Тридцать семь

Анджела

Всякий раз, когда я думала о своей смерти, я предполагала, что это будет через много лет. Я представила себя лежащей дома в собственной постели, в окружении любящей семьи. Или, может быть, в больничной палате под присмотром медсестер. Или, что лучше всего, я бы ушла внезапно и безболезненно, убитая инсультом, лежа на теплом пляже с май-тай в руке. Никогда в моем воображении на картинке не появлялась клейкая лента.

И все же вот как это закончится: связанную по рукам и ногам, меня задушат в кузове этого фургона. Или, может быть, он увезет меня в какое-нибудь отдаленное место и пустит пулю мне в голову. Так делают профессионалы, а я верю, что тот, кто сейчас за рулем, везет меня к моей могиле. Профессионал.

Как я могла так ошибаться? Пока я был сосредоточена на Трише, Леопольдах и таинственных Гринах, прямо у меня под носом происходило что-то совершенно другое, что-то, что снова и снова притягивало этот фургон в наш район. Он был здесь не для того чтобы следить за Ларри Леопольдом; у него была другая причине, которую я так и не выяснила. Но теперь это уже не имеет значения.

Я изворачиваюсь в попытках высвободиться, но клейкая лента неподатлива, это самый прочный материал во вселенной. Вконец измученная, я поддаюсь отчаянию. Вот что я получаю за то, что совала свой нос в дела других людей. У Леопольдов мне просто повезло, что меня не подстрелили. Я стала слишком самоуверенна и вот теперь расплачиваюсь за это.

Фургон сворачивает за угол, и по инерции я откатываюсь в сторону, ударившись головой о борт. Боль пронзает мою шею, мучительная, словно электрический разряд. От жалости к себе я начинаю скулить, слабая и побежденная. Как я могу сопротивляться, когда я даже не могу пошевелить руками?

Фургон медленно тормозит.

Сквозь стук моего сердца я слышу, как открывается и захлопывается водительская дверь. Хлопок раздается эхом, и я понимаю, что мы не на улице, а в стенах большого помещения. Может быть, склад? Водитель не открывает заднюю дверь; оставив меня связанной в машине, он просто уходит, и его шаги эхом отдаются по бетону. Я смутно слышу, как он с кем-то разговаривает, но другого голоса нет. Должно быть, он разговаривает по телефону, и голос у него взволнованный, недовольный. Они решают, что со мной делать?

Его голос умолкает, и наступает тишина. У меня такое ощущение, что обо мне забыли.

Теперь, когда меня не швыряет из стороны в сторону, как во время езды, я наконец-то могу сесть, но из-за пожилого возраста и негнущихся суставов мне трудно даже выпрямиться. Сидеть - это почти все, на что я способна. Я не могу кричать, я не могу освободить ни рук, ни ног, я в ловушке запертой металлической коробки.

В конце концов кто-нибудь заметит, что я пропала, но сколько времени это займет? Удивится ли Винс, почему я не беру трубку, и не позвонит ли он, обеспокоенный, Джейн? Может Агнес зайдет поблагодарить меня за вчерашние остатки ресторанной еды? Я перебираю в уме все возможные сценарии, которые заканчиваются тем, что я остаюсь в живых, но продолжаю натыкаться на непреодолимый барьер, что даже если бы они и начали меня искать, никто не знает, где я.

О, Энджи, ты точно покойник.

Паника вынуждает меня снова вцепиться в клейкую ленту. Рыдая и обливаясь потом, я выкручиваюсь так сильно, так отчаянно, что у меня немеют пальцы. Я потеряла счет времени, но мне кажется, что прошли часы. Быть может, он не вернется. Быть может, так все и закончится, и когда-нибудь меня найдут мумифицированной в заброшенном фургоне.

А я сегодня даже не позавтракала.

В изнеможении я откидываюсь назад. Джейни, я знаю, ты ждешь от меня большего, но я не могу этого сделать. Я не могу спасти себя.

Воздух стал горячим и спертым, и я изо всех сил пытаюсь отдышаться. Или, может быть, это просто паника. Успокойся, успокойся. Я закрываю глаза и пытаюсь замедлить дыхание.

Затем подъезжает вторая машина, и я обращаюсь в слух.

Я слышу рычание двигателя, визг шин, тормозящих на бетоне, когда он въезжает в здание. Двигатель глохнет, и двери машины захлопываются.

Задняя дверь фургона распахивается, и мужчина стоит, глядя на меня. Сзади на него падает свет, и потому я не могу прочитать выражение его лица, я могу разглядеть лишь силуэт с большим животом и короткой жирной шеей.

— “Вытащи ее оттуда. Я хочу поговорить с ней”, - говорит он.

Второй мужчина протягивает руку с ножом, разрезает клейкую ленту, которой стянуты мои лодыжки и запястья, и вытаскивает меня ногами вперед. Я была связана так долго, что мои ноги затекли, и я пошатываюсь, когда стою лицом к лицу с тремя мужчинами. Один из них - водитель фургона, который увез меня с моей улицы. Двое других только что прибыли на черном внедорожнике Escalade, который сейчас припаркован рядом с фургоном. Никто не улыбается. Нетрудно догадаться, что главный - тот, кто старше и толще. Молодые люди стоят по бокам от него, и босс делает шаг ко мне, пока мы не оказываемся почти нос к носу. Ему за пятьдесят, у него бледно-голубые глаза и коротко подстриженные светлые волосы, и от него пахнет лосьоном после бритья. Аромат не из дешевых, я полагаю, но нанесен неумелой рукой.

