Я не сомневаюсь, что он сдержит свое слово.

Джереми ничем не отличается от неподвижной горы. Безжалостный хищник.

— Почему ты делаешь это со мной? — пролепетала я, мой голос охрип, а нос забился от слез.

— Потому что твоя тьма взывает к моей. Я хочу высвободить эту подавленную часть тебя и поиграть с ней, с тобой, как тогда, когда я размазал твою невинность по своему члену. Я хочу владеть тобой, Сесилия, каждой твоей частью, тем, что ты показываешь и тем, что прячешь под наложенными на себя оковами. Я не остановлюсь, пока ты не станешь полностью, основательно и неоспоримо моей.

Я вздрагиваю от каждого его спокойно произнесенного слова, от напористости, стоящей за ними, от решимости, покрывающей их. И впервые с тех пор, как я встала на путь Джереми, я понимаю, насколько влипла. Потому что этот человек не остановится. Неважно, как далеко я убегу или как хорошо спрячусь, он перевернет мир вверх дном, лишь бы найти меня. Я нужна ему не из-за того, что я — это я. Он хочет меня из-за своей зацикленности на мне или того образа, который он создал в своей извращенной голове. Поэтому, когда он нажмет на курок, здравомыслящий человек должен желать ему смерти. Как он сказал, это будет признано самоубийством, и я избавлюсь от него. Но я задерживаю дыхание, дрожу и жажду услышать стук его сердца под моими пальцами. Доказательство того, что он жив. Что он сдержит свое обещание и снимет с меня все самоналоженные оковы.

В последней попытке я достаю пистолет и задыхаюсь, когда он нажимает на курок. Я закрываю глаза, не желая видеть кровавую баню, которая может взорваться на его лице.

В воздухе раздается щелчок, и из меня вырывается долгий вздох.

Его сердце не бьется под моими пальцами, не скачет — звук остается прежним. Живой, но совершенно не затронутый опытом близкой смерти. Тот прилив жизни, который был раньше, снова вырывается на поверхность, цепляясь за мои кости и оставляя меня бездыханной. Я медленно открываю глаза и вижу, что он наблюдает за мной тем напряженным взглядом, от которого у меня внутри все сжимается.

— Твоя очередь, — он протягивает мне пистолет.

Я хочу закричать.

Я хочу ударить его по голове.

Но вместо этого я хватаю пистолет нетвердыми пальцами и со всей силы бросаю в окно.

Осколок стекла почти оглушает меня. Вскоре после этого пистолет с грохотом падает на деревянное крыльцо снаружи. Моя грудь поднимается и опускается так сильно, что я не могу сдержать ни этого, ни слез, которые все еще окрашивают мои щеки, ни того, как я смотрю на Джереми. Это что-то новое, слегка испуганное, слегка опасливое, но это не может быть более правдивым. Настоящим. Мощным.

Он — сила, с которой нужно считаться, и я прямо на его пути. Я наконец-то смирилась с этим, даже если никогда не смирюсь с причиной его одержимости мной. Или, скорее, не понимаю этого. Он не предлагает никаких объяснений или оправданий, чтобы я могла понять его точку зрения. Пока он смотрит в сторону разбитого окна, я выскальзываю из его объятий, отпрыгивая назад, как испуганный котенок. Я переоцениваю свою способность устоять на ногах. Мои ноги как желе от адреналина, и мне приходится хвататься за стол, чтобы сохранить равновесие. Джереми поднимается на ноги, и пульсация страха проносится сквозь меня и сковывает мои конечности. Как бы я ни старалась быть мужественной, этот мужчина все равно остается самой пугающей силой природы, с которой я когда-либо сталкивалась. Особенно когда его черты лица закрыты, а сам он поднялся во весь рост.

— Ты собираешься бежать, Сесилия? — я качаю головой вверх-вниз.

Садистский блеск озаряет его обычно темные глаза.

— Ты уверена в этом? Я не буду с тобой так нежен.

— А когда ты был?

— Это точно, — он делает шаг ко мне, а я делаю несколько шагов назад, когда его голос понижается, становится глубже и наполняется напряжением. — Я не дам тебе фору.

Не думая о последствиях своего выбора, я бегу. Все, что знаю, это то, что этот вариант лучше, чем игра со смертью. Адреналин, полученный ранее, устремляется в мои конечности, и я поднимаюсь по лестнице, ведущей на второй этаж. Сначала я не слышу его, и думаю, что, возможно, бегу быстрее благодаря сверхчеловеческой энергии, которую получила сегодня ночью. Но потом за мной следует стук шагов, и я вскрикиваю, когда чувствую его подавляющее присутствие позади себя. Я хватаю искусственное растение и бросаю в него. Но он уклоняется, и горшок разбивается об пол. Вот это да! Если я останусь в доме, то попаду в ловушку. Быстро приняв решение, я проскальзываю между широкими перилами лестницы и прыгаю. Мои ноги подкашиваются, но в данных обстоятельствах это почти не больно. Я падаю на землю, затем вскакиваю на ноги и бегу без оглядки. Я останавливаюсь на пороге кухонной двери и бросаю взгляд на то место, где бросила пистолет.

Но его там нет.

Я не слышу ни шагов, ни звуков.

В следующую секунду меня хватают сзади за волосы. Я вскрикиваю, хватаюсь за его руку, чтобы он не рвал мой скальп.

