Десять

Анджела

Даже с этой стороны улицы я слышу стук молотка. Что-то происходит в доме Гринов, что-то, что приобретает все более и более зловещий оттенок из-за постоянно закрытых жалюзи на окнах. Я стою в своей гостиной, смотрю в бинокль и пытаюсь мельком увидеть кого-нибудь из них, но они упорно остаются вне поля зрения, как и их черный внедорожник, который сейчас припаркован в гараже. Должно быть, они вернули U-Haul в агентство по аренде, потому что перед домом его больше нет. В действительности я так и не увидела, что было в этом U-Haul, потому что Мэтью Грин разгрузил его под покровом ночи — и это еще одна деталь, которая вызывает у меня подозрения, но похоже я единственная, кому это не все равно.

Я опускаю бинокль и беру трубку. Винс тридцать пять лет проработал копом; он знает, что делать. В Калифорнии сейчас на три часа раньше, и к этому времени он, вероятно, уже позавтракал, так что это идеальное время для разговора.

После пяти гудков он отвечает: — “Привет, детка”. Голос у него бодрый, но я знаю его достаточно хорошо, чтобы услышать в нем усталость. Как будто он пытается скрыть от меня то напряжение, в котором он находится. Милый мой Винс, всегда пытающийся уберечь меня от беспокойства. Это одна из причин, по которой я его люблю.

— “Ты в порядке, дорогой?” Спрашиваю я.

Какое-то время он молчит, а потом вздыхает. — «Честно говоря, она не самая простая пациентка, ухаживать за ней нелегко. Я целыми днями ношусь по лестнице вверх и вниз, принося ей то одно, то другое, и она никогда не бывает довольна. И моя готовка, видимо, тоже отстой».

Ну, в этом она права, думаю я, но говорю другое: — “Ты хороший брат, Винс. Самый лучший.”

— “Да, я стараюсь. Но я скучаю по тебе, милая.”

— “Я тоже скучаю по тебе. Я просто хочу, чтобы ты снова был дома.”

— “Ты там хорошо себя ведешь?”

Какой странный вопрос. “Почему ты спрашиваешь об этом?” — говорю я.

— “Я разговаривал с Джейн и...”

— “Она тебе звонила?”

— “Ну, да. Она сочла нужным рассказать мне кое о каких фактах. Как будто ты копаешься в вещах, которые тебе следовало бы оставить в покое.”

— "Вот в чем дело, Винс. Джейн не воспринимает меня всерьез, и мне очень хотелось бы узнать твое мнение».

— Это опять из-за той пропавшей девушки?

— «Нет, эту ситуацию я пока отодвигаю на второй план. Речь идет о новой паре через улицу, о Гринах. Ты еще с ними не встречался».

— «Затворники».

— "Ага. Что-то с ними не так. Почему они дожидались темноты, чтобы разгрузить свой U-Haul? Почему они целыми днями держат шторы опущенными? Почему избегают меня?»

— «Ну и дела, Энджи, понятия не имею», — говорит он, и мне кажется, что я слышу нотку сарказма в его голосе, но не уверена. — А Джейн что говорит по этому поводу?

— “Она говорит чтобы я не вмешивалась в чужие дела. Она не хочет ничего об этом слышать, потому что я всего лишь ее мать, а, похоже, никто никогда не слушает свою собственную мать. Как бы мне хотелось, чтобы ты был здесь и помог мне разобраться в этом.”

— “Я бы тоже хотел быть там, но, может быть, тебе стоит прислушаться к своей дочери. У нее хорошее чутье на такие вещи.”

— “У меня тоже”.

— “У нее есть значок. А у тебя нет.”

И именно поэтому меня никто не слушает. Все из-за значка. Он заставляет копов думать, будто они единственные, кто может учуять неприятности. Я кладу трубку, чувствуя глубокое разочарование, как в собственной дочери, так и в своем парне. Я возвращаюсь к окну и смотрю на другую сторону улицы.

Шторы по-прежнему опущены, а стук возобновился. Что он там колотит? Мой взгляд внезапно переключается на дом по соседству с их домом. В отличие от Гринов, занавески у Джонаса распахнуты настежь, и он стоит на виду у соседей без рубашки, поднимая тяжести. Минуту я наблюдаю за ним, и не потому, что у него очень красивое тело для мужчины его возраста, а потому, что я думаю о барбекю на заднем дворе, которое он устроил для соседей в августе прошлого года. Я помню, как стояла в его патио, потягивая ледяную "Маргариту" и смотрела через забор на дом его тогдашнего соседа Глена, который был кожа да кости из-за рака желудка, и умер два месяца спустя. Я помню, как мы с Джонасом качали головами поражаясь жестокости жизни, что пока мы жарили гамбургеры, бедняга Глен вынужден был пить Ensure (бренд пищевых добавок и заменителей еды, производимых Abbott Laboratories).

Я не могу заглянуть на задний двор Гринов, но Джонас может.

Я иду на кухню и достаю из морозилки кабачковый хлеб. Я не могу просто притащиться туда с пустыми руками; мне нужен золотой билет, а когда дело доходит до мужчин, нет лучшего золотого билета, чем выпечка.

Когда я стучу, Джонас открывает входную дверь, на нем синие шорты из спандекса с красными полосами по бокам. Он стоит, улыбаясь мне, и я так поражена тем, как плотно облегают его шорты, что какое-то мгновение не могу придумать, что сказать.

— "Ты наконец поддалась моим чарам?" - спрашивает он.

