Глава 20
Сесилия
— Ты только что сказал «русская рулетка»?
— Если ты знаешь игру, она не нуждается в представлении, — жестокая ухмылка приподнимает уголок губ Джереми, когда он идет к боковому шкафу и достает небольшой металлический чемоданчик.
Как те, что показывают в боевиках. Он ставит его на стол между нами и открывает его, доставая револьвер. Не игрушечный, не бутафорский, а настоящий. Его длинные пальцы скользят по металлу с искусной легкостью, когда он разворачивает вращающийся цилиндр и высыпает все пули на стол. Они разлетаются и отскакивают с призрачным звуком, который пробирает меня до костей. На мгновение мне захотелось, чтобы это был один из тех кошмаров, в которых мое подсознание выплескивает на поверхность все мои страхи и слабости. Хотелось бы, чтобы сцена, разыгравшаяся передо мной, была не более чем злой шуткой. Но чем больше я моргаю, тем реальнее она становится. У Джереми действительно есть пистолет, и он сказал, что собирается сыграть с ним в игру. В русскую рулетку.
— Пожалуйста, скажи мне, что ты шутишь, — шепчу я, мое сердце так сильно стучит в груди, что я удивляюсь, как не падаю в обморок.
Он не смотрит на меня, продолжая заниматься своим делом, вычеркивая меня из своего окружения.
— Джереми! — мой голос дрожит и задыхается.
Наконец, он переводит свой напряженный взгляд на меня, и он такой... мертвый.
Исчез человек, который готовил мне еду и даже улыбался во время разговора. Его место занял демон, превративший его в бездушного монстра, жаждущего плоти.
Моей плоти.
— Что ты делаешь? — я пытаюсь, но не могу сдержать дрожь в голосе.
— Я же говорил тебе. Русская рулетка, — он заталкивает пулю в одно из жутких отверстий вращающегося цилиндра и захлопывает его, а затем с размытой скоростью закручивает. — Но пусть это будет время правды. Мы зададим по два вопроса, и когда другой ответит, он должен будет выстрелить. Это может быть последнее, что мы скажем, поэтому врать запрещено. Есть пять пустых выстрелов, и мы сыграем четыре раунда. Ты первая.
Я судорожно трясу головой и вскакиваю. Я не останусь здесь и не буду участвовать в этом безумии. Его предыдущая угроза о том, что он сделает, если я убегу, меркнет по сравнению с тем, что мы действительно стреляем.
Я в шаге от него, когда сильная рука обхватывает мое запястье, и меня тянут назад с силой, которая выбивает дыхание из моих легких. Он прижимает меня к чему-то твердому. Его колени. Чтобы удержать меня на месте, он обхватывает меня за талию, не позволяя сдвинуться ни на дюйм. Глубокое чувство ужаса овладевает мной, и я толкаю его руку, царапая, царапая, ударяя.
Я направляю всю свою энергию на борьбу, но с таким же успехом могла бы оставаться неподвижной. Он не только не сдвигается с места, но его хватка становится все крепче, и я едва могу дышать.
— Ты закончила? — его горячее дыхание вызывает мурашки на коже моего уха.
Я бросаю взгляд на него позади себя, на его точеное лицо и красивые черты. На прекрасное создание, которое, возможно, вырезано из тьмы.
— Не делай этого, пожалуйста, — говорю я более спокойно, держась за свой рассудок. — Я... не хочу умирать.
— Я тоже не хочу.
— Чем это отличается от самоубийства?
— Дело не в смерти. Дело в правде, — он протягивает мне пистолет. — У тебя больше шансов выжить, если ты начнешь первой. Я задам вопрос.
— Я отвечу на любые твои вопросы. Только не так.
— Почему ты периодически впадаешь в кататоническое состояние?
Меня пронзает толчок, и я смотрю на него, ошарашенная. Откуда он это знает, если мне так хорошо удается это скрывать?
Даже самые близкие люди считают, что я склонна к отключке, но они не назвали бы это так конкретно, как он.
— Я не знаю, о чем ты говоришь, — мой голос едва превышает рокот. Низкий и призрачный.
Джереми выхватывает мою руку, сжавшуюся в кулак, и кладет ее на пистолет. Я пытаюсь сопротивляться, бороться, но не в силах противостоять его силе.
Его большая ладонь охватывает мою, и он заставляет мой палец нажать на спусковой крючок. Затем он с леденящим спокойствием поднимает его к моему виску, пока холодное дуло не приклеивается к моей коже.
— Не делай этого, — мои слова дрожат синхронно с моими внутренностями. — Я не хочу умирать.
Когда он говорит, в него словно вселился демон. Его голос монотонный, жестокий и абсолютно пугающий.
— Отвечай на вопрос, или тебе придется ответить на два подряд.
Я качаю головой, мое зрение становится нечетким, и тут я понимаю, что мои глаза наполнились слезами. Я чувствую, как воздух вытесняется из моих легких и как пистолет с каждой секундой набирает вес.
— Если ты решила блефовать... — он с силой надавливает на спусковой крючок.
— Подожди, подожди! — я расплываюсь, высокие эмоции проносятся сквозь меня, как ураган. — Это... это началось в последний год средней школы.
— Я не спрашивал тебя, когда это началось, я спросил, почему.
Я поджала губы.
— Психический стресс.
— Это все еще не отвечает на мой вопрос. В чем причина психического стресса, Сесилия? Что заставляет такую уверенную в себе девушку, как ты, отбиваться от мира?
Я чувствую, как моя тщательно выстроенная броня трескается, распадается и разлетается вокруг меня кровавыми осколками, но я все еще держусь за иллюзию того, что могу скрыть эту часть себя.
— Должна ли быть причина?
— Всегда есть причина для того, чтобы выбрать побег внутри своего разума, — его голос твердеет. — Почему ты отгораживаешься от мира и людей, которые заботятся о тебе, чтобы развлечь своих демонов?
Мой позвоночник подрагивает, больше из-за его тона и напряженной позы, чем из-за того, что он от меня требует.
В моей голове рождается безумная мысль. Может ли он заинтересоваться этим, потому что сталкивался с чем-то подобным? Или мне все привиделось?
— Ответь на вопрос, Сесилия. На этот раз правильно.
Неоспоримое качество его голоса смешивается с его крепкой хваткой на моем пальце. Если я умру, значит, он убил меня. Тот факт, что это могут быть последние минуты моей жизни, что через несколько секунд он может снести мне голову, придает мне смелость и открытость, которых я никогда не испытывала раньше.
Даже когда была пьяна.
Слова вырываются из меня ломаными фразами.
— Мой... мой парень из средней школы... э... он пытался заняться со мной сексом, но я всегда говорила ему, что не готова, и его это злило, поэтому он... накачал меня наркотиками и раздел. Я застыла на кровати, пока он поворачивал мое тело вправо и влево. Я кричала в своей голове, но ни звука не выходило. Я звала на помощь, но меня никто не слышал. Все, что я могла делать, это смотреть, как он снимает с меня каждую часть одежды. Я не могла остановить его, не могла бороться, не могла ничего сделать, лежала и вдыхала запах его одеколона и сигарет. Он пытался изнасиловать меня, но в тот момент, когда он засунул свою штуку мне в рот, меня вырвало на него. Он назвал меня отвратительной и ушел, но не раньше, чем сделал фото и видео со мной в компрометирующих позах. Он сказал... он сказал, что если я кому-нибудь расскажу или донесу на него, он выложит все материалы, которые у него есть, на порносайты, — я подавилась своими словами. — Я не могла... Я не могла рассказать даже собственным родителям. Мне было так страшно и так хотелось довериться им, но это означало бы, что папа увидит свою маленькую девочку накачанную и раздетую и подумает, что не смог защитить меня. Маме тоже было бы очень плохо, а причинение им боли убило бы меня. Поэтому я предпочла сохранить это в тайне. Но я думаю — нет, я уверена, что переоценила свою способность пережить этот травматический опыт. С тех пор у меня бывают такие фазы, когда я беспомощна, не могу ни кричать, ни двигаться, ни просить о помощи. Как тогда. — В комнате воцарилась тишина, кроме моего тяжелого дыхания и непроизвольного сопения, сопровождающего мои слезы.
Я пытаюсь остановить их, но не могу.
Я не могу побороть срыв, который бушует во мне и разрушает все на своем пути. Мое сердце болит, и все во мне болит с силой, которую я не могу сдержать. И единственным свидетелем моего жалкого, уязвимого состояния является не кто иной, как Джереми.
Дьявол Джереми, который заставил меня рассказать ему о той части меня, которую я так долго скрывала.
Монстр Джереми, у которого нет сердца, чтобы почувствовать то, что я говорю ему впервые с тех пор, как это случилось около двух лет назад.
Но, возможно, так будет лучше. Если бы я рассказала это папе, маме, Аве или остальным, они были бы опустошены. Они бы винили себя и винили меня за то, что я скрывала это. Эмоции были бы на пике, и это сломило бы меня. Но Джереми — безэмоциональное хранилище. Бессердечный человек, который служит только своим целям.
Он не будет жалеть меня.
Он не осуждал меня.
Он просто слушает, и по какой-то причине это успокаивает меня странным образом.
Он по-прежнему крепко держит спусковой крючок, и язык его тела не меняется.
Но потом он нажимает на мой палец.
Щелчок.
Мои рыдания эхом разносятся вокруг нас, когда прилив жизни проносится через меня с такой силой, какой я никогда раньше не чувствовала.
Я могла бы умереть прямо сейчас, но не умерла.
Я как будто заново родилась.
Спокойно, почти методично, Джереми вытаскивает пистолет из моих онемевших пальцев и приставляет его к своему виску.
— Твоя очередь.
— Остановись, пожалуйста, — я едва вижу его сквозь затуманенные глаза.
— Разве ты не хочешь посмотреть, выживу ли я или мне оторвет голову? Если это будет второй вариант, можешь не волноваться. Это будет считаться самоубийством.
Я кручусь вокруг него и бью обеими руками по его куртке.
— Ты, может, и доволен этой игрой, но я — нет. Я не хочу смотреть, как ты умираешь.
— Это беспокойство я слышу в твоем тоне, lisichka?
— Это здравый смысл! Кто в здравом уме будет играть в смертельную игру?
— Я. Так что либо задавай вопрос, либо его задам я, — он начинает убирать пистолет.