— Смотри, сам сейчас все увидишь, — Пашка впервые скупо улыбнулся.

Почти все «изгонятели бесов» держали перед собой раскрытые книжечки, со словами, чтобы ненароком не забыть. Уставившись в книжечки они совершенно не замечали, что творится вокруг. А сзади них черти в черных плащах, несколько оборотней и пара других генотипов, среди них Сашка узнал рыжую племяшку Игоря встала в точно такой же «хор». Развернула заранее приготовленные листы и подражая старушкам затянула на их длинный мотив. «Мы все грешники итак, нас манит дорога в ад», — ясно различались слова известной металлисткой группы. К тому же все «волки» для прикола надели женские красные шапки. Черти были все как на подбор в черных плащах, под которыми проглядывали у кого рубашка с тренниками или спортивный костюм, который обычно надевают в больницу. Старушки начали понимать, что происходит что-то не так, сначала они непонимающе смотрели друг на дружку, при этом не переставая петь, а потом кто-то все же сообразил оглянуться. «Ой, батюшки светы!», — запричитала одна из старушек, а хор «нечистых» грянул изо всех сил припев: «Мы все там в аду равны и печатью прожжены!». Это было уже слишком, даже для закаленных в «боях» с нечистью пожилых бабулек. Они крестясь стали разбегаться. Сашка засмеялся:

— Здорово они их! — восхищенно воскликнул он, — жалко я не черт, клево бы сейчас там спеть.

— Не жалей, — сказал Пашка серьезно, — ни о чем не жалей. Это я тебе как перекинувшийся перекинувшемуся говорю, — и он пошел обратно.

— Не понял, — догнал его Сашка, — почему ни о чем не жалеть? Еслиб я сейчас попел бы там, то в школе потом рассказать можно. Ребята обхохочутся.

— Ты кем хотел перекинуться? — не отвечая на его вопрос спросил Пашка. Сашка подумал немного и ответил:

— Вообще-то чертом. Есть у нас в классе один кадр, постоянно к нам со Славкой пристает. Вот бы мы ему тогда крути поубавили бы.

— То есть тебе нужна сила? Так? — не унимался Пашка.

— А кто сильным не хочет быть? — удивился Сашка.

— Но ведь сейчас ты сильный, и что? — Пашка задумчиво смотрел перед собой.

— Да, — согласился с ним Сашка, — вроде все верно. Я и сейчас ему вломить могу, — он помолчал и решил сказать правду, — загвоздка в том, что это ведь всего на два месяца. Что как сейчас, что чертом, но через два месяца я опять стану прежним. И вот тогда все проблемы вернуться, если не станут больше.

— Вот видишь, ты понимаешь, — ответил Пашка, — изменение, дающее тебе силу ничего не решает.

— К чему ты это говоришь? — не понял Сашка.

— А ты задумывался зачем они, эти изменения? Что они нам дают? В смысле потом, когда проходят, — спросил Пашка.

— Как это зачем? Незачем, просто они есть и все. И ничего они не дают, — уверено ответил Сашка, — ну может у некоторых болезни проходят.

— Ты не прав, — Пашка остановился и посмотрел Сашке прямо в глаза, от этого пронизывающего взгляда ему стало как-то не по себе, — я долго думал, когда в Дальнем корпусе лежал. Там, знаешь ли, больше делать и нечего, все быстро надоедает, и тогда остается одно — думать. И вот к чему я пришел. Изменения выпрямляют то что в тебе криво. В душе я имею в виду. Вот например я, всегда не понимал девчонок, ну не мог их понять и все. А сейчас хорошо понимаю, и первым делом, когда обратно перекинусь — помирюсь с Наташкой. Мы с первого класса дружим. А сейчас разругались, раньше я не знал почему, а теперь понимаю.

— Ты хочешь сказать, что став девчонкой, ты научился их понимать? — осторожно спросил Сашка, — хорошо, а как же тогда черти, ангелы и другие. Перекидка в них что дает?

— Я начал понимать девчонок, не от того что я сам стал девчонкой. Внутри-то я парень. А оттого, что они меня воспринимали как девчонку. Разговаривали и относились соответственно. Как и мальчишки, вроде разговариваете со мной как парнем, но при этом Васька стесняется меня, а Игорь никогда не смотрит в лицо, — Пашка вздохнул, — что касается остальных… Не уверен точно, но думаю, ангелы — это понимание, что сила и крутость не главное, черти — возможность стать лучше, а другие… Не знаю, есть конечно идеи, но не все там стыкуется.

— А я? — думая над словами Пашка, вырвался у Сашки вопрос.

— Насчет тебя — никаких идей, по моей теории ты ангелом должен быть, — пожал плечами Пашка, — а тут новый генотип. Нет, не понимаю.

Они пришли в палату. Скоро туда прибежали запыхавшиеся Игорь и Васька.

— Видел как мы их? — спросил обоих Игорь, сбрасывая красную шапку на кровать.

— А то! — показал большой палец Сашка, выражая свое одобрение. Васька в это время складывал плащ, чтобы спрятать его обратно под матрац. Вид у него был довольно грустный.

— Еслиб, чертом или зверем каким перекинулся, то обязательно попел бы с вами, — заявил Сашка, — Вась, а ты что такой грустный? Тебя чтоли бабка какая обидела?

— Нет, — тихо ответил, Васька, — просто богохульство это.

— Ага, — возмутился Игорь, — значит как нас нечистью обзывать, это ничего, нормально, а как этих «святош» разогнать — нельзя, богохульство видители. Ты еще в Новую Инквизицию запишись. Нет, ну вроде в двадцать первом веке живем, а у некоторых как были средневековые мозги, так и остались. Ты вот знаешь, почему он до сих пор здесь? — обратился Игорь к Сашке, тот отрицательно покачал головой, — его родичи совсем свихнулись, уголок в квартире отгородили, свечек понаставили и иконами все стены увещали. А его хотели все два месяца заставить молитвы читать, чтоб быстрее в обратку перекинулся.

— А вот и нет, я сам захотел остаться здесь, — обиженно заявил Васька, казалось он сейчас заплачет.

— Что? Я вру по твоему? Сам ваш разговор с врачом слышал.

— Да пошел ты, — Васька уткнулся в подушку и заревел.

— Дурак ты Игорь, — спокойно заметил Пашка, — а если бы тебя такого, с клыками и когтями, родители бы дробью из охотничьего ружья встретили?

— У меня предки продвинутые, — ответил Игорь, но понял, что перегнул палку и теперь чувствовал вину. Сашка подошел и подбирая слова стал успокаивать Ваську.

— Да ты не бойся, перекинешься обратно — нормальным снова станешь. И родители будут по как раньше относится.

— Вот я и боюсь, что не будет ничего как раньше, — сквозь всхлипы сказал Васька, — чужим себя чувствовать, хуже всего. И я ведь ни в чем не виноват, это самое обидное.