Скучающая официантка подошла принять их заказ и через десять минут вернулась, чтобы поставить перед ними тарелки. Подождав, пока пожилая женщина отойдет к стойке, Винтер склонилась над столом, чтобы изучить огромную порцию яблочного пирога с ванильным мороженым и взбитыми сливками.

— Сколько тебе лет? — укорила она.

Ноа улыбнулся, схватил ложку и принялся есть. Еда в закусочной довольно сомнительная, но пироги они покупали в местной пекарне. Вкусные.

— Тридцать один, — пробормотал он, слизывая взбитые сливки с губ. — Примерно столько же, сколько и тебе.

— Не может быть. — Она села на свое место, взяв морковную палочку из своего салата. — Мне все еще второй десяток.

— Как долго? Еще три месяца?

Винтер хрустнула морковкой между зубами.

— Мне еще двадцать с хвостиком, старик.

Он зачерпнул еще одну большую ложку.

— Вот почему я должен наслаждаться каждым днем.

— Это похоже на то, чему нас учили на терапии, — поддразнила Винтер. Она ела не так много, как он надеялся, но к ее щекам возвращался цвет.

— Возможно. — Ноа проглотил пирог и съел немного мороженого. — Мне нравилась терапия, — признался он, скривив губы, когда Винтер фыркнула на его заявление. Она явно помнила того сердитого, угрюмого подростка, который впервые пришел в группу. Он делал все возможное, чтобы сорвать сеансы, надеясь, что его выгонят. — Признаюсь, это заняло некоторое время, но через несколько месяцев я перестал быть злобным придурком настолько, что начал слушать. Это не помешало мне скучать по родителям, но, по крайней мере, я перестал постоянно наказывать свою бабушку за то, что она имела глупость взять меня в свой дом.

— Да. — Винтер взяла ломтик огурца из салата. — Хорошо осознавать, что я была не одна.

— Плюс я проводил время с тобой, — пробормотал он. — Бонус.

Ее улыбка вышла слабой, но для Ноа Винтер еще никогда не казалась такой красивой.

— Точно говорю — бонус.

Ноа доел последний кусок пирога и отодвинул тарелку, чтобы опереться руками на стол.

— Мне всегда хотелось узнать, почему ты бросила занятия.

— Мой отец не хотел, чтобы я больше туда ходила.

Ноа вскинул бровь. Он предполагал, что Винтер перестала посещать терапию, потому что получила водительские права. Зачем ходить на консультации, если она может гонять с друзьями? В то время он испытал разочарование от мысли, что она больше не будет частью группы, но обрадовался, что Винтер готова двигаться дальше.

— Почему твой отец захотел, чтобы ты прекратила? — спросил Ноа. — Разве не он настоял на том, чтобы ты пошла к психологу?

Она отбросила огурец и вытерла пальцы о бумажную салфетку.

— Эрика предложила мне посещать гипнотерапевта, — объяснила она, имея в виду доктора Томалин, которая занималась организацией сеансов психологической помощи. — Она подумала, что мои кошмары могут быть вызваны подавленными воспоминаниями о той ночи, когда убили мою мать.

Ноа кивнул. Винтер никогда не описывала свои кошмары в деталях, но она поделилась, что редко выдавалась ночь, когда она не просыпалась ровно в 23:11, крича от ужаса. После того, как Винтер ушла с терапии, он никогда не говорил с ней о том, почему она перестала приходить, и исчезли ли ее кошмары.

Первое, что вы узнаете о терапии, это то, что она похожа на Бойцовский клуб. То, что происходило в этой комнате, никогда не покидает ее. И точка.

Однако теперь Ноа собирался нарушить правила. Прошедшие часы потрясли Винтер и вызвали тревогу в его глубине подсознания. То, что произошло двадцать пять лет назад, не просто кошмарный сон. Это вполне могло стоить Тилли Лиддон жизни.

— Он не хотел, чтобы тебя гипнотизировали?

— Нет. Он подумал, что если у меня действительно есть воспоминания, то их извлечение расстроит меня еще больше. — Она закатила глаза. — Да и дедушка пришел в ярость. Он думал, что гипноз — это какая-то афера. На самом деле, он считал, что любая терапия — это мошенничество.

— Твой дедушка... гм...

Ноа не требовалось представлять себе реакцию Сандера Мура на предложение о гипнотерапии. Пожилой мужчина владел фермой в нескольких милях от Ларкина и был известной занозой в заднице. Грубый, самоуверенный, он был готов наставить винтовку на любого, кто по глупости ступит на его землю. Он также безоглядно обожал свою единственную внучку.

— Да. — Винтер хихикнула. — Он такой.

Ее улыбка померкла, она нахмурила брови, как будто ее посетила болезненная мысль.

— Что случилось?

— Интересно...

— Что интересно?

Она встретила его вопросительный взгляд, на ее лице отразилась тревога.

— Интересно, не отказался ли отец отправить меня к гипнотизеру, потому что подозревал, что у мамы был роман. Может быть, он боялся, что именно это я и вспомню.

Ноа медленно кивнул.

— Не самая плохая теория.

***

Дрейк вернулся в гараж и открыл холодильник, который держал там, чтобы достать пиво. Голова все еще пульсировала от ночной пьянки после посещения могилы Лорел, но ему нужно было чем-то успокоить нервы. Как жаль, что он отказался от сигарет. Но Лорел не нравился запах, который прилипал к его одежде и...

