Затаив дыхание, она задвинула ящичек обратно. Не нужно никому знать, что она была здесь. Пальцами нашла кольцо задвижки, толкнула, и сундук выглядел как прежде.

Где-то лязгнуло о камень ведро; она услышала скрип и оханье насоса во дворе и поняла, что Уирлаттон сейчас проснется. Завернула в рубашку оба свертка, выскользнула из комнаты и тихо пошла в свою спальню.

В кошельке оказалось пятьдесят фунтов, гораздо большая сумма, чем большинство людей могли даже мечтать. Пятьдесят золотых фунтов, каждый с изображением головы короля Якова, она смотрела на деньги на туалетном столике и понимала, что теперь может бежать. Она улыбнулась при мысли, что деньги, которые отец хранил на случай бедствия, помогут бежать ей из Уирлаттона. Осторожно, медленно она положила деньги обратно в кошелек, кладя каждый тяжёлый кусочек золота по очереди, чтобы шум не разбудил никого из слуг.

Второй сверток был перевязан шнурком. Она разрезала узел своими ножницами для шитья и развернула старую желтую ткань, хранившую отцовский секрет.

Внутри была пара перчаток.

Нахмурившись, она взяла их, заметив, что в свертке есть ещё два предмета. Перчатки были сшиты из кружева, изысканного и красивого, хрупкого как тростинка, и видеть их в пуританском доме было так же невероятно, как и карточную игру пьяных. Это были женские перчатки, сшитые для кого-то с длинными тонкими руками, Смолевка осторожно надела одну из них и вытянула руку в перчатке к окну. Перчатка была старая и жёлтоватая, но все ещё прекрасная. На запястье по кругу были пришиты маленькие жемчужинки. Казалось что рука одетая в перчатку принадлежит кому-то другому. Она никогда не носила ничего красивого, ничего нарядного и смотрела на одетую в кружево руку, улыбаясь произведенному эффекту. Она не могла понять, почему такое прекрасное должно считаться грешным.

Смолевка осторожно сняла перчатку, сложив её как прежде, и взяла другой предмет. Это был кусок пергамента, сгибы его потрескались и засохли, она очень боялась, что бумага порвется, когда будет разворачивать. Это было письмо, написанное витиеватым и четким почерком. Сев на подоконник, она прочитала.

«Иудей отправил тебе драгоценность, извести меня, получил или нет. Это очень важно. Я долго работал над этим, и его власть будет в твоем распоряжении, по крайней мере, пока девочке не исполнится двадцать пять лет. Ковенант в безопасности, пока в безопасности драгоценность.

Очень важно, чтобы ты прислал оттиск Печати на имя, которое я тебе укажу, и я настоятельно требую, чтобы ты пометил Печать лично, чтобы нас не обманула фальшивая печать. Мы не видели Печати Аретайна и Лопеза, хотя они видели наши, и эту уловку с тайной меткой я сделал частью нашего Соглашения. Не подведи меня в этом.

Хорошо охраняй драгоценность. Это ключ к великому Богатству и хотя также требуются другие Печати, ты можешь быть уверен, что однажды к этой Драгоценности будут стремиться.

Перчатки эти — девушки Прескоттов. Можешь взять их.

Охраняй драгоценность».

И было подписано: Гренвил Кони.

Кони, Ковенант. Она перечитала письмо ещё раз, «пока девочке не исполнится двадцать пять» должно быть относиться к ней. Исаак Блад говорил, что все средства Ковенанта будут её в двадцать пять лет, если она не выйдет замуж. «Девушка Прескоттов» должно быть её собственная мать, Марта Слайт, которая в девичестве была Прескотт, но Смолевка не могла вообразить, чтобы её толстая озлобленная мать обладала когда-либо кружевными перчатками. Она взяла одну перчатку, посмотрела на жемчужины на запястье и задалась вопросом, с какой тайной её мать владела ими.

Письмо только задавало новые загадки, а не разгадывало старые. «Аретайн и Лопез», кто бы они ни были, их имена ничего не говорили Смолевке. «Ты можешь быть уверен что однажды к этой Драгоценности будут стремиться». Это осуществилось. Эбенизер и Скэммелл обшарили весь дом, из Лондона приехал странный человек и пихал свою ногу между её бедрами и все ради последнего предмета в пакете.

Гренвиль Кони в своём письме описывал печать как драгоценность. Она подняла её, удивленная её весом. Драгоценность была сделана из золота, висела на золотой цепочке, её можно было носить как колье, а Смолевка, воспитанная в строгости отцовской религии, никогда не видела предмета такой красоты.

Украшение представляло собой золотой цилиндр, окаймленный крошечными, сверкающими как звезды, камушками, красными как огонь. Вся подвеска была размером с её большой палец.

В основании цилиндра была печать более тусклого, чем золото, цвета, и она полагала, что печать сделана из стали. Её вырезал какой-то ремесленник, превративший печать в произведение искусства, такое красивое, как сама золотая подвеска.

Свет заливал кукурузные поля, сверкая тонкой серебряной полоской на изгибе реки далеко на севере, Смолевка держала цилиндр печатью вверх, подставляя её под лучи солнца.

Печать обрамлял богато украшенный ободок. В центре печати — вырезанный топор с коротким обухом и широким лезвием, с каждой стороны обуха были надписи маленькими буквами в зеркальном отражении: «Св. Мэтью»

Это — Печать Святого Матфея, демонстрирующая топор, которым, как гласит легенда, рубили головы последователей.

Она ощупывала тяжёлый золотой слиток, размышляя и разглядывая его в своих руках, и, также как с плинтусом, ей показалось, что печать в руках поддалась. Она нахмурилась, стараясь повторить то, что только что сделала, и поняла, что печать состоит из двух частей, а соединение хитро скрыто под каймой из драгоценных камней. Она раскрутила две половинки.

Половинка цилиндра, на которой была печать Святого Матфея, легла в правую руку. Вторую часть она подняла на свет. Половинка на длинной цепочке хранила секрет.

Внутри цилиндра находилась крошечная резная фигурка, — фигурка, сделанная с исключительным мастерством и отлитая из серебра, золотой цилиндр скрывал крошечную серебряную статуэтку. Статуэтка потрясла её. Она видела символ древней власти, символ всего, чего её учили ненавидеть, и этот символ находился в этом доме. Отец ненавидел это, но хранил, и Смолевка уставилась на него, очарованная и подавленная. Перед ней было распятие.

Распятие из серебра в цилиндре из золота, печать, вделанная в драгоценность, ключ к великому богатству. Она посмотрела на письмо ещё раз, обратив внимание на настоятельную просьбу к Мэтью Слайту пометить печать. Она подняла драгоценность на свет и увидела, что отец процарапал линию на лезвии топора. Чтобы предотвратить подделку, говорилось в письме, но кто был тот человек, которому надо было отправить отпечаток? Кто такой Аретайн? Лопез? Найдя печать, она нашла и новые тайны, понимая, что в Уирлаттоне ответов нет.

Ответы должны быть в Лондоне. Письмо подписано Гренвиль Кони, и ниже он просто написал «Лондон».

Лондон. Она никогда не была в городе, а тем более в столице. Она даже не была уверена, которая из дорог в Уирлаттоне ведёт в Лондон.

Гренвиль Кони, кто бы он ни был, находился в Лондоне, и Тоби Лазендер точно находился в Лондоне, Смолевка посмотрела на стол и наткнулась взглядом на кожаный кошелек с отцовским запасом золота. Он отвезет её в Лондон! Она сжала сокровище в руках, посмотрела на залитую солнечным светом долину и почувствовала, как внутри неё растет возбуждение. Она убежит, прочь от Эбенизера и Скэммелла, от Хозяйки и Уирлаттона, от всех людей, которые хотели сокрушить её и превратить в ту, кем она не хотела быть. Она уедет в Лондон.