— Анна, — он запустил руку ей в волосы, — пришло время забыть о детстве. Время понять, что у тебя есть огромное желание заботиться. О людях и о животных. Даже о растениях.

— Я не...

— Ты была ребенком. И теряла домашних животных, которых любила. Тебя разлучали с друзьями.

Черт, он видел скорбь в ее глазах.

— Это тебя измучило, — он не был Домом, чтобы провести сцену и исцелить душу. Он мог только честно высказать все, что думал. Но, если не считать пары «слепых пятен», Анна была одним из самых умных и рациональных людей, которых он знал. Не имело значения, что он довольно грубо сформулировал мысль, ведь она задумалась о том, что он сказал.

Она посмотрела на Бронкса, устроившегося у нее в ногах.

— Ты пытаешься уберечься от новой боли. Я понимаю это. Проблема в том, что ты никого и ничего не впускаешь в свою жизнь, — он сжал ее в объятьях, желая вечно оберегать ее от сердечных страданий. Но это была не жизнь. — Ты показала мне, что правильный ответ на дар жизни - это прожить ее.

Она сидела абсолютно неподвижно, склонив голову. Анна никогда не склоняла голову.

От страха у него пересохло во рту, он забыл, что хотел сказать.

Но когда молчание затянулось, он потерся щекой об ее макушку. Блять, он знал, каково это хотеть уклониться от боли... потому что прямо сейчас лишь одна мысль о том, чтобы ее потерять, была как удар ножом по горлу.

И потом он понял, что хотел добавить к своим словам: неважно, как больно ему будет, он никогда не пожалеет о времени, которое провел с ней.

— Люди и животные, и растения покинут тебя, но... — он глубоко вдохнул, — радость от того, что они были в твоей жизни, неважно как долго, стоит этой печали.

/Мышца за мышцей, она расслабилась. Явно обдумывая его слова.

Думать - это хорошо.

В конце концов, она глубоко вздохнула и посмотрела на него.

— Ты прав, — ее улыбка была печальной. — Я не понимала этого. Как странно. Я никогда даже не задумываться о том, чтобы завести домашнее животное, пока мама не упомянула об этом на прошлой неделе. Но и растений не заводить? Это какое-то извращение. Наверное, я действительно боюсь, что мне снова будет больно.

— Ага, — он понимал почему. Под маской холодного безразличия у Анны скрывалось самое заботливое в мире сердце. Ее родители не знали, как сильно она страдает от каждой потери. Иначе были бы более внимательны к ней.

Она напоминала ему стеклянный нож. Невероятно острый, но пугающе легко бьющийся. И она пробудила в нем все защитные инстинкты, которые у него были.

Но, как и в случае с его товарищами по команде, он не мог сражаться в ее битвах. Анна должна сама оценить риски и решить, двигаться ей дальше или нет.

Он поцеловал ее в губы и почувствовал, как они дрожат.

— Похоже, самое трудное - это осознание. И ты уже готова к переменам. В конце концов, мы с Бронксом здесь.

Услышав свое имя, Бронкс сел... на случай если кто-то почувствовал острую необходимость его погладить.

Анна никогда его не прогоняла и сейчас тоже, хотя и сморгнула слезы. Она щедро делилась теплом с детьми и животными, но была более осторожна с женщинами и еще более осторожна с мужчинами.

Но не с Беном. Больше нет. Ее доверие было одной из самых больших его побед.

Он заставил себя ослабить объятия.

— Пока ты играешь с веревками, как насчет того, чтобы я приготовил ужин?

— На самом деле я замариновала курицу, — она улыбнулась, и он увидел, что его Домина вернулась. — Я готовлю, а ты будешь все убирать.

Не так уж плохо. Она готовила гораздо лучше, чем он.

— Да, Мэм.

В гостиной он внимательно оглядел бело-голубой декор. Ему подумалось, что африканские фиалки будут отлично смотреться здесь.

***

Пару часов спустя Анна вышла на веранду. Бен убирался на кухне. Он притворился, что терпеть не может мыть кастрюли, и что-то проворчал. К несчастью для него, она знала, что он просто разыгрывает спектакль. На самом деле там не было ничего сложного. В отличие от него, она мыла посуду во время готовки.

Он же, наоборот, после себя оставлял на кухне полный беспорядок.

Анна улыбнулась. Она действительно находила удовольствие в том, чтобы создавать порядок из хаоса. Уборка вообще ее не напрягала... хотя она не спешила делиться этой информацией со своими рабами.

Анна пробежала пальцами по саксофону. Сумеречное умиротворение омыло ее разум. Заходящее солнце желтой линией сияло на горизонте. Похожие на миниатюрные ракеты, черные водорезы носились прямо над позолоченным солнцем прибоем.

Приближалось время прилива, и волны с шумом набегали на песчаный пляж.

Она подняла саксофон, смочила мундштук и сыграла произвольный набор нот. Прижавшись бедром к перилам, она мысленно перебрала мелодии и обнаружила, что играет "Когда проходит время". Подобно мягкому дождю, песня лилась и растворялась в этом вечере. Медленная мелодия, но не грустная. Это напомнило ей, что основы этой жизни - жить, любить и умирать - оставались неизменными из поколения в поколение.

И что жизнь может меняться к лучшему.

Она менялась, как и ее мир. Или, может быть, ей следует называть это ростом, а не изменением.

Когда мелодия перешла в припев, она услышала, как Бен что-то сказал Бронксу на кухне. Собака заскулила в ответ, и раздался громкий мужской смех.

Он был замечательным парнем. И так позаботился о ней сегодня вечером. Не давил на нее, но не замолчал, пока не высказал свою точку зрения.

Иногда его внутренняя сила приводила ее в замешательство. Все ее рабы хотели ей подчинятся, чтобы она контролировала каждый их шаг. Но Бен не нуждался в ее руководстве.

В то же время он не сломается, если она проявит какую-нибудь слабость. Поэтому она могла расслабиться рядом с ним.

Но его упорная потребность быть крутым - не показывать ни единой слабости - была проблемой. Она должна была заметить, что на него время от времени накатывают воспоминания. Но сейчас она знала об этом и могла подвести его к рассказу о прошлом. Она побалует его, побудет рядом, и в итоге он уснет. Он говорил, что ему лучше спится в ее доме. Вместе с ней.

Ему нравилось быть с ней. Осознание этого было... потрясающим. И переполняло ее эмоциями.

Она чувствовала то же, что и он, и даже больше. Он наполнил ее жизнь. Согрел ее.

Она закончила песню и начала другую. Ту, что набирала силу в ее душе всю последнюю неделю. В ней были понимание, беспокойство, трепет. "Когда я влюбляюсь". Музыка лилась рекой, а боль ее души сливалась с нотами.

Она хотела убежать. Прогнать его. И не могла.

Бен, я люблю тебя.

Это знание было ужасающим и прекрасным. Еще некоторое время она будет наслаждаться этим подарком, а потом поделится им.

Свет лился на настил. Бен стоял рядом, занимая весь дверной проем – так же, как и все ее сердце.

— Я слушал, как ты играешь.

Его золотисто-карие глаза встретились с ее взглядом. Он медленно улыбнулся.

— Госпожа, Вы позволите своему сабмиссиву затащить Вас в постель?