— Ты думаешь, я не знала?

Пронзительный голос вонзился в его больной череп, как сверло. Он опустился в кресло, которое поставил рядом с верстаком. Черт возьми, это его личное пространство. Единственное место в этом богом забытом доме, где он мог немного отдохнуть. Теперь даже оно оказалось под угрозой.

— Не сейчас, Мона, — прорычал он, не сводя взгляда с бусинки влаги, стекающей по бутылке пива.

Невысокая худая женщина с выцветшими светлыми волосами и еще более выцветшими голубыми глазами обошла газонокосилку и встала перед ним. На ней была форма официантки с автостоянки за городом. Место, где она работала с тех пор, как окончила среднюю школу тридцать пять лет назад. От нее пахло жареными гамбургерами и дизельным топливом.

— Почему? — потребовала она. — Потому что ты оплакиваешь потерю своей любовницы?

Дрейк прижал палец к центру лба.

— Потому что у меня болит голова, а от твоего крика становится еще хуже.

Он ожидал, что его жена моргнет, как будто собиралась заплакать, и убежит обратно в дом. Так она обычно делала. Несомненно, она думала, что заставляет его чувствовать себя виноватым. Но на самом деле все совсем не так. Ему было совершенно плевать.

— Какой ужас. У меня голова уже много лет не перестает болеть от тебя.

Дрейк нахмурился.

— О чем ты говоришь?

Ее лицо, которое когда-то считалось красивым, теперь было усеяно морщинами и искажено безобразной гримасой.

— Одно дело подозревать, что ты занимался сексом с этими шлюхами в местном баре, — выдавила она из себя. — Они были ничтожествами, которых ты использовал и выбрасывал. Но Лорел Мур... — Ее голос треснул от боли.

Дрейк вскочил на ноги, стул заскрежетал по цементному полу.

— Не произноси ее имя.

Мона вздрогнула, но, обхватив руками свою слишком тонкую талию, не двинулась с места.

— Тот год, который ты провел, тайком убегая в тот домик, чтобы провести с ней выходные, уничтожил меня. — Она посмотрела на него обвиняющим взглядом. — Ты любил ее?

— Замолчи.

— Любил?

— Да. Довольна? — Дрейк сделал глубокий глоток пива, опустив бутылку, чтобы посмотреть на женщину, которая за эти годы стала не более чем нежелательной помехой. — Я любил ее еще со школы.

Мона вздрогнула, как будто его слова причинили ей физическую боль. Возможно, так оно и было.

— Тогда почему ты не женился на ней?

Дрейк стиснул зубы. Он ужасно разозлился, когда Лорел уехала из города, чтобы учиться в колледже в Мэдисоне. В глубине души он знал, что она никогда не вернется. Она была слишком красива. Слишком талантлива. Слишком... все, чтобы довольствоваться таким мужчиной, как он.

— Потому что она хотела большего, чем рабочий-строитель из маленького городка. — Он не пытался скрыть свою горечь. — Она думала, что этот ее профессор отвезет ее куда-нибудь. Вместо этого она застряла в другом маленьком городке с мужчиной, который не ценил того факта, что обладает необыкновенной женщиной. — Он проглотил последний глоток пива. — Вот почему она в конце концов вернулась ко мне.

— И кем была я? — потребовала Мона. — Запасным вариантом?

Дрейк пожал плечами. Когда-то он считал Мону достаточно красивой. И его самолюбие успокаивало осознание того, что она любит его до такой степени, что стерпит любое оскорбление или предательство. Кто бы мог подумать, что ее пылкое обожание окажется настолько назойливым?

— Ты была удобна.

Мона задохнулась, ее лицо покраснело до странного пурпурного оттенка. Но это не от боли. Или предательства. Впервые за время их брака она пришла в ярость.

— Я следила за тобой.

— Что?

— Тот последний вечер, который ты провел с Лорел, — сказала она, на уголке ее рта образовались белые капельки слюны. Она словно взбесилась, а ее глаза дымились от эмоций. — Я последовала за тобой в домик.

Дрейк посмотрел на свою жену. Лорел была единственной отрадой в его жалкой жизни. Как смеет эта сука пытаться запятнать его память мыслями о том, что она крадется по округе, заглядывает в окна, как какой-то извращенец?

— Зачем? — прорычал он.

— Я собиралась разобраться с вами двумя. Устала от того, что со мной обращаются так, будто я слишком глупа, чтобы знать, что у моего мужа роман.

— Так ты шпионила за нами?

Она сделала паузу, как будто намереваясь солгать. Затем покачала головой.

— Я не выходила из машины. У меня не хватило смелости.

Гнев Дрейка не ослабел от ее признания. Совсем наоборот.

— Конечно, не хватило. Ты труслива, как мышь. Я едва замечаю, как ты крадешься по дому, — насмехался он. — Если бы это была Лорел, она бы ворвалась и вонзила нож в мое сердце. Она всегда вела себя смело. Женщина, которая знала, как пленить страстью мужчину.

На раскрасневшемся лице Моны появилось странное выражение.

— Тебе нужна смелая женщина? Отлично. Как тебе это? — Она послала ему натянутую, лишенную юмора улыбку. — Думаю, дочери Лорел будет очень интересно узнать, что я видела тем вечером.