— Поймал тебя, — его горячие слова приводят меня в состояние безумия.

Я впиваюсь когтями в его кожу, брыкаюсь и кусаюсь. Или пытаюсь. Большинство моих попыток заканчиваются грандиозным провалом.

Он — зверь, вышедший поиграть, а я — избранная добыча. Он прижимает меня к перилам крыльца, вдавливая мой живот в дерево. Мои волосы едва не вырываются от его дикой хватки, и я чувствую, как он наклоняется ко мне сзади. Краем глаза я вижу, как он хватает осколок стекла. Прежде чем я успеваю запаниковать, он отпускает мои волосы, хватает в кулак мои джинсы и разрезает их сзади.

Багрово-красное стекло взрывается на его ладони и капает на мои бедра — теплое, темно-красное и абсолютно поганое. Но его это, похоже, не волнует, так как он срывает с меня рубашку, лифчик и трусики, так что я стою совершенно голая. Затем он поворачивает меня лицом к себе и перекладывает красный кусочек стекла со своей раненой ладони на другую.

Я смотрю в ошеломленном шоке, как он скользит окровавленными пальцами от моего бедра к животу, груди, покрывая их красным, прежде чем обхватить мое горло.

Мои глаза выпучиваются, несмотря на то, что он не прилагает усилий.

— Ч-что...

— Шшш, — он проводит осколком стекла по кончику моего соска. — Тебе страшно?

Я киваю. Страшно — это эпическое преуменьшение. Этот человек сумасшедший. Спокойный тип сумасшествия, который является самым опасным.

— Хорошо. Мне нравится, что чувствует твоя киска, когда ты напугана. Она напрягается и заглатывает мой член, как моя любимая шлюха, но сначала... — он отпускает мое горло и тянется к поясу, затем достает пистолет. Тот самый пистолет, который я выбросила раньше. — Мы еще не закончили.

Он берет его в рот, облизывает, и я задыхаюсь, когда он скользит им между моих бедер, по моим складочкам, а затем вводит его в мою киску. Я вся мокрая от погони, от того, как он жестоко поймал меня и содрал с меня одежду, но я не готова к тому, что в меня входит пистолет. Металл кажется холодным, когда его принимают мои стенки, но потом он вводит его внутрь, и я встаю на цыпочки. Плотское чувство овладевает мной по мере того, как он вводит в меня оружие. Моя кожа натянулась, бедра сжались, а соски запульсировали и напряглись.

Меня трахают пистолетом.

Святой. Черт.

Он действительно хочет меня убить?

И почему я становлюсь все более мокрой и влажной?

Я не могу перестать смотреть в его карающие глаза, на силу, которую они излучают, не говоря ни слова.

Я словно впала в транс, от которого никто не может меня спасти.

— Ты притворяешься праведной и морально возвышенной, но ты всего лишь жадная маленькая шлюха, — он засовывает пистолет внутрь. — Так ты и мой член будешь доить? Он больше, но он влезет в тебя, не так ли? Ты проглотишь и возьмешь каждый дюйм меня.

Из моего горла вырывается хныканье.

Странно, что раньше мне никогда не нравилось ничего, связанного с сексом, но я наслаждаюсь тем, как он разрывает мой мир на куски самыми нетрадиционными способами. Как он говорит со мной в такой грубой манере. Этот мужчина держит пистолет внутри меня и осколок стекла на моем соске, который он сделал красным от своей крови, и я не могу перестать хотеть его.

— Скажи мое имя, — приказывает он, а приказ не подлежит обсуждению.

— Джереми, — стону я, готовая сказать ему что угодно прямо сейчас.

— Скажи, что в тот первый раз ты хотела меня, не какого-то другого ублюдка, а меня.

Слова застревают в задней части моего горла. Я не уверена, что могу признаться в этом. Я не могу признаться в этом даже самой себе после всего этого времени. Выражение лица Джереми темнеет.

— Значит, пока я преследовал тебя, пировал твоей кровью и трахал тебя до беспамятства, ты думала только о нем?

О ком?

Я все еще качаю головой, потому что мне не нравится, как его ресницы падают на глаза, закрывая выражение лица и скрывая его.

В воздухе раздается щелчок. От пистолета. Он нажал на курок. Святые угодники.

Я не знаю точно, как это происходит и почему, но меня захлестывает сильная волна. Это жизнь, понимаю я, этот прилив дыхания после веры в то, что я могла умереть.

Джереми отбрасывает осколок стекла в сторону, расстегивает джинсы и сжимает в кулаке свой твердый, пульсирующий член.

— Моя очередь, — он вынимает пистолет из меня и засовывает его себе в рот.

Тот же самый пистолет, который весь истекал от моего возбуждения, теперь находится между его губами, и он вылизывает его дочиста. Затем этот сумасшедший ублюдок приставляет его к своему виску.

— Умоляй меня трахнуть тебя.

Дрожь по всему телу проходит через меня.

— Если я это сделаю, ты перестанешь играть с пистолетом?

— Я не просил, Сесилия, и это не гребаные переговоры. Умоляй меня вогнать мой член в тебя и трахать тебя так, как ты хочешь — до конца и без контроля.

Я не могу перестать смотреть на пистолет, приставленный к его голове. Существует пятидесятипроцентная вероятность того, что его убьют. Может показаться, что это хороший процент, но это не так. Далеко не так. Человеку может везти только до тех пор, пока не исчезнет, вот так просто.