Глава 39 #ПОРАСПАТЬ

Дэллабезвольно сидит в инвалидном кресле, руки на коленях сжаты в кулаки. Она говорит мне, что больше всего злится на свои руки, потому что из-за них она не может держать Энни. До этого момента я ни разу не слышала, чтобы она жаловалась на то, что весь день сидит в инвалидном кресле, а ее худые ноги становятся еще тоньше. И она никогда не упоминала о синяках, которые тянутся от ее живота до колен синевато-фиолетовыми пятнами. Однако, ее руки…

Дважды я ловила ее сидящей на них, пытающейся использовать вес своего тела, чтобы расправить пальцы. Когда это не срабатывало, она плакала и начинала задыхаться. Тогда я думала позвонить Киту домой, чтобы он успокоил ее. Позже, она спрашивает об этом свою медсестру, выглядя смущенной, но в целом решительной.

— Тело — не лист бумаги; не получится положить на него что-то тяжелое и ожидать, что оно выпрямится. Дай ему время, — говорит ей медсестра. Я вздрагиваю от такой бессердечности и пытаюсь притвориться, что не слушаю. Ночью, после того как Кит уходит на работу, а я остаюсь за главного, натираю ее руки кунжутным маслом. Ее кожа сухая и ломкая, как старое дерево.

Она закрывает глаза и стонет, когда я выпрямляю ей пальцы, массирую суставы и аккуратно дергаю, пытаясь вернуть их в нормальное состояние. Изменилось не только ее тело, но и дух. Позитивная Делла, чирлидерша, оптимистка, девушка, поющая под дождем, исчезла. Теперь она — бесплодна. Скрюченная. Угрюмая, молчаливая, ее глаза из блестящих превратились в тускло-матовые. Мы с Китом шепчемся об этом по ночам и пытаемся придумать, как вернуть ее. Я договариваюсь, чтобы ее стилист пришел в дом, помыл и подстриг ей волосы. Поначалу она кажется взволнованной, но потом, через несколько часов, передумывает. Чтобы убедить ее, нужен Кит. Он скажет ей, что смена имиджа пойдет ей только на пользу. В день, когда должен прийти Джо, Дэллаведет себя еще тише, чем обычно. Когда я спрашиваю, не хочет ли она подержать Энни, она отказывается, качая головой. Джо звонит в звонок пораньше и приносит Делле ее обычный кофе и букет ярко-розовых пионов. Я обнимаю его и корчу гримасу, когда он спрашивает, как она.

— Я позабочусь о ее ранах, — говорит он. Джо Бэй натурал; мы хотим, чтобы он был геем, но увы это не так. Он всегда был неравнодушен к Делле, вот почему он готов приезжать домой. Сегодня я благодарна, что он обычный парень.

— Флиртуй больше, — шепчу я. — Посмотрим, сможешь ли ты заставить ее улыбнуться. — Он подмигивает мне и уходит к Делле. Все идет хорошо, пока двадцать минут спустя она не замечает себя в зеркале. Затем начинает плакать и просит Джо накрыть зеркало полотенцем. Она умоляет Джо коротко подстричь ее, а когда я начинаю спорить, просит меня уйти. Джо настораживается, когда я закрываю дверь. Он не знает, что делать. Когда они появляются час спустя, у Деллы стрижка «пикси». Я начинаю переживать за свою жизнь. Кит меня убьет. Джо корчит гримасу «заткнись, черт возьми», пока я продолжаю улыбаться и оставаться на позитиве.

— Ты стала другой, более роковой! Хочешь немного творога с ананасом?

— Мне все равно, что ты думаешь, — огрызается Делла, когда видит выражение моего лица. — Ты не почувствовала этого запаха, когда я была в отключке.

Она права. Ее мать вымыла ее, когда она очнулась от комы. Она сказала нам с Китом, что потребовалось три шампуня, чтобы избавиться от запаха на волосах.

Когда Кит возвращается домой с работы, он не упускает ни секунды, чтобы не потрогать ее волосы, как будто это самая красивая вещь, которую он когда-либо видел. Дэлласияет, выглядя облегченной. Я прячусь на кухне, снова и снова намывая одни и те же бутылки, пока он не появляется. Я жду, что он разозлится, но он говорит об ужине.

​— Ты не сердишься на меня? — спрашиваю я. — За то, что позволила ей отрезать волосы?

​— Нет. — Он зажигает конфорки на плите, зажав пончик между губами.

— Она счастлива. Если счастлива она, то и я.

​— Хорошо, — говорю я.

​— Хорошо, — говорит он. — Завтрак на ужин?

Дважды в день я готовлю ей коктейли, наполненные обещаниями. В интернете сказано: первоклассные фрукты осветлят вашу кожу; капуста заставит волосы расти. Льняное семя и Омега-3 избавят от хандры. Пить мои волшебные коктейли — единственное, что она делает с энтузиазмом, высасывая последние капли из соломинки, а затем почти сразу же протягивает руку, чтобы потрогать свои волосы. Пару минут она выглядит удрученной, когда понимает, что ее постригли, а потом на ее лице появляется решительное выражение. Мы с Энни смотрим на все это с оптимизмом.

— Она скоро поправится, — говорю я Энни во время нашей дневной прогулки. — И тогда ты познакомишься со своей настоящей мамой. — Энни что-то бурчит, затем грызет свою ногу, ее волосы троля мягко развеваются на ветру. Я чувствую себя виноватой за то, что сказала Энни, что Делла, которую она знает, не ее настоящая мама. Может быть, это просто то, кем Дэлласейчас является, и это нормально. Так или иначе она все равно будет любить свою маму. Во время нашей следующей прогулки я рассказываю ей, что нужно принимать людей такими, какие они есть, а не использовать их в собственных целях. Энни плачет всю дорогу домой, и я говорю ей не быть эгоисткой.

