Въехав в селение, спешившись, он подошёл к домику на окраине и постучался. Ему отворил мужчина лет сорока с перемазанными глиной руками и с приятным лицом. По первому взгляду было ясно, что он гончар.

– Я странник, – начал Эдвин, – Впустите переночевать…

Он не закончил. Мужчина схватил его за рукав и втянул в дом.

– Прости, что я так грубо, – сказал он, затворяя дверь, – Но чужестранцам не след ходить в такое время. И, понизив голос и косясь на окно, он продолжал:

– Наше село захвачено злыми людьми. Повсюду стоит стража. Они наблюдают за всяким, кто показывается на улице, а особенно за всеми чужестранцами, как ты. Они будто ищут кого‑то. Но нас они не трогают.

Эдвин похолодел. Он‑то знал, кто эти люди и за кем они охотятся.

– Но я никаких стражей не увидел, – сказал он, как можно спокойнее.

– У них плащи какие‑то волшебные что ли. Они могут стоять рядом, и быть незаметными, а сейчас в темноте, да на фоне леса их совсем не видно. Видел ли ты их караульню?.. Хотя чего это я, – спохватился он, – Ты же ведь с дороги, устал, небось, проголодался. Эй, Марта, накрывай на стол на четверых. У нас гость и позови дочку, вечно она где‑нибудь пропадает. Ой, я забыл представиться. Меня зовут Хенрик, а как твоё имя?

Эдвин назвал себя, и они пожали друг другу руки.

Хенрик вышел, чтобы отвести лошадь Эдвина в конюшню, а к Эдвину вышла его жена с подносом в руках. Эдвин огляделся. Обстановка была простой, но уютной. Просторную горницу освещал очаг, по стенам висело множество полок, заставленных глиняной посудой. В середине стоял длинный стол, по бокам располагались широкие скамьи. Несколько табуретов было придвинуто к столу. Больше в горнице мебели не было никакой. В маленькой кладовой, из которой только что вышла Марта, и дверь, в которую была приоткрыта, виднелся большой деревянный сундук.

Вернулся Хенрик. Вскоре пришла и его дочь Мария.

Когда вся семья была в сборе, Хенрик пригласил гостя отужинать с ними. За ужином Эдвин рассказал им свою историю, не упомянув при этом не о чёрной крепости, ни о своих приключениях там.

– Да, нелегко тебе будет, Эдвин, – промолвил Хенрик, когда странник окончил свой рассказ.

– А когда ты намереваешься завтра отправиться в дорогу?

– С рассветом, – ответил Эдвин.

И тут он услышал какой‑то лёгкий шум за окном. Он обернулся и успел заметить, как тёмная тень отделилась от окна и исчезла. Сердце его сжалось. Он вспомнил ту тень на лесной дороге, которая наблюдала за ним. Теперь он знал, что она ему не померещилась. Теперь он пытался во всех подробностях припомнить то, что только сейчас говорил и гадал, много ли услышал стражник и что именно. Хенрик, проследив за его взглядом, тоже заметил эту тень и сказал:

– Сдаётся мне, что они за тобой охотятся, так не лучше ли, – прошептал он почти в самое ухо Эдвина, – Тебе уехать сегодня, он ведь не этого не знает.

– Нет, – покачал головою Эдвин, – Сегодня невозможно, они наверняка охраняют все дороги, и к тому же я смертельно устал и, если мне придётся с ними сражаться, от меня не будет никакого толку, и я быстрее попаду к ним в руки.

Ночью, завернувшись в плащ, он долго не мог уснуть, ворочался на жёсткой скамье. Когда он, наконец, заснул, ему снились тревожные сны, и сон его был тяжёлым. Проснулся он перед рассветом, и решил сразу отправиться в путь. Ему не хотелось будить хозяев, но они тоже проснулись. Он тепло поблагодарил их за гостеприимство и, накинув на плечи плащ, вышел в предутренний сырой осенний холод. Хенрик вышел проводить его, и смотрел ему вслед, когда тот направил коня в промозглый туман наступающего утра.

Но не успел Эдвин отъехать от селения, как раздались крики, и в спину ему вонзилась стрела. Он вскрикнул от боли и от неожиданности и, обернувшись, встретился взглядом с глазами Эдгара. Тот смотрел прямо и не мигая. Взгляд его словно говорил:

– Я не мог поступить иначе!

Он понял, кто мог наблюдать вчера за ним. Эдгар единственный, кто раньше вблизи мог видеть его лицо.

«Эдгар, – подумал он в эти несколько секунд, пока смотрел в глаза Эдгара

Не думал я, что ты сыграешь для меня роковую роль. А он, наверное, прав. Я враг его отечества, его родины. И, странно, жизнь учила меня не верить людям, но я всё равно верю. Пора было бы уже и запомнить науку. У тебя была хорошая возможность убить меня тогда, в открытом бою. Не думал я, что ты сможешь ударить в спину».

Но вот подбежали трое других стражей и схватили лошадь Эдвина под уздцы.

– Ну, что попался, лазутчик! – хохоча, вскричал один из стражников.

Эдвин соскочил с седла и, сорвав с пояса кинжал, ударил одного из них по руке. Но стрела, вонзившаяся ему в спину, хоть и не причинила особого вреда, видимо была отравлена. Движения Эдвина стали какими‑то вялыми. Стражники нанесли ему несколько ударов меча по лицу, один из них попал в шею. Обливаясь кровью, Эдвин успел смертельно ранить одного из нападавших прежде, чем почувствовал, что руки ему связывают за спиной. Потом он почувствовал, что падает, что его подхватили и куда‑то тащат. Но вдруг сквозь туман, застлавший ему глаза, он увидел, что к ним бежит небольшая группка крестьян, вооружённых вилами и топорами. Впереди бежал Хенрик, размахивающий длинным кухонным ножом. Эдвин почувствовал благодарность этому человеку, ведь никто не обязывал Хенрика броситься на помощь незнакомому ему человеку и при этом рисковать своей жизнью и жизнью односельчан. А эти люди? Они ведь даже не видели его… Но мозг отказывался ему служить, и он закрыл глаза, решив больше ни о чём не думать. Завязалась драка. Его бросили на землю. Чей‑то грубый голос крикнул:

– Всё равно он скоро умрёт!

