Король… А любовь? Видели, чтобы высокий и статный парень шел с пигалицей? Видели, чтобы красавица влюбилась в урода? Молодая влюбилась в старика? Хорошо обеспеченный влюбился в голь-шмоль? Выходит, что, прежде чем влюбиться, человек решает целую кучу социальных, эстетических и биологических вопросов… А уж потом разрешает себе влюбиться. Вот вам и слепая любовь. Да и не было ее и никогда не будет!

– Воскресный обед считаю открытым. – Рябинин выковырнул штопором половинку пробки, а вторую начал ковырять вилкой.

– Ох уж эта мне интеллигенция. – Петельников взял бутылку и ладонью в дно вышиб пробку.

Сухой рислинг никого не опьянил. Может быть, только у Рябинина ярче заблестели очки. Да Светлана чуть свободнее подняла голову, стряхивая оцепеняющую стеснительность. Да инспектор решился на вторую тарелку супа, на которую решился бы и без рислинга. Да Лида от ужаса завела взгляд под потолок, куда последовал взглядом и Петельников, обо всем догадавшись, – она удивилась, что на смотрины он дважды привел одну и ту же девушку.

– Суп из лука, а сладкий, – заметил Рябинин, которому эту неделю все казалось сладким.

– Потому что в нем глюкоза, фруктоза и эта… овошёза, – внушительно объяснил инспектор.

– Вадим, а вы дома готовите? – спросила Лида, любопытствуя, и это любопытство застелило ее лицо ребяческим нетерпением.

– А как же. Варю пельмени, жарю чебурашки…

– Какие Чебурашки? – удивилась Светлана.

– То есть чебуреки и разные чахохбили.

– А супы? – посмелела она.

– Супы нынче не в моде.

– Да? – спросила Лида, готовая умереть от любопытства.

– Нынче в моде бульоны с пол-яйцом… Женщины, да я знаю столько полезных советов, сколько вам и не снилось. К примеру, как из селедки выбить селедочный запах.

– А зачем его выбивать?

– Чтобы она пахла осетриной.

– Ну и как выбить? – заинтересовался Рябинин.

– Вымочить одну сельдь в одном литре коньяка.

– А коньяк потом куда?

– Не скажу. Женщины, а знаете, как отмыть подгоревшее дно чайника?

– Вадим, у чайников дно не подгорает, – сказала Лида вместо своего "Да?".

– Еще как, если варить в нем кашу. И вообще, посуда легче всего отмывается, когда ее моет другой.

– Кто же этот другой?

– Вчера, например, мыл инспектор Леденцов…

Рябинин глянул на женщин единым охватывающим взглядом. Раскрасневшаяся Лида… Воспрявшая Светлана… Сначала он решил, что из-за этого единого и охватывающего взгляда ему захотелось совместить их силуэты, как это делается в фотоаппаратах. Но тут же понял, задетый беспричинной и сразу убежавшей тревогой, что дело не в его взгляде… Они похожи, они внешне очень похожи. Ростом, фигурой, чертами лица, женственностью… Только Лида, может быть, на сантиметр повыше. И волосы ее погуще и поярче, с далеким красноватым отливом. И постройнее. И говорит свое бесподобное "Да?".

– Вадим, у вас будет гастрит, если вы… – начала было Лида.

– Если я не женюсь, – подхватил инспектор. – А я живу по русской пословице: пока баба не грянет, мужик не перекрестится.

– Ну и скоро грянет баба? – спросил Рябинин.

– У нас есть инспектор Фомич. Знаете, как жена о нем заботится? Звонит ему, и если он не обедал, то предупреждает: "Смотри, подохнешь!".

– Вас и так предупредить некому, – заметила Лида.

– А я вот попрошу Свету звонить мне и спрашивать: "Не подох?". Все на душе будет теплей…

Краска, которую не могла вызвать двухчасовая суета на кухне, теперь робко проступила на Светланиных щеках. Рябинин обрадовался – ей, наверное, у них хорошо, коли краснеет от шутливых намеков. И Лиде хорошо – она любит приятных гостей. И Вадиму хорошо – второй бифштекс уминает. А Рябинину всю неделю было хорошо.

