Но гнойник всё же вскрыли. А затем всех этих подонков - папашу, мамашу, четверых крепких сыновей, несколько друзяшек и близких слуг я приказал повесить. Да, приказал именно я, а не король. Когда он узнал, кто наживается на горе жителей столицы, он сначала не поверил, ведь это был человек, который сидел с ним за одним столом. Он много зим шептал в уши Его Величеству лестные слова. Много зим участвовал в собраниях и советах. И король просто не смог поставить печать на собственном указе.
Я же, мягко говоря, не испытывал тягу к всепрощению. Я сжал нерешительную руку короля и придавил её к листку собственной рукой. А на площади, когда этим мерзавцам накинули на шеи петли, а они рыдали и умоляли, утверждая, что бес попутал, я сам отдал приказ выбивать из-под ног опору. Смотрел, как они корчатся, и не отворачивался. Я был уверен, что они не только это заслужили, но и что в следующий раз, который неизбежен, поступлю точно так же. Всё зло я выкорчую. Пусть для этого мне самому придётся примерить личину зла.
Но всё же не мародёры ощутили на себе всю величину моего гнева. Мочалкой, его впитавшей, стал святой отец Эриамон.
Наверное этот с виду простоватый дедушка тоже имел голову на плечах и быстро сообразил, что нет дыма без огня. В каком-то смысле - совсем не образно говоря в этом случае. Эриамон понял, что быстрое отбытие непосредственного начальника очень скверно пахнет. Он тоже видел как горит город. Однажды даже стоял со мной плечом к плечу, наблюдая за рядами выложенных на дороге трупов. Его лицо было мрачным, а перст безостановочно чертил в воздухе знак в виде восьмёрки.
Но меня его поведение не убедило. Я хотел выместить на нём свою злость - и выместил. Он слушал меня с поникшей головой и, казалось, даже был готов принять наказание, когда я размахивал энергетическим щитом, а вокруг бегали мои друзья, пытаясь отговорить совершать греховный поступок. Я понимал, конечно, что Эриамон ни в чём не виноват. Но был так зол на неожиданный пожар, разрушивший все мои планы, что едва не зарубил бедолагу. Я скакал и прыгал, а эстарх Обертона лишь смиренно склонял голову.
Это потом, когда я успокоился и остыл немного, всё же понял, что пожар планы не разрушил, а отдалил. Город мы спасли. Даже взялись за восстановление. Моральное состояние войск было на высоте, люди побеждали отчаяние и слушали мотивационные речи анирана. Даже Его Величество продемонстрировал милосердие к черни, как он о народе говорил. Из сундука, прибывшего с востока, он выделил значительную сумму на строительство. Он кормил нуждающихся из этого сундука. Вместе с супругой важно ходил по местам, где получили временное пристанище погорельцы, и одаривал монеткой. Приободрял, обещал всё восстановить и без опаски подставлял руки для поцелуев.
Но самый удивительный поступок совершил святой отец Эриамон. Хоть я больше не трясся от ненависти при виде белой рясы, видеть его, когда он выпросил встречи со мной и королём, не желал. Лишь Его Величество смог унять мой гнев и удержать от неумных поступков. И когда мы выслушали Эриамона, свою попытку слинять я сам назвал неумным поступком. И поблагодарил короля, что не позволил его совершить.
Эстарх Эриамон на время отсутствия первосвященника получал всю полноту церковной власти в столице. Он и принимал решения, и исполнял. Своим решением он предложил Его Величеству часть доходов, получаемых от продажи тщательно охраняемых листьев наркотического дерева, перенаправить на нужды города. Эриамон несомненно удивил нас с королём подобным предложением. Но сам он не заикался и не извинялся: он утверждал, что церковь - тоже часть Астризии. И обязана заботиться не только о заблудших душах, но и о сгоревших домах этих душ. Он достал из-за пазухи рулон бумаги и протянул кролю на подпись. А пока они обменивались благодарностями, я задумался о неожиданно возникшей возможности. Эта возможность выглядела крайне заманчивой. Я обмозговал её сам с собой, взвесил все "за" и "против". Но всё же у меня оставались сомнения, что задумку удастся провернуть. Я решил, что такой идеей не мешает поделиться с профессором Гуляевым. Обсудить и выслушать его советы.
В общем, после поступка эстарха я немного остыл к нему. Я был уверен, что Эоанит ни за что не совершил бы нечто подобное. Я стал присматриваться к Эриамону и приходил к выводу, что на мир он смотрит иначе, чем первосвященник. Я не понимал, чем он руководствуется - искренней верой или вопросами выгоды, но его поступки противоречили тем поступкам, которые я ожидал от представителей церкви. Я планировал эту церковь уничтожить и не ожидал от неё ничего, кроме противления. Но эстарх Эриамон не вызывал у меня рвотного рефлекса. Не только потому, что сам предложил делиться доходами. Не только потому, что был спокойным, тихим и уравновешенным. А потому, что я своими глазами видел, как он кормил нищих доходяг возле ступеней храма.
В отличие от соседа напротив, Храм не прогорел. Как мне казалось, потому, что Эоанит изначально не планировал подставлять под огонь свой собственный дом. И теперь возле храма дневали и ночевали те, кому некуда было деваться. Теперь со ступеней их не прогоняли. Теперь служители храма кормили их дважды в день - утром и вечером. А эстарх Эриамон делал это собственноручно каждое утро. А поскольку я видел это своими глазами, а не только слышал рассказы других, моё отношение к нему кардинально поменялось. Я был готов поверить, что к страданиям обездоленных людей он не безразличен.