— “Так где она?” спрашивает он.

Я бормочу сквозь клейкую ленту, которая все еще закрывает мой рот. Без предупреждения он срывает ее, и я так поражена, что отшатываюсь назад, и тыльной стороной коленей упираюсь в задний бампер фургона. Мне некуда отступать. Я зажата между машиной и этим мужчиной, благоухающим лосьоном после бритья.

— “Где она?” - повторяет он.

— “Кто?” - спрашиваю я.

— “Нина”.

— “Я не знаю никого по имени Нина”.

К моему удивлению, он смеется и смотрит на двух других мужчин. “Должно быть, это новая стратегия, которой они их сейчас обучают. Как прикидываться дурочкой.”

— “Я не прикидываюсь дурочкой”. Я действительно дурочка.

Он поворачивается к водителю фургона. — “У тебя есть ее удостоверение личности?”

Водитель качает головой. — “При ней ничего не было”.

— “Что ж, тогда ей придется рассказать нам самой”. — Здоровяк поворачивается ко мне. — “На кого ты работаешь?”

— «Что? Ни на кого. Я просто...”

— “На какое агентство?”

Агентство? Постепенно до меня начинает доходить. Они приняли меня за кого-то другого. Кого-то иного, чем просто домохозяйку.

— “Где ваши люди прячут ее?”

Если я скажу им правду, что понятия не имею, тогда я для них ничего не стою. Пока они думают, что я знаю что-то ценное, они оставят меня в живых. Они могут переломать мне кости и вырвать ногти, но они не убьют меня. Что, я полагаю, является хорошей новостью.

Я даже не замечаю движения его руки. Он бьет меня так быстро, так неожиданно, что у меня не было ни единого шанса подготовиться к удару. Его кулак врезается мне в щеку, и я отшатываюсь в сторону, в моей голове взрываются огни. Когда я снова могу сфокусировать взгляд, я вижу, как он нависает надо мной, его губы скривились в усмешке.

— “Не слишком ли вы стары для этого бизнеса, леди?” - говорит он.

— "А вы?" - Слова вылетают из моего рта прежде, чем я успеваю заткнуться, и я вздрагиваю, когда его рука поднимается, чтобы снова меня ударить. Затем он опускает кулак.

— «Может быть, мы встали не с той ноги», — говорит он. Он хватает меня за руку и поднимает на ноги. — "Знаете, небольшое сотрудничество с вашей стороны значительно облегчит задачу. Это может даже стоить вашего времени в денежном смысле. Я не могу себе представить, чтобы выход на государственную пенсию был поводом для ликования».

Осторожно прикасаюсь к щеке, куда он меня ударил. Крови нет, но я чувствую, как ткани уже раздуваются. У меня будет адский фингал. Если я проживу достаточно долго.

— «Скажи мне, куда ты перевезла Нину», — говорит он.

Мы снова вернулись к этой загадочной Нине. Я не могу позволить ему сообразить, что понятия не имею, кто она такая. Блеф - вот мой единственный путь к спасению.

— Нина не хочет, чтобы ее нашли, — говорю я.

— «Расскажи мне что-нибудь, чего я не знаю».

— На самом деле она ужасно напугана.

— “Еще бы! Я ожидаю верности от своих людей, а трепаться с федералами - это верх предательства”. Он бросает взгляд на мужчин, стоящих рядом с ним. “Они понимают”.

— “Но Нина этого не делала”.

“Она никогда не доберется до зала суда. Неважно, сколько раз ваши люди будут ее перевозить, я все равно найду ее. Но, знаете, это становится утомительным.” — Его голос смягчается, становится дружелюбным, почти интимным. — “посвящать так много своих ресурсов выслеживанию этой сучки. На этот раз мне потребовалось целых четыре недели, чтобы разыскать ее. Я даже вынужден был попросить об одолжении полицию Ревира.”

Четыре недели. И тут картинка в моей голове сложилась. Четыре недели назад Грины переехали в дом напротив. Грины, которые держали жалюзи на окнах опущенными, а дверь гаража закрытой. Которые просили меня оставить их в покое. Я думаю о нервной женщине, которая называла себя Кэрри Грин, но это не ее настоящее имя.

Это Нина, и очевидно, что она знает достаточно, чтобы отправить этого человека в тюрьму. Если он не убьет ее первым.

— “Давайте все сделаем легко и красиво”, - говорит мужчина, снова наклоняясь ко мне поближе, и голос его тихий и вкрадчивый. — “Вы помогаешь мне, я помогаю вам”.

— “А если я этого не сделаю?”

Он бросает взгляд на своих людей. — “Какие у вас идеи, парни? Похоронить ее заживо? Раздавить в мусорном прессе?”

Пуля в голову начинает звучать неплохо.

Он снова поворачивается ко мне. — “Итак, попробуем еще раз. Скажите мне, где вы ее скрываете, и тогда я оставлю вас в живых. Я мог бы даже дать вам кое-какой аванс. Мне бы не помешала еще одна пара глаз и ушей. На кого, вы сказали, вы работаете?”

— «Она не сказала», — говорит водитель фургона. «Но я сразу почуял копа. То, как она говорила со мной. То, как она подошла ко мне, как будто ей, блядь, принадлежала улица".