– Лучше расскажите что-нибудь из вашей практики, – попросила Светлана инспектора, чтобы не гореть огнем от его слов.

– Можно. Приземляли мы вчера на хазе забулдона…

– Как? – ничего не поняла Светлана.

– Арестовывали на квартире пьяницу. Только вошли… Он прыжком к шкафу. Ну, думаю, быть пальбе. Между нами раздвинутый стол. Кричу, как положено, насчет кистей вверх. Ну и свой пистолетик уже в руке. А забулдон открыл шкаф, выхватил…

– Ружье? – ужаснулась Лида.

– Нет, длинную, тяжелую, конусообразную…

– Мину? – тихо предположила Светлана.

– Нет, бутылку "Плодоягодного". И забулькал. Граммов триста успел.

– Да?

– А говорят, что в городе появился садист, – окончательно распрямилась Светлана. – Подсаживает в свою машину девушек, везет за город, там пытает, а их крики записывает на магнитофон…

– И потом дома прокручивает, – знающе подтвердил Рябинин.

– Ага. – Инспектор кивнул. – Только садист не один, а их несколько. И не на магнитофон записывают, а сами играют на гитарах. И не девушки кричат, а они сами орут. И называются не садистами, а вокально-инструментальным ансамблем "Гармония".

Женщины засмеялись.

У Рябинина всплыла мысль, никуда не исчезнув, потому что была ясной: сколько сказано о любви… А о дружбе? Нет, не так. С какой силой воспето неясное и трепетное состояние, когда человек лишь начал влюбляться. А где и как воспето состояние, когда человек?.. И слова-то нет.

Рябинин обвел всех какими-то обмякшими очками и блаженным голосом спросил:

– Братцы… Есть слово "влюбился", а почему нет слова "вдружбился", а?

Уж коли зашла речь о любви… Оставим ее для молодежи – пусть развлекаются, пока не повзрослеют. Жизнь она ведь земная. Я к тому, что любовь есть секс, и больше ничего. Грубо? А правда она такая, грубая. Вся наша любовь сводится к греховным потребностям. Думаете, я любовь не признаю? Признаю, только мое понятие любви другое… Когда с женщиной просто живут – это секс, а когда это делают красиво – это любовь.

Мне кажется, что я понял, в чем ошибается Юрий Артемьевич, – он не разграничивает понятия "смысл жизни" и "главное в жизни". Разумеется, главное в жизни – это труд. Здоровье – тоже главное в жизни. Еще главное в жизни – любовь. Дети, конечно, главное. Природа, материальная база, психологический климат, образ жизни – все это главное в жизни. Что там еще осталось?..

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Рябинин не поверил первым флоксам, заболевшим, закрасневшим на лотках у метро. Он не поверил ранней свежей картошке, принесенной Лидой с рынка. Он календарю не поверил…

Но в парке посмотрел на березу одновременно с порывом сильного ветра. Его взгляд опередил скорый воздух и первым лег на пышную, слегка отяжелевшую от тепла и поливов зелень, которую желтизна не тронула даже волоском. И тут же гулящий ветер – тот, который он опередил взглядом, – вломился в крону и вытряхнул из нее стайку невесть откуда взявшихся рыжих листьев.

И Рябинин поверил – август.

– Уже август, – сказал он Беспалову, входя в его кабинет и осторожно удерживая за уголок маленькую бумажку – как просушивал.

– А…

– Что "а"? – спросил Рябинин, запоздало поняв ненужность этого вопроса: его слова опередили собственную мысль, как утром взгляд обогнал парковый ветер.

Уже август. Уже август, а… Только оно, только время бросает в душу это железное "а". Месяц прошел, а… Год прошел, а… Жизнь прошла, а… А что? Зачем они прошли?

Рябинин прищурился, близоруко вглядываясь в лицо Беспалова, – это ли сказал прокурор? Юрий Артемьевич тоже прищурился, собираясь ответить. Но Рябинин опередил его философским сообщением:

– Египетскому сфинксу четыре тысячи лет. Лежит себе.

И промелькнуло, исчезая…

…Мы не живем, а просматриваем коротенький конспект собственной жизни…

Египетский ли сфинкс подсказал, думал ли об этом раньше, но прокурор вот почему прищурился – вдруг спросил веселеньким голосом: