто остановка.

Он кинул мне бутылку воды.

– Попей.

Я поймал воду. Он снова закрыл дверь.

Было около трех часов дня, когда мы уехали, а солнце уже начинало садиться. Я предположил, что сейчас примерно четыре часа езды.

Прошло еще несколько часов. Много часов.

Все это время мои мысли неслись куда-то.

Я немного поспал, прислонившись к борту фургона, мой пиджак прижимался к виску как самая бесполезная подушка в истории.

Даже во сне мне снилась Ирис.

Куда мы ехали? Невозможно было сказать, но когда я вначале считал повороты, имея некоторое представление о том, где мы находимся, я подумал, что мы направлялись на восток из города.

На мой взгляд, к этому моменту мы были где-то в Юте, но, опять же, это были самые смутные предположения.

Фургон, резко остановился, снова разбудив меня, а когда задние двери открылись, все было в темноте.

Он бросил мне еще одну бутылку воды и протеиновый батончик, сказал мне заткнуться, прежде чем я заговорил, и снова закрыл дверь.

Больше езды. Больше сна. Двери открылись на этот раз в ярком утреннем свете.

– Приведи себя в презентабельный вид. Не хочу, чтобы ты выглядел из-за этого как неряха. После этого повернись и вернись ко мне. Хочешь сделать это, тогда позволь мне завязать тебе глаза. Мне не нужно, чтобы ты видел какие-либо чертовы подробности.