Она тяжело дышит, звук эхом отдается в воздухе.

— Если я это сделаю, ты оставишь свою обиду?

— Не беспокойся об этом.

Ее глаза сверкают раздражающим вызовом.

— Ты можешь вымещать на мне свою ярость сколько угодно, но я не позволю тебе использовать меня, чтобы уничтожить мою семью.

— У тебя нет выбора.

Она начинает вставать, но я толкаю ее спиной к матрасу.

И прежде чем она успевает пошевелиться, я распахиваю ящик тумбочки и достаю свои веревки и специальные игрушки, которые я приготовил специально для нее.

Глаза Анники расширяются, и она борется со мной, но это бесполезно.

— Я не сделала ничего такого, за что меня можно было бы наказать.

— Давай посчитаем, что ты сделала неправильно. Кроме того, что ты стреляла в меня, ты еще и ушла.

Я пристегнул ее руки к столбику кровати.

— Ты встала и исчезла, оставив меня умирать.

Ее борьба медленно угасает.

— Я не хотела. Папа заставил меня.

— Я устал от твоего отца.

Я перехожу к ее лодыжкам, привязывая их к изножью кровати. Она проверяет веревки, но знает, что лучше не тянуть за них, так как они только затянутся.

— Так вот почему ты так злишься? Потому что я ушла? Мне не разрешали навещать тебя, но я хотела, Крейтон. Если бы это зависело от меня, я бы никогда не оставила тебя. Даже если бы меня за это посадили.

— И поэтому ты вернулась в Штаты, готовая выйти замуж за первого сукина сына, которого выберет для тебя твой отец?

Я стою у подножия кровати и тереблю игрушку, затем включаю ее.

— Он тот самый ублюдок, которому ты всегда улыбалась и называла святыней?

— Что? Нет... — ее слова заканчиваются стоном, когда я ввожу игрушку глубоко в ее киску и нажимаю вибратором на ее клитор.

Пояс ее халата расстегивается под моими руками. Она выгибается дугой, и веревки тянут ее обратно вниз. Из-под ткани выглядывает розовая грудь , сосок морщится и напрягается в ожидании внимания.

Но этого зрелища недостаточно.

Ничего не достаточно, когда дело касается этой девушки.

Меня мучает потребность поставить свое клеймо на ее коже и под ней, чтобы она не могла дышать, не чувствуя меня.

Чтобы она не могла дышать без меня.

Невозможно существовать, если меня нет рядом.

Я хочу, чтобы она почувствовала ту гребаную боль, которую почувствовал я, когда проснулся и узнал, что она ушла.

Я извлекаю пробку, и ее глаза расширяются, пока она борется с веревками.

Мои движения методичны, пока я смазываю ее соками, вытекающими из ее киски.

Все мои силы уходят на то, чтобы не заменить игрушку своим ноющим членом. Но это произойдет.

Со временем.

— Держу пари, твоя попка соскучилась по шлепкам, little purple.

Стон — это все, что я получаю в ответ, когда погружаю пробку в ее заднее отверстие.

Звук переходит в хныканье, когда я толкаю его внутрь, все дальше и дальше, просто чтобы поиздеваться над ней.

Когда она задыхается, ее кожа становится розовой, готовясь к оргазму, я отпускаю игрушку.

— Не кончай.

Я скрепляю свой приказ шлепком по заднице и иду к шкафу.

Анника извивается, пытаясь и не пытаясь создать большее трение из-за своего положения, но ее взгляд следует за мной.

Мои пальцы раздвигаются вокруг кожаного ремня, и я медленно покачиваю его в кулаке, пока иду обратно к кровати. Борьба Анники прекращается, ее губы расходятся в стороны, а кожа покрывается красным румянцем.

— Ты думаешь, что сможешь так легко жить дальше? Думаешь, я тебе позволю? — я обнажаю ее пышные сиськи и опускаю ремень на твердые кончики.

Она бьется в конвульсиях, выгибаясь дугой, пока ее не удерживают веревки.