— «Что? Нет! У меня просто переполнилась морозилка, мне нужно было освободить место, и я подумала, что ты, возможно, захочешь, эм...”

— “Помочь тебе опустошить морозилку?”

Его реплика лишила мое предложение всякого очарования. Я стою там, держа в руках только что размороженный хлеб из кабачков, и думаю, как спасти разговор.

Джонас разряжает ситуацию громким смехом. — “Энджи, я же просто шучу. Для меня большая честь получить от тебя угощение, замороженное оно или нет. Зайдешь? Я отрежу каждому по ломтику, и мы запьем их бокалом виски.”

— “Эм, никакого виски. Но я с удовольствием зайду.”

Как только я переступаю порог дома, у меня возникает ощущение, что этот визит может плохо кончиться. Что, если он неправильно это воспримет? Что, если он подумает, что я зашла к нему чтобы продолжить тот выпад, который он позволил себе несколько ночей назад? Игривое подмигивание, которым он меня одаривает, этот оценивающий, скользящий по моему телу взгляд, говорит мне, что мне нужно быть очень убедительной в том, для чего я на самом деле пришла.

— «Я только отнесу это на кухню», — говорит он. — «И затем мы оба сможем предаться небольшому послеобеденному удовольствию, а?»

Он направляется на кухню, оставляя меня одну в гостиной. Я иду прямо к окну, выходящему во двор с его стороны, но оттуда вид на дом Гринов ничуть не лучше, чем из передних окон, потому что и с этой стороны жалюзи закрыты. Я отступаю и чуть не спотыкаюсь об одну из гантелей Джонаса. Гири разбросаны по всему полу, и в воздухе пахнет потом смешанным с одеколоном. На стенах нет ни картин, ни произведений искусства, только телевизор с большим экраном, шкаф с электроникой и книжный шкаф с DVD-дисками и военными книгами.

— Вот так, соседка! — говорит Джонас, босиком возвращаясь в комнату. Его ступни огромны, и их размер на мгновение отвлекает меня, поэтому я сначала не замечаю, что он держит два стакана с виски со льдом.

— Нет, спасибо, — говорю я.

— "Но это отличнейший виски, прямиком из Шотландии. Даже твоя соседка Агнес положила на него глаз."

— "Вы с Агнес пьете вместе?"

— "Я не делаю различий по возрасту. Мне нравятся все дамы." Он протягивает мне бокал и подмигивает.

— "Еще слишком рано, Джонас."

— "Сейчас где-то пять часов."

— "Давай, не сейчас."

Он вздыхает и ставит предназначенный для меня стакан на кофейный столик. — "Так зачем ты здесь, Энджи? Если не повеселиться с вашим покорным слугой?"

— Честно?

— "Само собой"!

— От тебя можно рассмотреть задний двор Гринов.

— "Ну и что?"

— Мне нужно знать, что они замышляют.

— "Зачем?"

— «Потому что у меня есть предчувствие на их счет, и очень нехорошее предчувствие. Там все утро сверлят и долбят. Я просто хочу заглянуть через забор и узнать, что они задумали».

— А потом ты выпьешь со мной?

— “Конечно, конечно”, - говорю я, но на самом деле думаю не о последствиях этой выпивки; мне просто хочется побыстрей посмотреть, что происходит по соседству.

Джонас ведет меня через кухню и через заднюю дверь в свой внутренний дворик. Он мало что сделал со двором с тех пор, как купил его, и он выглядит почти так же, как и тогда, когда здесь жили Дейли: заросший сорняками газон, цементный дворик, газовый гриль и несколько неухоженных кустарников по периметру. Единственное новое дополнение - сарай для инструментов. Дейли огородили двор, чтобы их золотистый ретривер не убежал, но этой собаке все равно регулярно удавалось ускользнуть. Забор из красного дерева все еще в хорошем состоянии, и теперь он увенчан новой решеткой, закрывающей мне вид на двор Гринов.

— “Это ты установил решетку?” Спрашиваю я Джонаса.

— “Нет. Сосед повесил ее вчера. Я пришел домой из продуктового магазина, и вот оно. Вообще-то, она выглядит довольно стильно, как считаешь?”

За соседской дверью завывает дрель, затем снова начинается стук молотка.

— Я ничего не могу разглядеть, - бормочу я.

— “Хочешь подсмотреть? Что ж, это можно устроить.” Джонас ныряет в свой сарай для инструментов и появляется со стремянкой. Он прислоняет ее к забору. — “Моя госпожа”.

Несмотря на то, что он расположился как раз в том месте, чтобы пялиться на мою задницу, я взбираюсь по лестнице и осторожно поднимаю голову, чтобы заглянуть через забор. Первое, что я замечаю, - это открытый люк в подвал и прислоненный к стене мешок с цементом. Затем я смотрю на окна верхнего этажа, выходящие на задний двор, и вижу причину всех этих ударов молотком и сверления.

Решетки. Мэтью Грин устанавливает на окнах решетки.

Он уже установил их на первом этаже, а теперь перешел наверх, где его ящик с инструментами теперь стоит открытым на балконе. Я смотрю на эти решетки, гадая, зачем он это делает. Он что, так боится, что кто-то вломится к нему в дом? Что такого ценного находится в этом доме, что он чувствует необходимость превратить это место в Форт-Нокс?

И тут меня осеняет леденящая мысль. Что, если решетки предназначены не для того, чтобы не впускать посторонних, а для того, чтобы удерживать кого-то внутри? Я думаю о его жене. Почему мы никогда не видим его жену?