И всё стихло.

Очнулся он оттого, что в лицо ему плеснули холодной водой. Открыв глаза, он увидел перед собой лицо Марты, которая заботливо стирала с его лица кровь.

– Спасибо вам за всё, – прошептал он пересохшими губами, – Не к чему такая забота. Всё равно мне осталось жить не больше часа.

– Нельзя так говорить, Эдвин, – испуганно сказала хозяйка дома.

Эдвин, видя её испуг, чуть улыбнулся.

– Худо тебе, – заботливо спросил Хенрик, подходя к нему.

Эдвину не хотелось огорчать этих добрых людей, и поэтому он ответил:

– Нет, уже лучше. Спасибо.

Но все отлично понимали, что это не так. Он уже умирал.

– Сколько раз я смотрел в глаза смерти, и всегда мне удавалось выжить. И не думал я, что умру такой нелепой смертью. Я не жалею о том, что случилось, но жаль мне только, что умираю я не в родном доме, что нет со мной рядом моих друзей.

Эдвин говорил, не обращаясь ни к тем, кто окружал его, а к кому‑то незримому, словно, тот мог услышать его. Ему вспомнились слова мэреина: «Знай, что и твоя роковая судьба не дремлет». И он, наконец, понял их. О, как горько было это знание!

Перед ним, словно живые возникли лица друзей. Вся его жизнь прошла перед его внутренним взором. Сейчас он мысленно прощался со всем, что было ему дорого, но смерть не страшила его… У него нет семьи, нет друзей на родине. Что могло ждать его впереди? Что ждёт его, бездомного бродягу? И кто ждёт его там, дома? Он знал ответ – никто. Эдвин спрашивал себя – зачем он покинул страну Мечтаний. Неужели мало ему дорожных горестей и лишений?..

И он засмеялся тихим дробным безудержным смехом, словно одержимый. Этот тихий резкий отрывистый безрадостный и горький жалостный смех был куда страшнее и безжалостнее, чем многочисленные раны на теле бедного Кадорнца. Хенрик с женой беспокойно переглянулись и воздели руки к торфяному потолку, шепча молитвы.

Одно радовало: что не напрасно он погиб и что смог всё же совершить хоть что‑то стоящее, и что всё же есть те, кому он был нужен, по‑настоящему нужен, как не был нужен никому десять долгих мучительных лет.

– У вас нет бумаги и чернил? – спросил он, приподнимая голову.

– Бумага‑то у нас есть, а вот чернил нету. Чернила есть только у нашего жреца. Сходить к нему?

– Нет, не надо, – прошептал Эдвин, – А уголь у вас есть?

– У нас есть карандаш, – ответил Хенрик, и, порывшись на полках, он протянул Эдвину крохотный обломок карандаша.

– Спасибо, – прошептал тот, принимая из рук Хенрика карандаш, а из рук Марты лист бумаги.

– И ещё я хотел попросить вас. Напишите за меня два письма, извещая о моей смерти. Отправьте одно в местечко Винер на мою родину. Может быть, там ещё кто‑нибудь помнит меня. Хотя нет, не надо. Напишите одно письмо и отправьте его на юг – в страну Мечтаний, королеве Лебелии, сказал он, махнув рукой на юг. – Я видел у вас почтовых голубей… Они найдут дорогу…

Потом он дрожащей рукой расправил на груди листок бумаги и стал медленно выводить буквы, дрожащей рукой.

Вот, что он написал:

«Друзья мои, я умираю, но не жалею об этом. Время, проведённое с вами, было для меня самым лучшим. Я прошу вас – не забывайте странника, Эдвина».

Он хотел ещё что‑то написать, но тут рука его дрогнула, и карандаш выпал из ослабевших пальцев.

– Простите, что я доставил вам столько хлопот, – прошептал он, и закрыл глаза.

Похоронили Эдвина на деревенском кладбище. На его могиле стоит памятник из белого мрамора, который был поставлен полгода спустя по приказу королевы Лебелии. На нём высечены слова: «Здесь покоится человек, чей великий вклад в победу, был неоценим. Благодаря ему стало известно об опасных противниках. Твоё имя войдёт в историю страны Мечтаний и её соседей. Ты навсегда останешься в памяти народов южных стран. Покойся с миром, Эдвин, сын севера!»

* * *

Прошло почти полгода после отъезда Эдвина, когда герольд увидел белого почтового голубя на вершине одной из башен дворца.

– Это, наверное, письмо от Эдвина, – с волнением произнесла Лебелия, беря из рук стражника свёрнутый вчетверо лист бумаги.

– Читай быстрее! – торопила сестру Элона.

Они находились в небольшой прямоугольной комнате. Здесь повсюду были развешены ковры, и обстановка была самой подходящей для дружественных бесед, а ни для приёмов и совещаний. Сюда никому, кроме членов королевской семьи и Бернара, не разрешалось входить без разрешения королевы или без особой на то причины. Эту уютную комнату они обычно называли «семейной», хотя Бернар не имел никакого отношения к их королевской семье. Они сидели в бархатных креслах вокруг круглого стола за утренним чаем, когда герольд передал Лебелии письмо.