— Кр..., — ее выразительные глаза встречаются с моими, умоляя, прося, умоляя, — Не надо... Крей...

— Не называй меня так.

Две плети подряд обрушиваются на ее грудь и киску, заставляя ее вскрикнуть и застонать.

— Ты потеряла право называть меня так.

Слезы текут по ее щекам, даже когда ее отверстия открываются и закрываются, растягиваются и умоляют игрушки. Я увеличиваю интенсивность, наслаждаясь видом ее соков на матрасе. Я собираюсь заставить ее обливать простыни снова и снова, пока она не кончит.

Я бью ее в ритм с вибратором, и она вскрикивает, когда оргазм вырывается из нее.

— Ты не заслужила этого, но я буду мучить тебя этим.

Я бью ее по киске и увеличиваю скорость вибратора. Каждый раз, когда из нее вырывается оргазм, она разражается рыданиями, извивается и заставляет путы плотнее прилегать к ее фарфоровой коже.

Коже, на которой остались мои следы, все красные, злые и мои.

Ее лицо раскраснелось, залито слезами, пот катится по шее и покрывает ее тело.

С каждым оргазмом она становится все более вялой, вся накачанная до предела от избытка возбуждения. Каждый раз, когда я думаю, что она больше не может кончить, она кончает, с низким стоном и подергиванием бедер.

Но ни разу она не умоляет меня остановиться. Она принимает это, каждую развратную часть этого. Ее глаза даже блестят от желания, когда я бью ее кнутом и заставляю испытывать оргазм.

Эта девушка создана для меня. Ее покорность — это все, чего я когда-либо жаждал. Все, чего я хотел.

Но что-то в ее глазах беспокоит меня. Они вернулись к тому печальному состоянию, абсолютно тусклому и безжизненному.

Я расстегиваю ее путы, и она вздрагивает каждый раз, когда моя кожа соприкасается с ее. Учитывая количество оргазмов, которые я из нее вытянул, любое прикосновение должно быть подобно молнии.

Анника опускается на кровать, ее губы раздвинуты и сухи. Она определенно обезвожена. Это причина ее безжизненности?

Я выключаю игрушки и убираю их от нее.

Она хнычет, но не пытается пошевелиться, утопая в луже собственного возбуждения.

Я планировал закончить это тем, что заставить ее признать свою неправоту и сказать, что на этот раз она выберет меня, но что-то подсказывает мне, что это не тот случай.

— Ты закончил? — шепчет она хриплым, грубым голосом.

— Я только начинаю.

— Останови это безумие.

— Умоляй.

— Пожалуйста, — она фыркает.

Мои мышцы напрягаются, а зажившая пулевая рана горит.

— Ты умоляешь не по тем причинам. Ты умоляешь о своей семье, тогда как должна умолять обо мне.

—Я не могу просто отрезать себя от них.

— Можешь. Я сделаю это.

Ее подбородок дрожит, а по щекам текут свежие слезы.

— Это не Крейтон, которого я знаю. Это не тот человек, в которого я влюбилась.

Ее печальные слова и страдание, скрывающееся за ними, затягивают петли на моей шее.

Она ненавидит то, что любит меня — или любила меня. И я хочу искупаться в крови того, кто изменил ее мнение.

Того, кто заставил ее вонзить нож, а точнее, пулю, в мою грудь.

— Крейтон, которого ты знала, был застрелен тобой.

— Крей...

— Я просил тебя не называть меня так.

— Но...

— Заткнись и слушай хорошо, Анника. Ты никогда не избавишься от меня, если только не выстрелишь в меня снова. Но на этот раз целься прямо в сердце.

Она плачет сильнее.

Я делаю вид, что ее слезы меня не трогают, даю ей воду, заставляю есть, купаю и позволяю ей заснуть, прижавшись к моей груди.

С ножом в прикроватной тумбочке. Нож, который она может схватить в любой момент и использовать, чтобы убить меня по-настоящему.

Если она это сделает, то так тому и быть.

Потому что я серьезно. Смерть — это единственное, что удержит меня от нее.