Единственный раз, когда Дэллане выглядит грустной, — когда Кит дома. Если честно, это, наверное, единственный раз, когда мне не одиноко. Широкоплечий, с улыбкой на лице, он входит, неся цветы, или подгузники, или еду на вынос, и мы с облегчением выдыхаем. Когда он входит в дверь, скидывает туфли и кричит: «Люси, я дома!» с поистине ужасным кубинским акцентом. Когда Энни слышит его голос, то начинает дергать руками и ногами и, когда он берет ее на руки, она забывает обо всем на свете. Все это вызывает у меня слезы — эмоции — тот факт, что я вторгаюсь в их жизнь. Кроме того, я ревную, потому что у меня никогда не будет такой жизни. Мне никогда не пережить подобного. Во всяком случае, не с Китом и Энни. Они не моя семья. Ненавижу сон, который заставил меня думать, что у меня все будет именно так. Вместе с Китом и Энни. Я теряюсь во всех этих неприятных мыслях, пока Кит не ставит свои пластинки. Когда музыка разливается по всему дому и маленькая семья — плюс один человек — встречает его, он направляется на кухню готовить ужин, держа Энни в одной руке и помешивая другой. Сегодня вечером я стараюсь не смотреть, как он напевает ей, насыпая что-то зеленое в кастрюлю и закрывая крышкой. Она такая маленькая в его объятиях, такая умиротворенная. Я хочу жизнь Деллы.

— Иногда, когда ты смотришь на Энни, то начинаешь переживать, — говорю я Киту, пока мы моем посуду после ужина. Его глаза сосредоточены на воде, но он улыбается. Я не совсем понимаю, почему мы моем посуду таким образом, когда есть посудомоечная машина. Может быть, это потому, что это дает нам немного больше времени побыть на кухне.

​— Ты слишком наблюдательна, знаешь?

​— О чем ты думаешь, когда смотришь на нее так?

Он протягивает тарелку, не глядя на меня.

​— Не знаю. Переживаю, смогу ли защитить ее.

​— От чего? От парней вроде тебя?

Он смотрит на меня.

— Ну, да. Я знаю, как мыслят парни. И в школе я изучил каждую из девочек.

Хихикаю, ставя тарелку в шкаф.

— Если ты воспитаешь ее правильно, за ней будет нелегко ухаживать, — говорю я ему.

​— Как, например, за тобой? — Он вытаскивает вилку и поворачивается, чтобы посмотреть на меня, прислонившись к раковине.

Я пожимаю плечами.

— Не думаю. На самом деле у меня был только один парень, и мне потребовались годы, чтобы доверять ему настолько, чтобы начать встречаться.

— Значит, ты не так просто доверяешь кому-либо свое сердце?

 — Ага, если оно вообще есть. — Я избегаю его взгляда. Я не совсем понимаю, к чему он клонит, а говорить о себе — все равно что сидеть в кресле гинеколога.

​— Хочешь сказать, что не была влюблена в Нила?

Я облокачиваюсь на столешницу напротив него и вытираю руки кухонным полотенцем. На этот вопрос должно быть легко ответить, тем более что сотни раз прокручивала ответ в голове.

— Я не была опустошена, как обычно это происходит. Я видела, как мои друзья переживали расставания, но не чувствовала что-то подобного. Было больно, грустно, но я не чувствовала, что потеряла любовь всей своей жизни. Это… знаешь... это как... — У меня пересохло во рту. Я беру стакан из шкафчика, но Кит загораживает раковину. Он протягивает руку, слабо улыбаясь, и я отдаю ему стакан. Вместо того чтобы наполнить его водой, он тянется к шкафчику и достает бутылку текилы.

​— Мне казалось, ты любишь вино, — говорю я. Он игнорирует меня, завинчивает крышку с бутылки и разливает по бокалам. Несмотря на то, что он у него во рту, я чувствую вкус Кита. Даже после того, когда он втягивает щеки после глотания.

​— Он не был любовью всей твоей жизни, — заявляет Кит, наливая еще одну порцию и протягивая мне бокал.

​— О, да? Ты знал нас? Пять минут?

​Когда Кит погружается глубоко в свои мысли, он смотрит прямо в глаза. Такое чувство, что он пытается найти в них себя. Я видела, как люди съеживались под его взглядом. Я выстреливаю в него взглядом, но терплю поражение, поэтому опускаю глаза.

​— Я знаю тебя, — мягко говорит он.

Я знаю тебя; однажды я гулял с тобой во сне…

— Что? Нет. Что ты знаешь? — Я прижимаю тыльную сторону ладони ко рту, чтобы подавить смех. Текила действует не так быстро, поэтому пытаюсь отвлечься.

За спиной Кита окно. Я вижу, как мимо проезжают машины и фары освещают его каждый раз, когда они пролетают мимо, и я понимаю, что в какой-то момент во время мытья посуды наступила ночь. Мы так и не включили свет и до сих пор ничего не делаем, хотя, наверное, должны были бы.

— Думаю, тебе трудно влюбиться, потому что обожаешь контроль, а ты не можешь контролировать действия и чувства другого человека, поэтому держишь все при себе.

Я бы ахнула, если бы он не был прав. Так ли это на самом деле? Кроме того, открывать рот от изумления — для девиц, а я не такая.